Предлагаем вниманию читателей «DAZ» очерки о жизни немецких военнопленных. Их автор Елена Путинцева не только специалист Риддерского историко-краеведческого музея, но и внучка Веры Дудиной, главного военврача лагерей, которая спасла жизнь мноим военнопленным.

Долгие годы потом немцы, благополучно вернувшиеся из плена, пытались разыскать свою спасительницу, чтобы отблагодарить, но письма в далекий Лениногорск-Риддер дошли только в 1995 году и, увы, только к её внучке Елене Путинцевой. Бывший военнопленный Вилли Фритцен написал подробные мемуары о годах плена и выслал их автору очерков. Поэтому у читателей есть возможность познакомиться с этой темой, что называется, из первых уст.

С 1945 по 1949 годы в Лениногорске-Риддере Восточно-Казахстанской области действовали два лагеря для военнопленных: 347-А для младшего и среднего офицерского состава, 347-В для рядовых. Всего через эти лагеря прошли 6 500 бывших солдат и офицеров Вермахта, из них 1 021 были задействованы на строительстве Малоульбинского водохранилища в горах, 4 500 работали на полиметаллическом комбинате, на рудниках и свинцовом заводе, 1 000 были отправлены в тайгу на лесоповал.

На городском кладбище в районе Круглой сопки было организовано захоронение тех, кто умер от болезней и травм. Каждая могила имела дату погребения, порядковый номер и номер линии. Всего захоронили 168 военнопленных: старший из них майор Ганс Тетерзен, 1894 года рождения, самый молодой – Зигфрид Риер, 1926 года рождения. Со временем порядок и нумерация были утрачены. В 1996 году на средства Общества бывших военнопленных Лениногорска (такое существовало в Германии) была установлена памятная плита «1945-1949. Здесь покоятся солдаты и офицеры бывшей немецкой армии».

На, фриц, закури!

Прошло более 70 лет, и, пожалуй, теперь мало кто помнит о лагерях для военнопленных. А между тем бывшие заключённые собрали и прислали в наш город воспоминания о годах, проведенных здесь.

После капитуляции Германии все военнослужащие вермахта и союзных ему армий в советской зоне оккупации были объявлены военнопленными. Каждый день к границам СССР, а затем в глубь страны отправлялись десятки эшелонов с поднадзорным контингентом. Сбывалось высказанное еще в 1943 году на Тегеранской конференции намерение Сталина использовать после Победы в народном хозяйстве Советского Союза по меньшей мере четыре миллиона немцев.

Постепенно сформировался второй подневольный «архипелаг» – Главное управление по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР. К январю 1946 года в его ведении находилось 227 производственных лагерей, два из них с 1945 по 1949 годы располагались на территории Лениногорска.

Какими же чувствами продиктованы попытки через много лет связаться с далеким городом, с людьми, принявшими непосредственное участие в их судьбе?

Архивные источники утверждают, что политика советского государства по отношению к попавшим в плен военнослужащим вражеских армий формировалась в соответствии с нормами международного права. Нет никаких свидетельств о намеренном уничтожении их голодом или непосильным трудом. Еще в 1942 году вышел приказ Наркомата внутренних дел, которым устанавливались лагерные пайки.

В то время, когда миллионы советских граждан в плену, блокадных условиях умирали от голода, военнопленным в расчете на каждый день полагалось 600 г хлеба, 10 г муки, 70 г крупы, 10 г макарон, 30 г мяса, 50 г рыбы, 10 г сахара, 300 г картофеля, 100 г капусты. Кроме того, в этот продуктовый набор входило сало, растительное масло, табак, чай.

В приказах НКВД коменданты лагерей предупреждались, что виновные в необеспечении нормальных условий содержания военнопленных «будут привлекаться к строгой ответственности вплоть до предания суду военного трибунала». Большинство военнопленных немцев в 1948-1949 годах из Лениногорска смогли благополучно вернуться на родину.

Это можно понять из писем и присланных воспоминаний: желание побывать на могилах соотечественников, умерших на чужой стороне, может быть, чувство вины, но главное – благодарность советским людям, столько пережившим, но сумевшим проявить гуманность к поверженному врагу. Публикуемые воспоминания тому подтверждение.

«Многие из нас, узнав об отправке в далекий таежный город на рудники, вспомнили слова из Данте. «Оставь надежду всяк сюда входящий», – так было написано на вратах ада в «Божественной комедии». Как горько и стыдно осознавать теперь, что эти слова эсэсовцы действительно написали на воротах Бухенвальда, где пленных мучили и убивали. А мы почти все вернулись домой.

Военнопленные, которые работали на кирпичном заводе, регулярно ходили в обеденный перерыв к «своим» семьям, проживающим неподалеку. Они приносили набранную вязанку дров и получали за это суп, кашу, хлеб или еще что-нибудь из еды. Но когда неожиданно немцев перевели в ночную смену, перерыв сдвинулся на 4 часа утра. Прекрасно налаженный и ставший привычным обмен «дрова – еда» оказался под серьезной угрозой. Однако выход все же был найден.

Каждая семья рассказала «своему» немцу, где на ночь будет спрятан ключ от входной двери. И вот в темноте военнопленные тихо подкрадывались, чтобы не разбудить хозяев, открывали дверь, клали дрова в коридоре и шли на кухню. Там, на плите, еще теплой с вечера, стояли приготовленные суп или каша, на столе лежал хлеб. Стараясь не шуметь, ели, затем снова закрывали дверь и прятали ключ в условленном месте. Это был большой знак доверия к немцам». (Из воспоминаний В. Фритцена)

«Курение под землей было строго запрещено. Поэтому мы вдвойне наслаждались последней закруткой махорки перед спуском. Когда клеть подходила, быстро делалась последняя затяжка, затем сигарета тушилась, и окурок осторожно прятался в кармане, чтобы потом, после смены, можно было сразу же насладиться вожделенным вкусом табака.

Тогда для нас, пленных, махорка была редким и очень ценным достоянием. Как-то раз я в первые дни моей новой шахтерской жизни стоял перед клетью и как раз хотел притушить окурок. Тут ко мне подошел русский шахтер, который только что поднялся на поверхность, ни слова не говоря, взял у меня изо рта наполовину выкуренную сигарету и пошел дальше, продолжая курить ее.

Я с горечью подумал, что теперь с нами можно делать все что угодно, ведь в конце концов мы проиграли войну. Но в последующие дни я заметил, что русские шахтеры после подъема без всяких слов берут сигареты изо рта не только у военнопленных, но и у своих и докуривают их.

Наконец, через несколько дней я подошел после подъема к одному русскому, который должен был спускаться в шахту, и, волнуясь, спросил: «Разрешите, пожалуйста, докурить вашу сигарету». Тот удивленно посмотрел на меня: «Ты чего спрашиваешь? На, возьми, фриц!» (Как немец – фриц я был легко узнаваем, потому что никто из русских под землей не носил очки). С тех пор с полной уверенностью я использовал эту «табачную солидарность» горняков и ни разу при этом не услышал недоброго слова». (Из воспоминаний Г. Бетша)

В этом порядок Бога

Вильгельм Фритцен в течение нескольких лет до самой своей смерти присылал воспоминания, фотографии, писал добрые письма, поздравлял с праздниками. Однажды, в начале переписки, вместе с письмом автор получила дойчмарки. На вопрос, кому и для чего предназначены деньги, он ответил так:

«Я узнал, что мужчины в вашей семье не вернулись с войны. Меня поразило в самое сердце, что погибли они именно там, где участвовал в боях и я – под Ленинградом и на Днепре. Я после войны прожил хорошую, долгую жизнь, вырастил двух дочерей, радуюсь внукам. Позвольте мне, пока я жив, оказывать небольшую материальную помощь, чтобы хоть на тысячную долю компенсировать то, что могли бы сделать для вас ваши дедушки. Ведь на войне я стрелял, и кто знает, для кого мои пули стали смертью…»

Лагеря приносили не только административные проблемы, но и чисто человеческие. В тесном бараке жили по 40-60 человек. Каждый воспринимал действительность по-своему, поэтому непросто было установить человеческие отношения. Тогда родилась настоящая дружба, которая продолжилась и на родине.

«Среди нас были очень честные товарищи, на которых можно было положиться. Но были и подлецы, и предатели. Эти имена мне известны, но я никогда не стану их упоминать. Наоборот, я хочу рассказать о человеке, которым я восхищаюсь до сих пор. Это Готтхольд Бетш. В армии он был обер-лейтенантом в резерве. В 1943 году за отказ проводить национал-социалистическую политучебу с молодыми кадетами, будущими офицерами, его перевели по личному приказу Гимлера в штрафной полк 999.

Этот полк составляли из людей деградировавших или осужденных: от генерала до убийцы. Когда Готтхольд попал в плен, он не сказал, за что его судили. Хотя, если бы советские власти об этом узнали, его уже в 1946 году отпустили бы на родину. Позднее он сказал мне, что считал нужным остаться в лагере. Там он организовал хор, устраивал вечера Библии, проводил молебны.

Один случай мне запомнился на всю жизнь. Как-то в воскресенье мы пололи на колхозном поле свеклу. Готтхольд отставал, и русский конвоир ругался. Я как сейчас слышу голос Бетша: «Я же работаю обеими руками!» А когда мы его стали подгонять, напоминая, что не получим добавочные 300 г хлеба, он нам ответил:

«Вы же знаете, что здесь все очень плохо растет, и население получает еще меньше, чем мы. Поэтому надо беречь каждое растение, чтобы осенью собрать урожай. По-другому – рвать и хватать – значит уничтожать рассаду. Это противоречит порядку Бога».

Мы часто перезваниваемся с Готтхольдом. Когда я сообщил ему, что пишу воспоминания о лениногорских лагерях, он настоятельным голосом сказал: «Вилли, не забудь написать, что хоть мы и были врагами, русские с нами хорошо обращались. Особенно врач Вера относилась к нам как к людям. Мы до конца дней должны хранить в сердце благодарность. В этом порядок Бога». Я исполняю его просьбу. Тем более, что это и мое убеждение». В. Фритцен. 1995 г. Мюнстер.


Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia