С каждым годом я все больше убеждаюсь в том, что выбрал для себя, пожалуй, оптимальный вариант, не эмигрировав в свое время вместе со своими соплеменниками в Германию. Вообще-то я никогда о том всерьез и не думал. К эмиграции меня толкнуло бы очень большое горе, ну, скажем, изгнание, насильная депортация, как это было в моем детском возрасте. Слава Всевышнему, веских причин для эмиграционного настроя у меня не было. Я вырос в Казахстане, с малых лет впитал казахскую ауру и оказался востребованным именно в Казахстане. По крайней мере, чувство востребованности не покидало меня никогда. И это мое счастье или удача, как хотите.
Конечно, то, что случился массовый исход моих соплеменников, то, что многие так и не смогли побороть в душе давнюю обиду и несправедливость, то, что Россия так и не вернула «русским» немцам законной автономии и сознательно, отнюдь не благородно отторгла нас, то, что бестактно, подло даже стирает в истории России немецкий след, не замечая их многовековой вклад в науку, экономику, искусство, государственное управление, строительство и многое-многое другое, я воспринимаю однозначно как национальную и личную, гражданскую трагедию, и эта боль всегда со мной до гробовой доски, это тот самый пепел Клааса, который всегда стучит в моем сердце, это ЗОВ, неизменно будоражающий и смущающий мою душу, это неосуществимая мечта Грааля. Это так. И о том я написал целый роман «Зов». И эти мотивы и во всех остальных моих произведениях.
Но при всем при этом я всегда помню, что огромная страна Казахия в трагедии моего народа никак не виновата. И сама мысль об эмиграции меня всегда страшила. Будучи в Германии, посещая многие города, встречаясь на разном уровне с бывшими соотечественниками, с моими соплеменниками, слушая их и пытливо глядя им в глаза, я пришел к выводу, что эмиграция – далеко-далеко не для всех благо, что «там» никто нас не ждал, что на родине предков, хоть лоб себе расшиби, ты чужой, пришелец, поздний, а точнее, запоздалый возвращенец, незваный гость или дальный-предальный родственник, которого приличествует терпеть, к которому следует выражать политкорректность, что в гостях хорошо, а дома все же лучше, что тебе десятилетиями понадобится жить-существовать-прозябать с абортированной душой, с русско-казахско–киргизско-узбекской сумой за плечами, с языком, к которому уже не приспособлена твоя гортань, что чтобы естественно влиться в германскую ауру, необходимо жертвовать минимум двумя поколениями, что…
Не стану далее продолжать. Интеграция происходит значительно сложнее, труднее, изнурительнее и болезненнее, чем это казалось, предполагалось, приблазнялось в тех краях, которые, бывало, чудились всего лишь местами ссылки.
Тема эта неисчерпаема.
И я не буду здесь входить во все ее аспекты и параметры. Поговорю лишь немного о своих коллегах-литераторах из числа руссланд-дойче.
Очутившись на родине предков, ряд (немалый!) российских немцев, слегка освоившись, в основном от безделья, скуки и невостребованности принялся за сочинительство. Выходит, неведомый «дар» дремал-молчал почти до пенсионного возраста и вдруг вожделенный «хайматланд» разбудил их до поры до времени скрытый талант. Процесс пошел. Плотина прорвалась. Хлынул поток книг, в которых запечатлелась пыль бытия советского времени, мутный поток, не имеющий к литературе никакого отношения. Авторы спешили высказаться, выговориться, выхлестнуть обиду и боль за нескладную судьбу, понятно, по мере своего разумения. Сотни и сотни книг (в подавляющем большинстве на русском языке), появившиеся в последнее десятилетие в Германии, уверяю вас, не увидели бы света ни в России, ни в Казахстане. О чем эти книги? Для кого они написаны? Каков их художественный уровень? Каковы тиражи? Никто не знает. Никто толком не анализирует. Никто не говорит, что это самодеятельности чистой воды. Разумеется, среди бывших «наших» встречаются крепкие филологи, получившие образование в советских университетах, доктора наук и профессоры, есть талантливые литераторы, издатели, критики, переводчики, журналисты (я их знаю, со многими знаком, состою в переписке); но их мало, очень мало, зато окололитературных дам, самодеятельных лайеров-писак, любителей изящной словесности – пруд пруди, легион. Они пишут-творят автономно, сами по себе, никак не вписываясь в общий литературный процесс – ни русский, ни – тем более – немецкоязычный. В какой-то мере они обслуживают ограниченную русскоязычную аудиторию бывших обитателей Советского Союза, обосновавшихся в Германии, которая, кстати, географически в пять раз меньше Казахстана.
Я всегда задаюсь вопросом: каким тиражом, скажем, герр Шнайдер издал в Германии свое русскоязычное изделие? Сколько человек его прочли? Сколько рецензий-отзывов о том прозвучало в печати?
Вспоминаю: бывший карагандинец, ныне покойный, Райнгольд Франк издал как-то на свои деньги сборничек стихов в количестве пятьдесят экземпляров. Год спустя он признался в одном письме: «Три экземпляра я уже продал».
Смешно и горько.
Понимаю: благополучие, комфорт измеряются отнюдь не писанием и изданием книг, популярностью среди читателей. У каждого наличествуют свои идеалы, представления и жизненные интересы. Но для литератора, если он себя таковым признает, важно высказаться, выразить свое сокровенное и донести свою душу, свою мысли и чувства до публики. Иначе какой смысл в его усердном шкрябании пером?
Писателю Анатолию Гладилину, в 1976 году эмигрировавшему во Францию, исполнилось 75 лет. В интервью, опубликованном в «Известиях» (17.08.10), он говорит: «Для моих друзей литература была самым главным в жизни. Я им говорил: «Если есть возможность издаваться в Советском Союзе, то сиди и не рыпайся. Потому что книга в СССР – это совсем иное дело, чем на Западе. Ну появится здесь несколько рецензий на твое произведение, прочтут его 50 человек. И дальше что?! А если ты написал настоящую книгу, она в России станет событием». Наши руссланддойче в Германии, по-моему, эту истину еще не вполне осознали.
Далее А.Гладилин, писатель-эмигрант, говорит: «Из СССР уезжали не только гиганты типа Ростроповича или Тарковского. Далеко не у всех получалось на Западе. Оказывалось, что у человека либо маленький талант, либо его нет вообще. А многие считали, что во всем виновата советская власть. Они думали, что на Западе им будут все внимать».
В таком заблуждении находились и многие мои коллеги, эмигрировавшие спешно в начале 90-х годов прошлого века в мифическую этническую родину. Одна знакомая поэтесса говорила: «На свою поэзию ставку не делаю, а вот на сказки мои «там» наверняка будет спрос»
Расчет не оправдался. Уже через год ее и слышно не стало.
Другой, признанный журналист, по натуре напористый, мечтательно заявил: «О! Буду катать там романы – пальчики оближешь».
Не написал ни одного.
Третий делал ставку на фольклор, на этнографию.
Никого из тамошних не заинтересовал.
Четвертый уповал на экзотическую историю российских немцев.
Напрасно. Тамошним бюргерам все это оказалось, как говорится, до лампочки.
Мечты лопнули. Надежды улетучились.
Тяжело менять страну, менять судьбу
Для человека творческого тяжелее вдвойне, втройне.
Очень нелегко моим русскоязычным коллегам в Германии. Это значит постоянно испытывать свою невостребованность, ненужность.
Кое-кто, знаю, пытается писать по-немецки. Пока получается не очень. Гюнтер Грасс из российских немцев получится еще не скоро. А получится – местный немец вряд ли обратит внимание. Нужно время, нужна смена поколений. Нужно сны видеть на немецком. Нужно, чтобы язык был в крови. В Казахстане русскоязычный казахский писатель тоже не очень-то котируется. Я не знаю ни одного, который перешел бы в своем творчестве на родной язык.
Как быть? Видно, придется десятилетиями терпеливо взращивать таланты упорным трудом, учебой в самодеятельных кружках.
Кого я могу называть зрелыми литераторами из числа моих соплеменников, живущих ныне в Германии? Из самого старшего поколения остались Нора Пфеффер (1919 г.р.) и Иоганн Варкентин (1920). Из моего поколения – Виктор Хайнц, Венделин Мангольд. Из более молодых – Вальдемар Вебер, Александр Шмидт, Владимир Эйснер, Александр Райзер, Надежда Рунде, Роберт Корн (историк-литературовед). Хватка у них профессиональная.
Допускаю: знаю не всех. Потому и «др.» не ставлю.
Понимаю: у писателя-эмигранта не может быть душевного комфорта. Душа постоянно не на месте. Выбор оказался трагичным.
Я лично никого критиковать или – тем паче – осуждать не вправе. Утешаю лично себя лишь тем, что оказался верен Казахстану, не поддался искушениям-соблазнам и в награду получил возможность максимально реализовать свои скромные литературные способности и намерения и в прозе, и в эссеистике, в литературоведении, компаративистике, в публицистике, критике, в переводах.
Недавно был у меня Александр Шмидт из Берлина, бывший казахстанец, алмаатинец. И он одобрил мой выбор. Считает, что я оптимально устроил свою судьбу – гражданскую и литературную, удержавшись от искушения перебраться в Германию или в Россию.
Что ж… Я рад. И решил открыто поделиться своей тихой радостью с читателями. Ведь литератору обрести гармонию всегда труднее, чем обывателю в жизни.
Герольд Бельгер
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
