Духовная и культурная связь русских и немцев пустила глубокие и причудливые корни в тьму-темь веков. История и литература российские густо испещрены немецкими именами. Они на слуху каждого мало-мальски образованного человека и потому даже неприлично тревожить великие тени ради доказательства этой очевидной, тривиальной истины.

А вот тема «Образы российских немцев в творчестве казахских писателей» звучит, думаю, несколько неожиданно и внове, ибо ни дотошные литературоведы, ни – тем более – мало искушенный читатель ею особенно не заинтересовались. В частности, я не могу назвать ни одного специального исследования на эту тему. Тому есть свое объяснение.

Известно: реалистическая литература отражает и осмысливает прежде всего реалии конкретной жизни. И хотя российские немцы начали обживать бескрайние просторы Казахии уже более ста лет назад, однако этот факт отнюдь не задевал художественное сознание казахов по причине своей спорадической, эпизодической значимости. Должно быть, Степь знала, что кое-где на юге или в северных частях ее раздольного пространства поселились из России некие потомки аллеманов (так, случалось, степняки называли немцев) — не то переселенцы, не то беженцы, не то сектанты-баптисты, не то раскулаченные или административно высланные, чем-то не угодившие советской власти, вели они себя скромно, тихо, незаметно, эти инородческие элементы, точно крохотные островки в могучем океане, отнюдь не удостаивались какого-то внимания со стороны вчерашних кочевников или полукочевников, тем паче объектом художественной литературы они никоим образом не стали.

Но вот, начиная с осени 1941 года, когда по державной воле в Казахстан были депортированы в одночасье сотни тысяч российских немцев из Поволжья, Украины, Кавказа, Крыма, центральных районов России, казахи во всех глубинках своей неохватной страны столкнулись воочию с пришельцами-«немысами», с которыми отныне предстояло им делить в прямом и переносном смысле хлеб и кров, радость и горе, жизнь и судьбу. Это величайшее испытание человечности, гуманизма, щедродушия казахи выдержали с честью и достоинством, чем вправе гордиться далеко не все народы на земле.

Казахи очень быстро разобрались в том, что отечественных немцев советская власть обидела почем зря, что эти скромные, порядочные, безотказные труженики, к тому же довольно скоро и успешно приноровившиеся к казахскому языку, никакие не шпионы и диверсанты, что они, униженные и оскорбленные, достойны уважения и сочувствия. Гуманистический дух народа оказался в который раз выше подлой политики и гнусной идеологии.

Но печатно выражать свое положительное отношение к советским немцам строго возбранялось. О них полагалось умалчивать. Или можно было на них клеветать. До клеветы на репрессированных немцев ни один казахский литератор не опустился, хотя русская литература в лице И.Эренбурга, К.Симонова, К.Федина, М.Шолохова угодливо предоставляла подобные примеры.

Покойный Ануар Алимжанов, известный казахский прозаик и публицист, рассказывал мне, как в середине 50-х годов выезжал в Акмолинскую область на журналистскую практику и в первом же очерке обстоятельно описал трудовые подвиги немцев из одного совхоза. В редакции областной газеты и в обкоме партии КПСС его подвергли обструкции за такую дерзость или политическую близорукость, что он волен писать о ком и как угодно, но только не о немцах. Упоминать немецкие фамилии было табу, за исключением, пожалуй, Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Напомню: до декабря 1955 года советские немцы состояли на спецучете в комендатуре.

Лишь с середины 60-х годов, когда Указом Верховного Совета СССР от 29 августа 1964 года был отменен клеветнический Указ Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года, обвинявший советских немцев в пособничестве фашизму и подвергший их тотальному выселению, писателям дозволялось, наконец, цензурой понемногу писать о немцах, в том числе и в художественной литературе. Вот тогда-то и появились первые произведения казахских литераторов, в которых фигурировали немецкие персонажи.
Мне об этом уже приходилось в несколько сжатом виде выступать и писать.

Постараюсь в данном докладе это сделать немного пространней.

Из произведений на эту тему едва ли не первым обратил на себя внимание небольшой рассказ Алтыншаш Жагановой «Без вины» (А.Жаганова «Амина, волки и конец света», Алма-Ата, «Жазушы», 1967). Сюжет его прост, но подкупает естественностью, верностью деталей, лиричностью. Война забросила Эмилию с двумя мальчиками и маленькой девочкой в чабанское становище. Узнав, что она немка, Муслима несказанно удивлена. «Немес, какой немес? Стреляет, да?» — спрашивает она. Идет война. Ее муж на фронте, сражается с немцами. И вдруг к ней подселяется немка… «Нет, мы не стреляем. Я тоже немка… давно там живу», — отвечает Эмилия. «Там» — это под Смоленском, «там» — война. Осмыслить это аульной казашке трудно. Живут две женщины – Эмилия и Муслима – с детьми в тесной, убогой землянке, нежно, по-человечески заботясь друг о друге, о своих детях, деля поровну все горести и лишения суровых лет. Страшное дело – гибель мужа Муслимы на фронте – потрясает обеих, но сила духа, щедрость человеческого сердца раскрываются именно в этот трагический момент.

Ранней весной, когда в степи пробиваются первые подснежники, больная Эмилия умирает. Осиротевшие дети, «такие тихие, испуганные. Беленькие, красивые» бросаются к единственному дорогому человеку – Муслиме. «Муслима поцеловала девочку, обняла подбежавших мальчиков. Она хватала детей за голову, прижимая их к себе. А сердце билось, билось, готовое разорваться…»

Большой, гуманный смысл заключен в поступках безграмотной, простой женщины из далекого чабанского стойбища. Сама фактура рассказа весьма типична для Казахстана. Точными, скупыми штрихами лепит А.Жаганова образ немки Эмилии, доброй и тактичной, чуткой и трудолюбивой, в самом тяжком горе не теряющей достоинства.
Годы спустя рассказ лег в основу художественного фильма «Муслима».

Колоритный образ российской немки – учительницы Эммы Ивановны Таурих создал казахский прозаик и драматург Сакен Жунусов в пьесе «Пораненные цветы», по-казахски – «Жаралы гульдер». Одинокая, уже немолодая женщина, еще недавно преподававшая в Саратовском университете, появляется в казахском ауле также в годы войны. Учащиеся местной школы встречают ее настороженно, даже враждебно. Они, уже испытавшие на себе горе войны, потерявшие отцов и братьев, еще не в состоянии разграничивать понятие «немец» и «фашист». Автор правдив и суров, он не сглаживает острых углов, ничего не утаивает, а обнаженно – достоверно рисует сложнейшие конфликтные ситуации. Аульные дети не считают нужным учить «фашистский» язык. А бригадир Баттал, лишившийся на войне одного глаза, человек ограниченный и озлобленный, откровенно преследует тихую, скромную и гордую учительницу, натравливает на нее подростков. Однако со временем они начинают тянуться к мужественной и благородной Эмме Ивановне, приобщающей их к подлинной русской и немецкой культуре, рассказывающей им о Веймаре, о Гёте, Шиллере, Виланде, о зверствах фашизма, против которого борются все передовые народы, в том числе и честные немцы.

Несмотря на козни ослепленного ненавистью бригадира, подростки-казахи постоянно собираются в доме любимой учительницы, помогают ей во время болезни, приносят цветы, угощают немудреными аульными лакомствами. В аульных детях и подростках переплелось много смешного, наивного, простодушного, горького и трагического, и над всем этим возвышается светлый образ учительницы Таурих, несущей в тяжелейших условиях (ей станет известно, что сын Карл замучен фашистами в концлагере) знание и добро, сеющей вечное, разумное.

Герольд Бельгер

Продолжение следует.

Поделиться

Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia