Одним из регионов, куда в 41-м переселили тысячи немецких семей, была Кустанайская область.
Невыполнимые задачи
Депортация немцев началась 28 августа 1941 года, а 5 сентября на совместном совещании Кустанайского облисполкома и бюро обкома КП (б) К было принято постановление за № 37 «О хозяйственном устройстве переселенцев-немцев». Событие это произошло за несколько дней до того, как первые эшелоны из АССР немцев Поволжья прибыли в Кустанай. Наверное, участники заседания еще не представляли масштабов грядущей работы. Для спецпереселенцев надо было строить, достраивать или ремонтировать жилье. Поскольку был учрежден переселенческий отдел, то финансирование строительства планировалось из его фонда. Уполномоченный Народного комиссариата заготовок КазССР по Кустанайской области в срочном порядке должен был подготовить все необходимое по выдаче переселенцам скота, зерна, фуража, картофеля.
Немцам должны были возместить то, что было оставлено в местах прежнего проживания. Но планы оказались невыполнимыми. Если в сентябре 41-го ожидалось, что в Кустанай прибудут 20 000 немцев или 5 000 домохозяйств, то в феврале 1942 года в области насчитывалось уже 56220 спецпереселенцев только немецкой национальности. На станцию Кустанай, кроме того, бесконечно прибывали эвакуированные. Промышленность, детские дома, раненые солдаты – когда читаешь архивные документы, то даже представить невозможно, как область справлялась с людскими потоками, с человеческой лавиной. Всех надо было накормить, разместить, избавить от вшей. Люди болели, умирали – все это требовало внимания, материальных средств, четких действий. И этого остро не хватало.
7 августа 1942 года облисполком заслушивал доклады председателей Убаганского и Пешковского райисполкомов о ходе жилищного строительства для эвакуированного населения и спецпереселенцев. Резолюция облисполкома: ситуация совершенно неудовлетворительная. В Убаганском районе всего три колхоза из 14 только-только начали строить, а Пешковский исполком даже не довел до колхозов постановление. Не только строительство не начиналось, но и подготовка к нему была на нуле. Не была организована вывозка лесоматериалов на места стройки, не заготовлены дерн и кирпич, не созданы строительные бригады.
Дома – не мазаные, из пласта
Пешковка, железнодорожная станция, бывший райцентр, в настоящее время одно из крупных и вполне благополучных сел Федоровского района, в ноябре 41-го произвела гнетущее впечатление на юную Елену Браун.
«Мы ехали один месяц и два дня. Нас привезли на Пешковский тупик, откуда развозили по поселкам на санях. Теплой одежды у нас не было, ведь на Кавказе, где мы жили, тепло. Нас привезли в село Большое, дома здесь стояли не мазаные, а сложенные из пласта. Я все боялась, чтобы не попасть в такую избу, где не мазано. Зима была холодная. А хлеба все в скирдах стояли, необмолоченные, пополам с полынью. И хлеб такой горький был, что невозможно есть. Но так как ничего больше не было, довольствовались и этим. Нас поселили у Харченко, у них тоже семья большая была, четверо детей. Они жили в одной комнате, мы – в другой…».
Милые мои детки и внуки, я, ваша мама и бабушка, хочу описать мой жизненный путь. Я его прожила с Божьей помощью…
Более двадцати тетрадных страниц в широкую линейку, очень аккуратный, разборчивый почерк. Хроника Елены Браун, в замужестве Розиновой, – уникальный документ о жизни этнических немцев до и во время депортации. Елена Христиановна посвятила его детям и внукам.
Первые уроки
«Я родилась на Украине, в селе Рунде, 11 мая 1928 года, – так начинается рассказ о жизни. – До 1931 года мы жили там, потом признали, что мой дедушка и его родители были богатыми, и нас выселили. Мы переехали на Кавказ в Минводский район. Жили очень бедно. С нами жил дедушка, мамин отец, я его очень любила, он был мой лучший друг детства. В 1933-м был сильный голод, однажды, когда мы с братиком Андреем были одни, к нам пришли люди, и всё у нас забрали. В 1935-м мои родители построили дом, и мы стали жить немного лучше…».
Понимала ли Елена Христиановна, когда описывала жизнь своей семьи, что ее повествование – это амплитуда страданий и возрождения? Вот голод, всё забрали. А вот они уже строят дом, и жить становится чуть лучше.
«В 1936 году, в сентябре, я встала, было такое прекрасное утро, девочки постарше меня бежали в школу и позвали с собой…».
Через годы дочери Елены Христиановны, навсегда запомнившие от слова до слова все ее рассказы, сравнят первый поход их мамы в школу с приключением толстовского Филиппка. «Я пришла в школу в ночной рубашке, даже не умывшись и не расчесавшись, и учительница посадила меня за парту…» На первом же уроке ребятам нужно было рассказать сказку про Красную Шапочку. «…Мой дедушка много рассказывал сказок, и поэтому я от начала до конца поведала увлекательную историю смелой девочки…»
Учительница похвалила, а мама поругала и сказала, что помогать в учёбе никто не будет. Но этого и не потребовалось. Она была первой в классе. Тем временем «мама наша с отцом всегда работали, от зари до зари. Мы с дедушкой должны были дома всё сделать.
У нас было очень много цветов, всегда цвели розы. В субботу надо было пол помазать, песочек потрусить, цветочки в банку поставить, и гусей мы с братиком пасли…» Идиллия бедных людей, которые всё делают для того, чтобы жилось лучше. Дети не видят конфет. Купить сладкое им удаётся лишь в одном случае: когда найдётся пустая бутылка. Тогда её разрешают вымыть, сдать и купить конфетку.
Но и эти маленькие радости вечно под угрозой. Ева пишет: «… в 1937 году мой отец шёл на работу, подъехала машина, его и ещё 5 человек посадили и увезли в район, в тюрьму. В 1937 году мой братик заболел скарлатиной, его положили в больницу, и он там умер, отец его больше никогда не увидел.
И маме, конечно, было очень тяжело. Но уже в 1938 и в 1939 я ей помогала – и малину собирала, и виноградник поливала, и граблями работала. И так было до 8 октября 1941 года…».
На алтарь Отечества
В этот день село окружили военные. Немецким семьям дали 24 часа на сборы. Скот резать не разрешили. За сутки успели только сухарей насушить и собрать узелки. Потом потянулись обозы. Сегодня уже невозможно в полной мере представить это состояние, когда везут в неизвестность, никто ничего не гарантирует, все нити с прошлым оборваны, а в будущее не протянуты. Пешковка, село Большое в ноябре 41-го еще не были будущим для Елены Браун. Оно только зарождалось в глубине казахских степей. Со страхом, с болью и с хрупкими надеждами на лучшую жизнь будущее то уходило за дальние дали, то приближалось, едва различимое.
До завершения исторической драмы было еще очень далеко. И маленькие на фоне глобальных событий личные трагедии отдельных людей усиливали голод и непосильная работа. Для многих немцев адреса расселения ещё не были конечными пунктами, землёй обетованной. Впереди ждала страшная трудовая армия. В неё мобилизовали не только немцев, но для них это была единственная армия, в рядах которой они могли воевать с фашизмом. И они воевали, положив на этот алтарь здоровье, жизни или, по крайней мере, долгие годы тяжкого, изнурительного, губительного труда.
«У меня болит сердце»
Елена Христиановна пишет: «…в 1942 году забрали в трудовую армию мою тётю Маргариту, а 19 ноября 1943 года – меня. Зима была очень холодная. Мне было 15 лет, мне нечего было надеть, мама сшила мне бурки, испекла немного просяных лепёшек, и нас отправили с Катей Горих и с Фридой Гиммелфюрт.
И дядя Андрей Горих ещё с нами был… Моя мамочка очень плакала, ведь ростом я была маленькая и худенькая…»
Караганда, Фёдоровский пласт открытой шахты. Когда в первый раз повели на работу, она увидела заключённых, конвой, измученных людей, падавших с ног. Она вспомнила отца: где-то и он так страдает. На протяжении всего дневника Елена Христиановна благодарит Бога. Она молилась о себе, о маме, об отце, о братьях и сёстрах – просила помощи и спасения.
«Однажды, в Караганде, к нам приехали врачи, мы проходили комиссию. Врач спрашивает: «Что у тебя, девочка, болит»? У меня ничего не болело, что я ему скажу? Я сказала: «У меня болит сердце». Он спросил: «Наверное, ты домой хочешь»? Я ответила: «Да».
Домой не отправили. Но всё-таки поблажку для девочки сделали – дали работу в подсобном хозяйстве в Волынке, в 12 км от Караганды. Она вспоминает, как в овощных подвалах перебирали картошку, как впервые она управлялась с лошадьми, которых страшно боялась, как однажды от хлебовоза осталась целая буханка хлеба (!).
«Конечно, я его взяла, может, и нельзя было мне этого делать, но я хотела есть…» Девочка работала не только в подвалах – она вязала людям кофты, хваталась за любой, самый мизерный заработок. Голод преследовал, мучил, заставлял искать мёрзлую картошку. Единственную ценную вещь, которая оставалась, – большой красивый платок – выменяла на два стакана крупы. Больше у неё ничего не было. За хлебные карточки женщины выменивали у заключённых фуфайки и валенки…
Она ни разу не отступила
Елена Христиановна всю жизнь была уверена, что только Бог её спасал, что Он дал ей ангела-хранителя, который внушал ей веру и надежду, помогал в самую трудную минуту, вёл по жизни. Уже после войны, осенью, она получила письмо от мамы – та болела. Дочь решила выпросить отпуск. Это было совершенно нереально, так как сначала надо было получить разрешение в «органах». Ей так и сказали: пока оформишь пропуск, твой отпуск закончится. Но сколько бы на пути к этой мечте не было препятствий, она ни разу не отступила. Другие уходили, махнув рукой. А маленькая, хрупкая, измученная непосильным трудом девочка добилась разрешения, получила отпуск, чудом забралась в переполненный вагон. Ей помогал Бог, уверена она.
В своём дневнике Елена Христиановна ни разу не похвалила себя, ни разу не сказала, что это её собственное упорство, сила воли, трудолюбие и любовь к ближнему помогали двигаться по жизни. Когда она приехала домой к маме, то поняла, что никто не заставит её вернуться в трудовую армию. После войны было уже не так строго. Рабочие руки были нужны и здесь, в Кустанайской области.
«Где бы я ни работала, я всё старалась делать честно и аккуратно, и никогда не говорила нехороших слов…» Пришёл момент, когда ей дали группу – 12 коров. Она получила от них 12 телят, которых выпоила, выходила. За такой результат её наградили телочкой. Так семья обзавелась своей коровой.
К тому времени она уже стала завидной невестой, к ней стали присылать сватов, «…но я была предназначена другому. Когда я впервые увидела Самоила, одежда на нём была небогатая, но он был аккуратно подстрижен и в чистом. И какой-то голос мне подсказал, что это Он…»
Еленинская церковь
Дальнейшую судьбу этой пары в Костанайской области знают все. Елена Христиановна ещё до того, как десять их с Самоилом детей стали видными людьми, проявила себя как личность. Она была матерью-героиней, бригадиром овощеводов, депутатом, общественницей, прекрасной хозяйкой ухоженного сельского дома, летом утопавшего в цветах и зелени. При такой большой семье она умела разнообразить стол, и никто не мог приготовить лучше. «Мама умела всё, – говорят дети. – Она находила время, чтобы помочь нам сделать уроки, поговорить, приласкать. Пока она была жива, мы приходили к ней в горе и в радости. Ее жизненный путь многому нас научил, и, прежде всего, преодолевать трудности. Там, на небесах, пусть Вам, мамочка, будет легко и спокойно…».
В 2011-2013 годах в Пешковке построили храм во имя равноапостольной царицы Елены. Семья Розиновых стала инициатором и главным его попечителем. Семь куполов храма изготовлены по специальному заказу в городе Волгодонск. Роспись стен выполнил известный казахстанский художник Андрей Арискин. При церкви есть воскресная школа, парковая зона. Храм – один из самых красивых в Костанайской области. Прихожане зовут его Еленинским и всегда вспоминают Елену Христиановну Браун-Розинову.
Людмила Фефелова
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
