Это было уму непостижимо. И – страшно! «Боже мой! – хватал себя за голову старый Давид, слушая иных не в меру ретивых, распалившихся, запальчивых ораторов. – Как они намереваются жить вместе? Как они будут строить автономию? Да они же перегрызут друг другу глотки!..»
Окончание. Начало в предыдущем номере.
Вскоре он понял: сшибка позиций происходит отнюдь не между истовыми приверженцами радикальной верхушки «Возрождения» и более трезвыми, умеренными «Оргкомитетчиками», как это упорно, всеми возможными средствами пытались вдолбить в сознание несмышленых, доверчивых соплеменников. Отнюдь нет. Водораздел пролег между теми, кто уже оформил документы на выезд, кто твердо намерен эмигрировать, и теми, кто вовсе не помышляет – по крайней мере пока – покинуть страну и лелеет надежду наводить порядок в своем доме. А поскольку многих охватила эйфория выезда и только в этом – в массовом исходе – видится единственное спасение, то эта часть народа и неистовствует больше всего, пьянея и шалея от дозволенной смелости и крайнего радикализма, и бесшабашно обрушивается на тех, кто все еще строит какие-то планы – пусть иллюзорные – на возрождение в собственной стране. Вот где собака зарыта! Уезжающим хочется, чтобы вместе с ними уехали все.
Чтобы хоть как-то успокоить взбаламученную душевную боль. И именно так понимают они единство. Другая часть уповает на консолидацию сил, имея прежде всего в виду тех, кто остается. Отсюда и весь сыр-бор. Задачи и цели разные. Следовательно, не грызться, не – извините – собачиться между собой надо, милые мои детки, а одним заботиться о тех, кто продолжает связывать свою судьбу с Россией, а другим – упорядочить, налаживать человеческий выезд тем, кто покидает страну. Ибо нельзя допустить, чтобы люди уезжали с неприязнью к бывшей родине и с раздражением на сердце. И все! Проще простого!
Так представлялось все деду Давиду, и ему хотелось поделиться своими догадками с сыном Гарри, но тот все эти дни сидел как ветеран немецкого движения в президиуме, встречался с разными людьми, с учеными и литераторами из Германии, давал интервью, что-то строчил, заседал в редакционной комиссии и с отцом сталкивался лишь в толчее во время перерыва, обмениваясь короткими репликами на ходу. Устроился он в гостинице «Россия» и, судя по черным кругам под глазами, явно недосыпал, занятый своими бесконечными делами.
На съезде дед Давид встретил знакомых по трудармии – двух Иванов Ивановичей. Один был из Кемерова, другой – из Нижнего Тагила. Оба тоже недавно посетили родные деревни на Волге и тоже вернулись удрученными. Особенно возмутили их антинемецкие митинги, на которых им довелось присутствовать, этот необузданный ор и гвалт под немыслимыми плакатами и транспарантами. На тех митингах оба Ивана Ивановича попытались выступить, урезонить разгоряченную толпу, но слова им не давали, согнали с трибуны, кричали: «Недобиток!», «Убирайся в свою Германию!», «Мы вас побили в сорок первом, побьем и теперь!», «Немец! Оставь Поволжье дяде, а сам иди к бл…!», «Лучше СПИД, чем автономия!», «Волга – русская река!», «Катись!» И выслушивать приходилось всякую чушь: что Сталин правильно сделал, выселив всю немчуру к чертовой бабушке, что поволжские немцы якобы активно содействовали фашистам, прятали в погребах оружие, отравляли колодцы, привечали диверсантов, взрывали мосты, поджигали пшеничные поля, а ночью запускали ракеты, подавая сигналы гитлеровцам.
Слушать и видеть все это было невмоготу. Деда Давида поразили пикетчики, стоявшие у входа в кинотеатр «Октябрь», под моросящим дождем с такими же нелепыми плакатами. Он подошел к одному пикетчику; заговорил было, вежливо спросив, почему же он так недружелюбно настроен к восстановлению немецкой автономии на Волге, кому от этого будет хуже. Пикетчик был не в духе, промок, озяб, со злобой отшвырнул недокуренную беломорину, цвиркнул меж зубов и просипел: «Отвали, старик! Шнель! Шнель! Какая тебе автономия, когда копыта вот-вот откинешь?»
Об антиавтономистских шабашах в Саратовской области ему приходилось и ранее читать в газетах. Он никак не мог взять в толк: откуда такая нетерпимость? Кто сеет ненависть? Кто вбивает всю эту муть в головы несчастных людей? Почему понадобилось создавать целые общества против воссоздания автономии, будоражить народ, распространять столько нелепостей и безрассудного вранья?
Ему захотелось выступить со съездовской трибуны, рассказать о своей поездке в несуществующий уже Манхайм, о любимом внуке-афганце, который несколько дней назад покинул родину, обратиться к тому хмурому пикетчику и его единомышленникам и сказать просто, по-доброму:
— Слушай, русский брат мой! Почему ты против меня? Только потому, что я – немец? Но это же дико. Это стыдно. Я ведь тебе ничего плохого не сделал. И почему я должен доказывать тебе, что я сначала пожил на задворках собственного дома, доказал – в который раз! – что трудолюбив, скромен и честен, ублажая тебя, и лишь после того, как ты в том убедишься, ты, может, позволишь мне войти в сени моего же дома. Выходит, ты решаешь, можно ли меня пускать в мой дом или нет? Так кто ты такой? Я твой вассал, что ли? Или пленник? Или я должен расплачиваться за то, что мои далекие предки некогда приехали сюда, отозвавшись на зов и посулы русской царицы, и вдохнули жизнь в эти богом забытые, пустынные края, щедро орошив эти мертвые земли своим потом и кровью? Этот край облагородили мои предки, мои соплеменники. А теперь, по-твоему, я пришелец, а ты – коренной? Ты решаешь мою судьбу?
Нет, братец, тут что-то не так. И на моем несчастьи ты ведь свое счастье не построишь. Ибо это несправедливо. А жизнь в своем высшем проявлении справедлива. И пока ты, брат мой, так чванливо и высокомерно, так несправедливо относишься к другим, тебе вечно будет худо, голодно. Разве ты не задумывался об этом?.. Конечно, народ обманут. Но почему народ так легко обманывается? Почему он так податлив обману? И можно ли без конца оправдывать несчастный народ, который так слепо следует обману?..
В день открытия съезда дед Давид направил в секретариат записку с просьбой предоставить ему слово. Но черед до него так и не дошел. Да и вообще, можно сказать, прений не было. Одни нудные, тягомотные доклады… Так и разъехались, каждый со своей болью в душе, со своими невысказанными думами.
Вот и он вернется домой; соберутся дочери, внуки, зятья, родственники из Сары-Агача, знакомые в городе, начнут распрашивать: ну, что? Как? Будет автономия? Где? Когда?.. А что он, старый Давид, делегат первого съезда отечественных немцев ответит?
Нет ответа.
Все еще нет ответа.
А будет ли?
***
На большом электронном табло под перечнем рейсов ряд за рядом светилось одно и то же осточертевшее всем слово: «Задерживается…»
«Ну и бог с ним! В последнее время в этой стране все задерживается». Ни о чем думать уже не хотелось. Не было ни сил, ни желания. Ждать, ждать, ждать…
Как бы там ни было, а долг свой он выполнил. Родной край – хоть и поруганный, в прах истолченный – он посетил. Внука, которого считал своей опорой, проводил на чужбину. И на съезде, который – надеялись – решит судьбу единокровников, побывал.
Дальше что?
Дождь со снегом?.. Дождь со снегом… Все равно распогодится. Все равно самолет полетит. Все-равно будет то, что должно быть. Будет! Другого выхода нет. Пока существуют на земле люди, есть жизнь. А жизнь не удержишь, не отложишь. Она возьмет свое. И победу пожинает терпеливый. И то, что должно быть, — будет! И все сокровенные желания людей непременно сбудутся. Справедливость восторжествует. Правда, чаще всего запоздало. Но и это еще не самое страшное. Страшно, когда уже ни во что не веришь…
Герольд Бельгер
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
