Мне было три года, когда родители переехали из Омска в Алма-Ату. Дело было так: папа окончил медицинский, мама педагогический. Как молодым специалистам им дали четырехкомнатную квартиру в центре Омска на улице имени Багратиона. Как и почему в одной из местных омских газет появилось объявление о том, что аж в Казахстане требуется судебно-медицинский эксперт, вряд ли когда-то удастся выяснить. Где Омск и где Алма-Ата! Но, так или иначе, мой отец решил перебраться из сибирского города в южный.

Родители отца в то время жили в одном из небольших поселков Красноярского края где еще немцам было жить…

Папа быстро поменял четырехкомнатную омскую квартиру на двухкомнатную алма-атинскую и «первой партией» отправил в город яблонь своих родителей, моих бабушку и дедушку Якова Яковлевича Фельде и Лилию Федоровну Фельде.

Вслед за ними отправились и мы. К моменту нашего приезда оказалось, что столичная вакансия уже занята, и моему отцу предложили место недалеко от Алма-Аты в городе Иссыке. Пришлось соглашаться.

Пару месяцев мы ютились в пристройке к сараю, наше засыпание сопровождалось коровьим мычанием. Потом нам выделили две крохотные комнатки на втором этаже старого, ожидавшего сноса дома. На первом располагался зубоврачебный кабинет. И наша жизнь теперь протекала под звуки бормашины.

В этой квартире родилась моя младшая сестра Лиза.

Маме было двадцать шесть, папе чуть больше тридцати.

Через пару лет отец, очень коммуникабельный и открытый человек, обзавелся необходимыми связями, появились друзья, товарищи, на помощь которых всегда можно было надеяться. И папа решил пора обзаводиться собственным домом.

Помню первое знакомство с местом, выделенным нам для строительства. Справа — завод: огромная куча глины, печи, навесы для сушки кирпичей. Слева — поле в маках, колокольчиках, васильках. Вот среди этих трав и предстояло вырасти нашему дому. Впрочем, как и многим другим домам.

Ворота папа сделал деревянные, выкрасил в зеленый цвет, заказал табличку: улица имени Пушкина, 37.

Потом, когда я повзрослела и в жизни стало происходить то, что не имело никакого отношения к моей детской мечте стать археологом, мне всегда казалось, что в этом сочетании было предопределение: Пушкина, 37.

Именно в этом доме проснулась моя любовь к литературе. И когда нас с сестрой отправляли спать, а родители еще смотрели телевизор, я выбиралась из-под одеяла, доставала с полки книгу, ложилась на пол у двери неяркий свет просачивался сквозь небольшую щель — и читала до тех пор, пока там не гасили свет и не отправлялись на боковую. Однажды я не добралась до своей кровати, перевозбужденная впечатлениями от прочитанного. И утром мама обнаружила меня заснувшей на полу, под головой «Темные аллеи».

Долгие годы Пушкин для меня не относился к категории особо любимых. Я пришла к нему с пониманием и преклонением только в тридцать семь лет. Поздновато. Но лучше поздно, чем никогда. Именно Пушкин спас меня от тоски и отчаяния в первые годы эмиграции.

В тридцать семь, в возрасте, когда поэт успел сделать все, что иному не сделать и за шестьдесят, вышел в свет первый сборник моих рассказов. В тридцать семь я поняла, что жизнь действительно нельзя откладывать на завтра. Жить нужно сегодня. Сегодня пить из красивых бокалов вино и чай из тех чашек, что обычно стоят за стеклом — для почетных гостей. Что именно сегодня, а не по особому случаю нужно надевать красивую ночную сорочку. Что именно сегодня нужно читать те книги, на которые нет времени, и ты обещаешь себе прочесть их, когда «станет посвободнее». Будущего, в котором ты успеешь ВСЕ, нет, есть только прошлое и настоящее. Сейчас. Сию минуту.
В тридцать семь я поняла, что самые гениальные строки: «На свете счастья нет, а есть покой и воля…»

После окончания школы я поступила в университет на факультет журналистики, родители продали дом на улице Пушкина, и мы переехали в Алма-Ату. Это было в 1984 году. С тех пор в нашем доме я больше не бывала.

И вот спустя двадцать три года, спустя целую жизнь окончание университета, рождение сына, развод, любовь, переезд в другую страну и восемь лет попыток врасти в эту страну, привыкнуть к ней и к себе в ней мы с сыном приехали на улицу имени Пушкина.
Я с трудом узнавала места, которые существовали в моей памяти как понятие неизменное, постоянное, вечное.

Менялось все. Внутри и вокруг. Но дом на улице имени Пушкина не должен был измениться. Как и сама улица: березы у ворот, их мы посадили с папой. Яблони в саду. Если откроешь окна, тяжелые ветви опускались прямо на мой письменный стол, за которым я писала сочинение на тему о том, что Катерина луч света в темном царстве. Просторная кухня, здесь по осени баба Аня, мамина мама, колдовала над засолкой капусты на зиму. А мы с сестрой околачивались рядом в ожидании капустных кочерыжек. Кладовка, в ней хранились наши школьные тетради, елочные игрушки, оранжевый плюшевый медведь и пластмассовый клоун с откушенным носом.

Кирпичного завода больше нет. Его снесли. На месте огромной кучи глины с нее мы катались как с горки после дождя появились роскошные особняки. Деревянных ворот нет. Железные. Темно-синие. Нет и берез, которые мы посадили с папой.

Навстречу вышла женщина. Понимаете, стала объяснять я, этот дом когда-то построил мой отец. Мы живем в другой стране, приехали в гости. Нам бы очень хотелось зайти в наш дом. В ваш дом, простите… Вы нас не впустите?

Вы Фельде? спросила женщина. Конечно, проходите…

Из окон моей комнаты был виден опустевший сад: пара вишневых деревьев. Новые хозяева выкорчевали яблони. Потому что яблони постарели и плохо плодоносили.

В этой комнате в пятницу вечером, когда заканчивалась школьная неделя, я обожала показывать своей сестре диафильмы. Сестре это быстро надоедало, а я просто обожала смотреть диафильмы по нескольку раз каждый. Самые любимые «Дикие лебеди», «Дюймовочка» и «Русалочка».

На месте моего письменного стола у окна стоит современная стереоустановка. Но на дверном косяке сквозь слой краски все еще видны «зарубки» мы с сестрой каждый год «отмеряли» свой рост.

В бане, где однажды я прилипла косой к смоле, проступившей на свежих досках, и папе пришлось отрезать мне часть волос, сохранились два тазика я помню, как мы их покупали в центральном универмаге. На одном гном в красной шапке. На другом веточка черешни. Картинки почти стерлись-смылись от времени.

Палисадник во дворе, где росли пионы, хризантемы, астры, заложили бетоном. У новых хозяев внуки: детям должно хватать места кататься на велосипедах.

Исчезла песочница, в которой все лето семьдесят пятого года я строила замки и, глотая слезы, навывала песенку «Солнечный круг»: мама хотела, чтобы я училась в музыкальной школе и умела играть на пианино. Как хорошая девочка из интеллигентной семьи. А я ненавидела музыку, весь белый свет и мечтала поскорее вырасти, чтобы уехать на раскопки.

А вот перекладина с кольцами, куда подвешивались качели, по-прежнему стоит.

И в кладовке на верхней полке мы увидели керосиновую лампу, ее зажигали, если вдруг гас свет.

Ночью в открытые окна было слышно пение вечного сверчка. Падали в траву яблоки.
Была какая-то романтика в том, чтобы сходить поменять в магазине две пустые бутылки на лимонад, купить сухарей из батона с изюмом, залезть на дерево с двоюродным братом, приехавшим из Москвы, и сидеть там на ветке, разговаривая о чем-то, смотря на небо, улицу и запивать неспешно сухари лимонадом.

Помню, как завидовала девочкам, у которых были гольфы с завязочками-кисточками.
Помню, как папа купил на новый год два больших красивых красных стеклянных шара. И я их разбила. Сидела на полу и плакала. Папа погладил меня по голове и сказал: «Дай Бог, чтобы это было самое большое горе в твоей жизни».

…Прошли годы. Мы давно живем в другой стране. У нас удобная современная квартира. Из которой всегда можно переехать в другую. И не вспоминать о прежней.

Мы живем хорошо: можем позволить себе менять мебель каждые пару лет. Здесь вам не «там» и теперь вам «не тогда», когда родители сначала копили на холодильник, потом на телевизор, потом на стенку чешского производства, потом на болгарский диван, а потом передавали все это добро по наследству выросшим детям.

Прошли годы.

Папы нет. Он умер в Бонне, в реанимации. Оторвался тромб и закупорил легкое.
Давно уже нет того дивана, на котором папа читал вечерами медицинский журнал.
Мне давно не шестнадцать. А за сорок. Но я еще помню птичий язык, голос трав, я еще верю — с неба звезда может упасть в траву.

Я давно не боюсь собак и не боюсь страшных сказок.

Но я боюсь, что мой сын ничего не будет знать о доме на улице Пушкина, 37.

Именно поэтому я об этом и написала.

Светлана Фельде

26/09/08

Поделиться

Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia