Душа казаха озвучена и просветлена Абаем. Это нужно ощутить, прочувствовать и осмыслить. И тогда поэтический и философский гений Абая пробудит душу всех разноплемённых землян.

Есть имена, олицетворяющие целую страну, целый народ. При слове Италия в нашем сознании мгновенно вспыхивает Данте. При слове Англия Шекспир. Со словом Германия неразрывно связано имя Гёте, как с Россией Пушкин. Все истинно казахское вмещается в звучное Абай. Это как символ. Знамя народа на разноплеменной планете.

Диву дивишься, как великий степняк Абай, трагически одинокий пленник патриархально-феодального захолустья прошлого века, «человек-загадка», как он сам о себе говорил, титаническим усилием необоримого духа целеустремлённо пробивался к горным вершинам цивилизации. Тесно было его мятежной, страждущей душе в бескрайней казахской степи, и он жадно искал и находил опору и утешение в созвучных его духоустройству творениях иноязычных собратьев. Воспитанный на сладкозвучной поэзии Востока, пропитанный ее философичностью и яркой орнаментальной чувственностью, он в зрелом возрасте устремил свой взор к Западу, не иинстинктивно, а вполне осознанно ощущая основополагающую истину об одинаковой божественности Востока и Запада, неразъёмности единого человеческого духа, выраженных некогда Гёте: / Gottes ist der Orient! / Богом создан был Восток, / Gottes ist der Okzident! / Запад также создал Бог! /

На этом пути Абаю встретилась русоволосая Муза Пушкина и Лермонтова. Он их проникновенно любил. И много и целеустремлённо переводил на казахский язык. А через Лермонтова пробился к вершинам европейской поэзии к Гёте, Шиллеру, Байрону, Мицкевичу. И хотя из них он переводил лишь по одному стихотворению, но эти переводы по своей философской, общественно-культурологической сути и значимости обернулись крупным событием в развитии и становлении национального самосознания.
Здесь в первую очередь следует отметить феноменальный успех гётевской миниатюры «Wanderers Nachlied», ставшей в переложении Абая через Лермонтова немеркнущим шедевром казахской национальной поэтической и песенной культуры. И дело не только в том, что Абаю удалось с поразительной проникновенностью и изяществом передать образным речестроем родного языка тончайшие нюансы философски широкоохватной миниатюры Гёте, а том, что этим творческим актом казахский поэт блистательно выразил идею диалектической духовной созвучности Поэзии и Духа через века и расстояния.

Тема эта волнует меня уже три десятилетия. И писал о том уже не раз. Однако наблюдения продолжают расширяться и углубляться. Обнаружилось, что мотив готовящейся ко сну природы, мотив желанного отдохновения уходит своими корнями в глубокую древность и является кочующим. Выстроилась очевидная цепочка: Алкман (Греческая Лидия, VII век до н.э.) — Гёте Лермонтов Абай. Цепь эту я проследил в своей книге «Гёте и Абай» (1989). Но тема эта в сущности ещё шире, разветвлённей, а цепь разработавших её поэтов ещё длинней. Мирный сон природы, сон гор и ущелий, погружение в сон всего сущего на земле живо воссоздал после Алкмана Вергилий (70-19 г.г. до н.э.), Овидий (43 г. до н.э. ок. 18 г. н.э.), Аристо (1474-1533), Тассо (1544-1595), и у кого-то из этих классиков Гёте, очевидно, «позаимствовал» эту тему, вдохновился ею, поднял её до глобального мироощущения и «подпитал» её своим чувством чувством усталого путника, жаждущего умиротворения, слияния с успокоительной усладой величественной ночной тиши. Лермонтов, переводя эту миниатюру на русский язык, наполнил её трагизмом своей одинокой души, и именно эти неприкаянность, одиночество, смутное предчувствие неизбежного откликнулись в чутком сердце казахского поэта, и таким образом родился казахский национальный шедевр «Қараңғы түнде тау қалғып» — «Тёмной ночью горы, дремля» Таковы предтеча и последствия стихотворения «Wanderers Nachlied», написанного Гёте в ночь с 6 на 7 сентября 1780 года карандашом на дощатой стене лесного домика на вершине горного увала Кикельхан близ Ильменау. Логично и закономерно видеть великого казахского поэта, провозвестника Степного Ренессанса, в столь достойном ряду.

Нельзя считать также случайным обращение Абая к Шиллеру, точнее, к двустишию немецкого романтика «Das Kind in der Wiege»/ «Дитя в люльке»/. Абай перевёл его опять-таки через Лермонтова, трансформируя философскую идею двустишия на казахский лад, соответственно миропониманию и ощущению степняка. Абай переводил то, что его волновало, ложилось на его душу, соответствовало его душевному настрою. Он я бы сказал усыновлял «чужеродное» стихотворение, внедрял его в казахское сознание, делал его своим, кровным, родным. По сути дела казахский поэт создал на основе шиллеровской-лермонтовской миниатюры новое произведение, также лапидарное, афористическое по форме, отмеченное опытом зрелого ума и национальным мировосприятием.

У большинства великих поэтов как правило встречается стихотворение, в котором наиболее выпукло и обнажённо выражены их гражданская суть, поэтическое кредо, квинтэссенция мировосприятия, их исповедь, обращение к потомкам, самоощущение в общем потоке бытия. Древнеримский поэт Гораций / 65 8 г.г. до н.э./ оставил стихотворение, начинающееся со слов «Exegi Monumentum…» — «Я памятник воздвиг». Оно, как известно, явилось отправным ориентиром для одноимённых стихотворений Гаврилы Державина и Александра Пушкина. «Нет, весь я не умру!» — утверждал каждый из поэтов по-своему. В этом ряду стоит и «Завет» Гёте. Он убеждён: самой природой заложено в человеке стремление к высшему смыслу бытия к слиянию с Вселенной, с мировой душой, с вечностью. Одно из лучших, программных стихотворений Абая «Когда умру, не стану ли землёй» по своей тональности и исповедальности, горячей обращённости к грядущему, к потомкам в определённой степени сопряжено с «Exegi Monumentum». Мы явственно слышим созвучие, ощущаем духовное родство, близость поэтов разных народов и эпох. В названных выше стихотворениях Горация, Державина, Пушкина, Гёте, Абая звучит сознание своего поэтического предназначения, гражданская ответственность перед грядущим, мотивы убеждённости и сомнения в извечности законов бытия, превратности человеческой судьбы, вера в то, что, говоря словами Гёте, «всё к небытию стремится, чтоб бытию причастным быть».

Самородок-степняк, обречённый волею судьбы на одиночество, изолированный от мировой цивилизации, Абай сумел мощью своего таланта, силой духа обрести заслуженное место среди избранников земли. И в этом гордость и слава Поэта. Гордость и слава его народа. Гордость и слава человечества.

04/09/09

Поделиться

Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia