Держу в руках книгу о правде, которой так не хватало миллионам граждан, — «Карлаг ОГПУ — НКВД. От Столыпина до ГУЛАГа». Екатерина Борисовна Кузнецова (Колоколова) взяла на себя титанический труд исследовать исторический путь российских немцев от столыпинских времен до ГУЛАГА.
Творческий путь кружил автора по просторам Казахстана, вокруг Караганды, вблизи которой на сотнях квадратных километров были разбросаны обвитые колючей проволокой шахты и рудники, бараки заключенных Карлага.
Читая книгу, я заново переживал свою жизнь. Поначалу подумал — почему повествование начинается со столыпинских времен? Но ответ пришел довольно быстро, когда вдумчиво вчитывался в страницы истории российских немцев. Именно дальновидный Столыпин заявил о величии земельного потенциала, как о средстве производства материальных благ для большинства населения страны. Затем русская императрица Екатерина II своими указами привела в страну немецких крестьян. Спросим себя: надо ли изучать страноведение, чтобы узнать, что представляют собой немцы? Ответ очевиден. В народе неспроста сложились такие понятия, как «у немца для каждого дела свой инструмент», «дом немецкой постройки» и многие другие.
Но вернемся к Столыпину. Он видел мир в двух измерениях: великие дела и великие потрясения. К первому он призывал как управленец, от второго предостерегал как гражданин великой России. Его по праву можно именовать первоцелинником Казахстана и Сибири.
Людям моего поколения книгу следует читать с валидолом. Я родился в печальном 1937 году в ссылке. Был десятым сыном. Отец в ссылку отправился по сути добровольно, до решения о раскулачивании. Был землепашцем, на новом месте стал лесорубом. Нехитрый инструмент – топор, пилу, молоток и стамески – предусмотрительно захватил с собой. К счастью, отец обладал могучим здоровьем, житейской хваткой. Родным и друзьям на прощанье сказал: «Живут как-то башкиры, авось и я смогу».
Прошли три года высылки, наша семья переехала в Ставрополье, были ещё силы и воля для возрождения после первой депортации — раскулачивания. Но война вызвала вторую депортацию, ещё более жестокую.
Приютил Казахстан
В Казахстане преобладало животноводство, чаще кочевое, со сплошным круглогодичным выпасом. Прибывшие сразу впряглись в работу, роптать никто не смел. Села обезлюдели, военный и трудовой фронт в одночасье выгреб мужчин. В колхозах остались женщины, старики да подростки. Нужна была победа, вернее, две победы — одна на огневых рубежах, другая в тылу. И никто не постоял за ценой, и наступил этот час, и началось всеобщее возвращение к родным очагам. Но как и прежде репрессированных и депортированных немцев ждала колючая проволока в два ряда, сторожевые будки, сопровождение под вооруженным конвоем с собаками, на смену которому явилась иная страница свободы — специализированная комендатура. Правила её были более чем абсурдны: с места проживания и работы не смей удаляться за пределы 5000 метров без специального пропуска. Схлопочешь без суда и следствия 20 лет каторги. И такой приговор каждый сам себе подписывал при постановке на учет.
Окончание войны — начало активного поиска пропавших родственников. Моему старшему брату, ушедшему из отчего дома на кавалерийские сборы весной 1941 года, удалось вернуться только спустя 14 лет.
Трагедиями зачастую оборачивались неожиданные возвращения родных людей. Инженером на заводе в Москве работал один из двух братьев. По газетной публикации второй его отыскал. На радостях при встрече заговорили по-немецки, на родном диалекте. Перепуганная жена москвича, как тогда говорили, доложила «куда надо». Конец счастливой встречи был трагичен. Другая история: видный вояка, уже после войны, женился на девушке с Украины, где местные националисты долго мстили властям. Когда же обнаружилось, что бравый солдат российский немец, он заимел дело с «особистами». В итоге он лишил себя жизни.
Когда в Казахстане возрождались СМИ для живущих в республике немцев и широко стали отмечать победные вехи Великой Отечественной Войны, мне выпало готовить специальные страницы.
В близком окружении маршала Жукова один из командиров полка выдал немца за узбека, и тот прошел всю войну, брал Берлин. А вот на родину пожелал вернуться со своей национальностью и фамилией. Маршал пошел навстречу бойцу, но оговорился: «Не я, боец Ибрагимов, а Победа вернула тебе имя».
В Дагестане завершился жизненный путь ещё одного солдата, немца по происхождению, укрытого командиром под ещё одну национальность. Он настолько вжился в образ, что Кавказ стал ему родным домом, местная девушка женой.
Автор книги, пережившая вместе с героями публикаций их горестные судьбы, уверяет, что история страны — это прежде всего история людей, их судеб.
Книга изобилует документами, дневниковыми записями, воспоминаниями.
Автор беспристрастным взглядом аналитика и публициста оперирует как служебными отчетами, указами, справками карателей-администраторов, так и документированными аргументами, дневниковыми записями узников.
Председатель Ассоциации общественных организаций немцев РК Александр Дедерер вручил мне эту книгу не случайно. Его семья отбывала ссылку в Караганде. Мой отец Георгий Сартисон и с ним три сына (младшему не было пятнадцати) ходили под конвоем из поселка Пришахтинский на шахту №12, а шахта №31-бис отняла жизнь брату Кондрату. Не скрою, книгу я начал читать с конца, с приложения — списка расстрелянных. С середины алфавита — буквы «с». Прочел и отлегло. Без вести пропавшими и по сей день числятся двое братьев отца.
Но потрясения вновь и вновь возникали, когда читал воспоминания Адама Берга, Давида Вика, Екатерины Кузнецовой. Адам Берг часто общался с представителями коренного населения. Пастухи поведали, что собаки разрыли скотомогильник с павшими от сапа лошадьми, и там оказались трупы расстрелянных людей.
Читая воспоминания Берга, вспомнил своего племянника, студента Карагандинского медицинского института, который показал мне человеческие кости. Я допытывался у него, где берешь, дескать?
— У однокурсников. У девочек как-то брал череп. Был он с отверстием в затылке от пули. Хозяйка отказалась признаться, где достала.
Жутко представить, но и исключить нельзя, что у какого-то студента может оказаться на учебном столе череп дальнего родственника.
Далее Адам Берг рассказывает, как он ехал уже в качестве вольнонаемного специалиста на подведомственную ферму Керегас. Пыльная проселочная дорога в знойной степи. Идет девочка-подросток. Она невероятно измучена жарой и жаждой, голодом и бесконечно длинным для её возраста пешим переходом. Остановился. Ребёнок признался, что устал, но боязливо сторонится даже разговора. Едва из неё вытянул, что она на товарняках пробралась из Саратова в Караганду и надеется отыскать здесь свою маму. Маленькую попутчицу звали Катей, а её мать Агнессой Ивановной Вишневской. Адам Берг изумился: он знал эту женщину. Вспоминает, как долго всматривались друг в друга мать и дочь. Девочка не помнила, а пораженная в правах мать за долгие годы разлуки сохранила как смогла лишь черты лица ясельной крохи.
Читая это место в книге, вспомнил Эдика Квиндта — мальчика, усыновленного немкой Поволжья, пережившего с народом все муки депортации. Лишь состарившись он стал обладателем двух матерей – приемной немецкой и биологической русской, ему вернули родную фамилию и имя, национальность, и вот только немецкий акцент в его русской речи так и остался неистребимым следом в его судьбе.
Сталинский режим пропустил через свою мясорубку по меньшей мере полтора десятка национальностей, репрессировал, депортировал, дискриминировал, чтобы получить в итоге человеческий фарш и вылепить из него человека с ампутированной памятью. Но историческая и генетическая память оказались сильнее сталинских репрессий. Уж так устроен человек: в юности мы все легковерны, в зрелости мудрый учитель-опыт делает из нас консерваторов, а к седой старости мы все уже философы, и память, как песочные часы, переворачивает мысли к истокам, к вечным вопросам бытия: кто я, откуда…
Следствием эксперимента по имени архипелаг ГУЛАГ (а КарЛАГ был очень масштабной частью этой репрессивной машины) стала гибель миллионов невинных людей. Подрастают и сменяются поколения. Память избирательно фильтрует горькую правду нашего общего прошлого.
Ректор Карагандинского университета «Болашак» доктор юридических наук, профессор Н.О.Дулатбеков в предисловии к книге напоминает: «Свобода как базисная ценность политики и права не может быть монополизирована элитой, так как она имеет общечеловеческое содержание». Этим, разумеется, авторы как книги, так и предисловия к ней вовсе не одаривают личность некоей неограниченной свободой. Личности и обществу предлагается правом такое золотое равновесие, при котором идеально совмещается свобода каждого со свободой остальных.
И ещё о книге: для всех читателей она полезна с познавательно-исследовательской точки зрения, для активистов национальных культурных центров, политологов, социологов и юристов годится как настольное пособие. Можно лишь сожалеть, что свет увидел весьма скупой её тираж.
Иван Сартисон, ветеран немецкого движения
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
