Стихотворение «Ein Fichtenbaum steht einsam», пожалуй, известно всем со школьной скамьи. Один почтенный мужчина так возмутился, когда я ему сказал, что это стихи Heine: «Как так? Это же Лермонтов! Мы его в школе учили!»

===================

Ein Fichtenbaum steht einsam
Im Norden auf kahler Höh.
Ihn schläfert; mit weißer Decke
Umhüllen ihn Eis und Schnee.

Er träumt von einer Palme,
Die fern im Morgenland
Einsam und schweigend trauert
Auf brennender Felsenwand.

H. Heine

===================

На cевере диком cтоит одиноко
На голой вершине cоcна,
И дремлет, качаяcь, и cнегом cыпучим
Одета как ризой она.

И cнитcя ей вcё, что в пуcтыне далёкой —
В том крае, где cолнца воcход,
Одна и груcтна на утёcе горючем
Прекраcная пальма раcтёт.

Ю. Лермонтов

===================

Слов нет — стихотворение у Лермонтова получилось хорошее, красивое, поэтичное. Но это не Heine… По сути дела, это самостоятельное стихотворение. Лермонтов, растянув строку с семи слогов до двенадцати, естественно, кое-где был вынужден добавить слов, которых у Heine вообще нет. Например: «на севере диком…», «дремлет, качаясь», «снегом сыпучим», «в пустыне далёкой», «прекрасная пальма».

«Одеяло» у него превратилось в «ризу». Это объяснимо для православного Лермонтова — сравнение сверкающего снежного наряда с ризой попа. Но вряд ли приемлемо для ярого атеиста Heine в поэтическом для него образе. К тому же лютеранские проповедники Германии в ризу не облачаются, разве только католики.
Для сравнения можно привести ещё два перевода этого стихотворения:

===================

На cевере кедр одиноко
На голой вершине раcтёт,
Он cпит, одеялом белым
Укрыл его cнег и лёд.

Он видит cон о пальме,
Что в дальней, воcточной земле
Груcтит одиноко и молча
На раcкалённой cкале.

В. Гиппиуc

===================

На cеверной, голой вершине
Дуб одинокий cтоит;
Он дремлет — и льдом, и cнегами,
Как cаваном белым, покрыт.

И бедному грезитcя пальма,
Что в дальней, воcточной земле
Нема, одиноко горюет
На cолнцем cожжённой cкале.

П. Вейнберг

===================

Эти два перевода по ритму стиха ближе к подлиннику. И оба перевода точнее Лермонтовского.

Хотелось бы обратить внимание на очень существенную деталь: в этих трёх переводах фигурируют три разные породы деревьев! Почему? Видимо, тут сыграло значение и ударение, и размер стиха у переводчиков.

Во всяком случае, у Heine — это пихта или ель, немцы не очень различают, по-видимому, эти породы, потому и слово одно. Лермонтов предпочёл сосну (должно быть, поэтичнее звучит, чем пихта), Гиппиус выбрал кедр, а третий переводчик даже лиственное дерево — дуб.

Важно ли это? Важно! Образы Heine, его поэтические образы, скорбят в одиночестве. Один на холодном севере, другая — в знойной пустыне. Она! ОН и ОНА — вот в чём соль!
Heine употребляет слово Fichtenbaum (дерево-пихта), на немецком это слово мужского рода, а пальма, как и в русском, — женского. Он и она, двое горемык, оба страдают, оба в одиночестве. Не в этом ли состоит идея стихотворения!

«…Лермонтов женским родом сосны отнял у образа всю его любовную устремлённость и превратил сильную мужскую любовь в прекраснодушные мечты…» — так считает известный лингвист академик Л. В. Щерба. (Я нашёл это высказывание случайно где-то в начале 1989 г., после того как сам уже пришёл к этому мнению).

В переводе Лермонтова эта смысловая тонкость исчезла, умерла для читателя. Сосна и пальма — два слова женского рода.

Гиппиус и Вейнберг сохранили поэтические образы ЕГО и ЕЁ, превратив «пихту» в «кедр» и «дуб». Тут оба слова — мужского рода. Замена эта весьма оправдана. Переводчик обязан передавать и идею.

А теперь ещё одна деталь, значительная неточность перевода, которая приводит к географическому абсурду, который читатель — уверяю вас! — не замечает.

Дерево на севере видит во сне пальму (для Heine, в принципе, безразлично, где расположен этот север — в Германии, в Европе, в Азии). Пальма в переводах растёт: «на раскалённой скале», «в пустыне далёкой», на «утёсе горючем», «в далёкой, восточной стране», «в том крае, где солнца восход» (то есть на востоке или на юго-востоке).
Ну, пусть это дерево-герой в первом приближении стоит в Германии (правда, у Лермонтова «на севере диком», то есть явно не в Германии).

Если исходить из этого, то пальма у Гиппиуса находится где-то в России, что ли? Или ещё дальше — в Сибири, в Приамурье, в Японии наконец. Но ведь там пустынь и зноя нигде нет! Да к тому же «дикий кедр» в Германии тоже не растёт. Значит, дерево находится не в Германии. На севере Европы? Оттуда путь на Восток опять же к пустыням и жаре не приведёт.

Попробуем отыскать пальму у Лермонтова, «в том крае, где солнца восход…». Значит, в Стране восходящего солнца? Опять Япония? Хорошо. Зимнее солнце восходит на юго-востоке. Может, здесь собака зарыта? Поищем. Опять в лучшем случае уходим в Центральную Азию, в Монголию, Гималаи. И снова нет «раскалённых скал» с пальмами на вершине!

В чём же дело? Кто ошибся? Heine? Нет, Heine очень точно определил место, где горюет пальма. «Morgenland» называет это место Heine. Это не направление, как у переводчиков. Это точное географическое понятие, место, область, район. Это Ближний Восток! «Ливант», как раньше это место называлось и в России.

Здесь разворачивались события, описанные в Новом Завете, сюда направлялась экспансия Древнего Рима, сюда потом шли крестоносцы, освобождая гроб господень. Да, конечно, в Древнем мире, в Греции и Риме, это был Восток, «край, где солнца восход», и притом, восток не очень далёкий: море переплыл — вот тебе и восток! Но ведь это было только для Рима и Греции!

Все переводчики потеряли в переводах эту деталь, и это привело к географическому ляпсусу…

10/02/06

Поделиться

Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia