Всем моим друзьям, оставшимся в Алма-Ате, — с любовью и нежностью…
Очень по-утреннему, наклонившись для поцелуя, он выдохнул на меня запах дорогого кофе, купленного вчера в супермаркете за углом, и не менее дорогих и крепких сигар это, наверное, и есть настоящий запах рассвета одинокой женщины, пытающейся спастись от одиночества в объятиях мужчин совершенно ей не нужных, но, впрочем, всяких-разных. В том смысле, что мужчин очень даже интересных, кто-то мог бы и позавидовать: крупный государственный чиновник — интересный и импозантный, актёр-трагик с именем, городской мэр и даже удачливый поэт, выпустивший много книжек, совершенно бездарный, но весёлый и с фантазией…
Восемь утра, новый, с иголочки, день. И новый, с иголочки, мужчина вот он. На этот раз — то ли конструктор, занимающийся бизнесом, то ли бизнесмен, увлечённый конструированием… Какая разница? Нормальное утро нормальной одинокой женщины за тридцать, у которой есть деньги на такси (потому что на работу проспала), на зубную пасту, кофе и пачку сигарет. Зарплата через неделю.
Всё как обычно: утренний поцелуй как дань мужской галантности — и разбежались в разные стороны. Мне на стоянку такси, хотя обычно я езжу автобусом, чиновнику до ближайшего угла, где ждёт верный водитель, трагик добирается до работы пешком, городской мэр водителей не переносит и по личным делам ездит сам, поэт всегда совершает пешие прогулки через сосновый парк, что недалеко от моего дома. Интересно, на чем добирается нынешний гость?
Топаю к стоянке такси, кутаясь в лёгкое пальто. В воздухе пахнет свежеразрезанным арбузом я люблю этот запах, который бывает в моём городе только поздней осенью, совсем незадолго до снега. На тротуаре, среди шуршащей листвы, сидит старый облезлый кот, неподалёку от него скачет, ёжась от утреннего холода, воробей, склёвывая какие-то крошки. Народ бежит серый, прокисший и раздражённый. А над всем этим ещё не до конца проснувшееся небо, подёрнутое дымкой перистых облаков, сквозь которые проглядывает синяя лазурь. День обещает быть солнечным. Сажусь в такси. Водитель — красивый мужик за сорок, курит хорошие сигареты, от него пахнет кофе и дорогой туалетной водой. Странно…
Закрываю глаза, окунувшись в ночные воспоминания.
…Какая же я дрянь, как же цинично, ради раненого самолюбия, ради желания досадить и отомстить за отвергнутость — на что променяла!!! Единственное ведь, что держит рядом с каждым из них, чужих и немилых, — интрига воображения, часть манящей галлюцинации — не из здешней реальности. И всё это тягучее, клейкое, свитое из собственного экстаза.
Мы попадаем в пробку. Стоим минут пятнадцать. И все эти пятнадцать минут я наблюдаю за сценкой из жизни, разворачивающейся на троллейбусной остановке. Но так всё красиво, как будто в кино или в театре. Та же выпуклость, чёткая очерченность и завершённость. Впрочем, так бывает всегда, когда смотришь со стороны.
На остановке стоят двое. Жмутся друг к другу, переплетаются руками, плечами, касаются поцелуями щёк, глаз, мочки уха я поёживаюсь, будто сама чувствую эти прикосновения. Они так красивы!
И мне хочется, чтобы мы стояли в пробке как можно дольше.
Её лицо сплошная интрига. Чуть остренький подбородок, с ямочкой точно посередине не нацелуешься… Широкие скулы, раскосые глаза, большой смеющийся рот, выпуклый и широкий лоб скрывает рыжеватая чёлка, под левым глазом тёмная родинка. Вся фигура хоть и вполне женственная создаёт тем не менее ощущение натянутой тетивы, мальчишеской вольности, а жесты звучат обещанием бесчинства и чистоты одновременно. Непосредственность вот что главное, думаю я про себя, ощущая женскую злость: сама такой никогда не была. И не буду. А потом липкая как сироп зависть: вся она сама непосредственность, вся от макушки до пят неправильная, во всём — иррациональная гармония, от которой перехватывает дыхание. Даже у меня, женщины, а что говорить о мужчинах? И я чувствую то, что должны, наверное, чувствовать они, глядя на таких женщин: желание, непонятность происходящего, неверие в то, что такие вот есть на свете и неужели будут?!
Такси трогается, над сценкой опускается занавес. Жаль. Опять пробка. Автобусная остановка забита людьми: урча и хрюкая уехал сломавшийся Икарус, народ ждёт следующего. Господи, что за морды! Измятые, истоптанные, словно вытащенные из карманов или из подмышек хари, которым всё осточертело и которые встречают этот солнечный день так, словно всё давно кончилось. Вот они мы, Господи…
Перевожу взгляд на противоположную сторону улицы. Ага, здесь у нас Французский дом. За блескучими стёклами ходят походками манекенщиц девушки. Девушки-красавицы. Как говорил Игорь: Эхма, с такими спят только отличники…
Одна красавица пальчиком поправляет что-то там в своём макияже…
Ей нет никакого дела до нас. И её подружкам, надёжно забаррикадированным от жизни за стёклами Французского дома до тех пор, пока сохраняется товарный вид. Товарный вид это шанс. Ну — хотя бы на какое-то время. Во всяком случае, гадостей не услышишь.
Мадам, — сказал Игорь одной настойчиво пристающей к нему переводчице английского за сорок, — у вас давно вышел срок годности…
Девушка улыбнулась кому-то в глубине зала и пошла, покачивая бёдрами… Ухоженные маски со страниц модно раскрашенных и свёрстанных хорошими дизайнерами журналов — они все по принципу контраста, абсурда, их, кажется, рассматривают, как цирковых уродцев-карликов или бородатых женщин…
Я вижу себя как бы со стороны, и всё это напоминает мне затасканный сюжет: чужие мужчины, чужие запахи, ненужные прикосновения, всё чтобы забыть, забыть…
И так хочется набрать номер телефона и начать нести пошлое: Помнишь тот вечер, когда ты… а я… Игорь, ты помнишь?
О, сколько бы я отдала, чтобы вернуть его! Чтобы он любил меня…
Каково?
Нет-нет, из этого, вышепровозглашенного, ничего, абсолютно ничего сделано не будет. О чём, собственно, жалеть? Чего, собственно, желать? Зачем сравнивать? Каждый мужчина это всего лишь дело привычки. Какая там любовь? Тем более, когда жизнь как соковыжималка… И всё по десятому разу. Как в игре в шахматы, когда не умеешь играть. И потому вечный мат.
Мимикрируя в думки о сложности жизни и в обиды об отвергнутой любви, плечом подталкиваю редакционную дверь, швыряю на стол сумку, включаю компьютер… Заглядываю во вчерашнюю рукопись: вся в желтоватых пометках редактора, там вопрос, там восклицательный знак…
На столе бородатого Моисеича, бессменного нашего ответсека крошки от Примы; очки с треснутым стеклом стоят дужкой в стакане с недопитым чаем. Включаю редакционную кофеварку, которую Игорь всё обещал свезти в Одессу своим друзьям-сценаристам для озвучки пулемётной очереди…
По редакции распространяется запах кофе, я открываю окно, сажусь на деревянный подоконник и закуриваю свою утреннюю сигарету.
Тихо и пусто, но минут через десять начнёт сбираться народ и день войдёт в обычное своё русло. Сверкая очками и белозубой улыбкой, вкатится плотный Андрюха с вечной бутылкой минеральной воды, горлышко которой зажато между указательным и средним пальцем. Дыша духами и туманами вплывет Яна томная шефова фаворитка, присядет, как бабочка, на краешек стула, и, тыкая тонкими пальчиками в клавиатуру, отчалит в свой обожаемый интернетовский мир. Потом придет Любаша — утомлённая и надорванная страстью к нашему редакционному художнику-дизайнеру, ловеласу Сержу. Любаша великолепная хозяйка, именно этим она подкупила сердце Сержа, жена которого, потрясающе эффектная манекенщица, вечно болтается между вечеринками, подиумами и показами мод в каких-то захолустных городах нашей необъятной республики. Вприпрыжку, застёгивая на ходу рукава рубашки, примчится Лёшка, с порога начав очередную страшную историю про своих детей, с которыми всегда что-то происходит: недавно Машка залезла на шкаф и няня весь день искала её, уже даже в милицию сообщили, а Витька закрылся в туалете и четыре часа не открывал двери. Мишаня будет рассказывать о своей новой любви, такой, что уже завтра идут в ЗАГС, а сразу после обеда он занимает у шефа деньги и едет в магазин за обручальными кольцами… Потом, отобедав с Андрюхой в кафе Надежда, где наливают коньяк порционно, после четвёртого ещё раз по сто и всё Мишаня пойдёт звонить своей избраннице, чтобы сообщить, что шеф денег не дал, кроме того, надо ехать в командировку на месяц, так что, дорогая, когда вернусь, то сразу позвоню…
Весело…
Последними придут Ольга и Ирка. От Ирки всегда пахнет спелой черешней, а у Ольги в синющих глазах камушки.
Так и живём. Приспособились.
Отсутствуем на этой земле, заранее, хоть и неосознанно, привыкая к отсутствию, которое когда-то случится…
Каждый по-своему.
И завтра, и послезавтра всё будет таким как есть, как было: каждый внесёт свою посильную, мимоходом влитую лепту, в эту красивейшую картину происходящей на земле жизни, к которой мы привыкли и красоты которой не замечаем — как полные придурки и идиоты, каждый будет в каждом дне пытаться укрепить, наставить, вправить вывихи, убрать препятствия, сровнять рытвины…
Потом, сдав очередной номер газеты, соберёмся на охоту или на рыбалку всей редакций, но поедут самые бесшабашные, то есть, как водится, Ольга, Ирка, Лёшка, Мишаня, я и Андрюха.
Андрюха пригласит своего друга импозантного Алексея, заядлого рыбака, который придёт в редакцию с удочками, кутаясь в роскошный шарф. У него всегда болит горло и шарфы его пунктик, за что и получил прозвище Шарф. Мужики станут обсуждать блесну, обманку, белила и фосфор, женщины, то есть мы с Иркой и Ольгой, не встревая, будем смотреть в окно, за которым хлопьями валит снег…
Над высокими горами появятся блики зимнего солнца. Блик и блеф, начавшаяся зима, долгий холод…
Но ведь будет весна…
Светлана Фельде
02/09/05
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
