В этом номере «DAZ» знакомит читателя с литературным творчеством российского немца Роберта Лейнонена (Лауша, Германия).

Е.З.: Роберт Адольфович, вы выросли в доме, где царила любовь к книге?

Р.Л.: Да, в нашем доме очень много читали. Читали не только русскую, но и немецкую классику на немецком языке.

Е.З.: В детстве вы уже пробовали перо?

Р.Л.: С седьмого класса я начал вести дневники, которые сохранились до сегодняшнего дня.

Е.З.: Воспоминания в вашем литературном творчестве вообще занимают особенное место

Р.Л.: В начале сороковых годов, находясь в ссылке как немец, я занялся записыванием не только воспоминаний и многократно рассказываемых родственниками семейных преданий, но и продолжил серьёзное ведение дневников. Всё это, копившееся годами, позже дало материал для описания не столько истории собственной семьи, сколько истории страны в целом, с её многочисленными авантюрами, успехами, провалами, правдой и ложью. Исподволь рождалась мысль начать писать биографический роман под названием «Жизнь на полустанке». Но роман, к сожалению, так и не родился. Главный герой его звался бы Бруно Акселевич Аалтонен по имени моего погибшего с голоду в блокадном Ленинграде 18-летнего брата Бруно и по отчеству дедушки финна Акселя Генриховича, слывшего в народе просто Иваном Фёдоровичем.

Е.З.: Название «Жизнь на полустанке» прямо связано с маргинальным положением российских немцев народа, оказавшегося на обочине истории

Р.Л.: Увы, это так. Даже эпиграф к своему роману я выбрал символический, «железнодорожный»: «Наш паровоз вперёд летит, в Коммуне остановка…».

Е.З.: Паровоз летел мимо российских немцев, а порой и прямо по ним И не только по немцам

Р.Л.: Воспоминания о тяготах российских немцев, жившие во мне, изменили форму повествования я начал писать от первого лица, и не роман, а документально-биографическую повесть Ведь так много пережито финская война, Великая Отечественная, блокада, ссылка, адаптация в Германии

Е.З.: Где вас застал первый день Великой Отечественной войны?

Р.Л.: В 1941 году я учился в Ленинградском университете на математико-механическом факультете (мечтал стать астрономом) и участвовал в театральном кружке Наталии Ольденбург. Начало войны застало меня отсыпающимся после затянувшейся за полночь генеральной репетиции спектакля по пьесе Михаила Светлова «Двадцать лет спустя»: премьера была назначена на 22 июня… Премьера, конечно, не состоялась.

Е.З.: Вам привелось пережить все тяготы блокады

Р.Л.: Да, сначала меня отправили на оборонные работы под Ленинград Потом, во время первой блокадной осени и начала зимы, параллельно с учёбой я дежурил на университетской вышке в команде МПВО (местной противовоздушной обороны). Позже, практически умирающий, очутился в больнице. Меня спасли. В первую же блокадную зиму я потерял почти всех членов своей семьи: 11 человек моих родных умерли с голоду. Всё это тоже нашло отражение в моих воспоминаниях, написанных буквально полтора-два года спустя, на свежую голову.

Е.З.: Власти мешали вам заниматься мемуарной деятельностью?

Р.Л.: В сентябре 1948 года начальство в Копейске устроило мне скандал по поводу использования пишущей машинки. Я купил себе личную машинку и хотел поставить её на учёт в милиции. Но там удивлённо вытаращили глаза. А когда мой разъярённый начальник, узнав о моём «дерзком» приобретении, осведомил об этом милицию, те спокойно сообщили, что уже в курсе. Таким образом, я получил возможность заниматься записыванием и переписыванием воспоминаний и дневников в любое удобное время.

Несмотря на то, что вся моя сознательная жизнь оказалась связанной с производством, я не прекращал писать и записывать, выбрасывать и переписывать, перепечатывать и возвращаться к своим ранним материалам.

Е.З.: Можно ли утверждать, что с помощью слова вам удавалось бороться с несправедливостью?

Р.Л.: Я не мог равнодушно смотреть на беспорядки, творящиеся вокруг. Реагируя на вопиющие факты безобразий, я писал письма в соответствующие инстанции, оставляя себе их копии под машинку. Так родилась идея собирания пухлого тома под заголовком «Публицистика» своего рода зеркала реальных будней времён строительства социализма.

Е.З.: Какова основная тематика вашей публицистики?

Р.Л.: Самым первым моим так называемым «публицистическим» письмом была прямая жалоба на зарвавшегося и ненавидевшего российских немцев … начальника нашей спецконторы по тушению подземных пожаров! Я, ссыльный немец, осмелился поднять голос на начальника! Воспитанный на идеалах социализма, я считал, что надо просто разобраться на местах, навести порядок, а сама система социализма превосходная, заложенные в ней идеи чудесные… Жаль, что слишком долго носил розовые очки и поздно прозрел…

Е.З.: Так что основная тематика правда

Р.Л.: Да, это так

Е.З.: Одновременно вы собирали материал для «Жизни на полустанке»?

Р.Л.: Именно. Я разыскивал старых друзей детства и юности, заказывал недоступные в Копейске книги. Вел обширную переписку с друзьями при помощи пишущей машинки и копировки. Постепенно скопились не десятки, а тысячи страниц целые тома интереснейшего, а порой и уникального любопытного материала для создания «Жизни на полустанке».

Е.З.: Я знакома с вашими размышлениями о сложностях перевода с одного языка на другой

Р.Л.: Этой теме я посвятил немало часов. Мои «Размышления по поводу переводов» самостоятельный труд для владеющих русским и немецким языками с большим разделом «Лирика Генриха Гейне на русском языке». Г.К. Бельгер опубликовал этот раздел в 25 и 26 номерах своего альманаха «Феникс».

Е.З.: Когда впервые вы выступили на поприще поэзии?

Р.Л.: Писал иногда стишки в стенгазеты ну, этим грешили и грешат многие. А моим первым в жизни стихотворением стал «Кошмар», написанный в 1944 году и помещённый в моём дневнике рядом с воспоминаниями о смерти 18-летнего брата Бруно. Он умер от голода в блокадном Ленинграде. Родилось стихотворение под впечатлением прочитанного мною сборника стихотворений Верлена: ещё в 1943 году я начал посещать читальный зал Копейской городской библиотеки. Хоть я и был сослан, но работали-то мы на тушении подземных пожаров в разных частях раскиданного шахтёрского городка, и потому жили по счастливой случайности не за решёткой, как все остальные, а просто в общежитии, в бывшем хомутнике конюшни. Пользуясь своей привилегией горожанина безакцентным владением русским языком (во мне никто не мог заподозрить немца по выговору) я и сбегал… Идёт война, 1943 год, а я сижу в библиотеке, читаю Верлена и внимательно слежу, чтобы на фуфайку не выползла вша изнутри. Как выползет давлю её на месте…

Вторым моим стихотворением было «Видение» («Стою один у мраморной колонны…»). Мне удавалось сбегать не только в библиотеку, но и на танцы: стоял в кустах, слушал музыку и любовался нарядными танцующими парами. А в чём сам был одет и вспомнить-то страшно…

У меня давно копились отдельные стихотворные пробы, иногда рождались отдельные стихи как собственные, так и переводы. Но период моего наиболее плодотворного творчества приходится на 1980-е годы. С выходом на пенсию у меня появилось свободное время.

Хотя, пожалуй, именно 1974 год послужил своеобразной поворотной точкой в моей творческой судьбе. Будучи в Геленджике в гостях у друга по трудармии Эрика Лореша, я фактически по его просьбе написал стихотворение «Рюкзак», посвящённое судьбе российских немцев. При тогдашней политической ситуации в стране о публикации подобного текста не могло идти и речи, дальнейшая судьба автора в случае публикации была бы непредсказуемой. Тем не менее, авторский рукописный вариант Эрик Лореш не только бережно хранил, но и осторожно передавал на переписывание надёжным друзьям. В начале оттепели конца 1980-х выяснилось, что «Рюкзак» не только широко известен на территории России, но увидел свет и в газете «Фройндшафт» в Казахстане и читался со сцены Немецкого драматического театра в Темиртау.

Е.З.: Ваши первые поэтические публикации?

Р.Л.: Это блокадные стихи в «Комсомольской правде» и в газете Ленинградского государственного университета. Позже начала печататься и другая моя лирика кстати, в газете DAZ.

Е.З.: Какова судьба стихотворения «Рюкзак» в Германии?

Р.Л.: В начале 1991 года «Рюкзак» достиг проживающих в Германии переселенцев: Землячество немцев из России опубликовало «Рюкзак» и объявило конкурс на лучший его перевод на немецкий язык. Из 34 присланных вариантов победителем признали автора, узнавшего об этой истории через немецкое консульство в Ленинграде и во время успевшего послать в Штутгарт текст перевода.

Е.З.: Кто же стал победителем конкурса переводов стихотворения «Рюкзак»?

Р.Л.: А им стал я сам! О конкурсе на своё стихотворение «Рюкзак» ещё в самой первой версии 1974 года я сам узнал чисто случайно на одном из собраний нашего ленинградского Немецкого общества в феврале 1991 года: из немецкого Консульства нам принесли журнал Землячества российских немцев (Landsmannschaft der Russlanddeutschen) «Народ в пути» («Volk auf dem Weg»), где «Рюкзак» был опубликован на русском языке с предложением к поэтам присылать свои переводы его на немецкий язык. Заметочка заканчивалась словами: «Кто отважится на перевод?». В 1990 году я уже немного переделал стихотворение и сделал сам перевод на немецкий язык. Новую версию и перевод я и отправил в Штутгарт в редакцию журнала «Народ в пути». В апреле месяце того же года нам снова принесли журнал со статьёй «Большое эхо на «Рюкзак» Роберта Лейнонена» с подзаголовком «Приветы из Ленинграда» и результатом конкурса. Так я узнал, что из 34 поступивших в редакцию переводов лучшим был признан мой перевод, опубликованный там же.

Позже Землячество выпустило специальный сборник переводов, но, к сожалению, туда поместили не все произведения.

Е.З.: Какие ещё произведения, написанные вами, стали программными в освещении темы российских немцев?

Р.Л.: Стихотворения «Трёшка», «Храм тела, храм души, храм духа» и несколько позже, благодаря переделанной мною концовке «Берегите лес!». Хотелось бы особо отметить и мои переводы из других авторов, связанные с российско-немецкой тематикой: «Тебе, родимый мой язык» Эрны Гуммель, «Прошу слова!» Нелли Ваккер и «Волга, колыбель надежд наших» Вальдемара Гердта.

Есть и научный труд, написанный совместно с Эрикой Фогт, «Немцы в Санкт-Петербурге». Его я заканчивал уже в Германии, а материал, конечно, подготовил в Ленинграде.

Е.З.: Расскажите, как и когда вы оказались в Германии?

Р.Л.: В ночь с 17 на 18 августа 1991 года я вместе с другими членами Немецкого общества Ленинграда выезжал на 5 дней в Германию по приглашению одного из католических монастырей. 19 августа в Москве грянул путч, и я решил не возвращаться в Ленинград, а попросил немецкие власти предоставить мне политическое убежище: я слишком много пережил, включая и травлю со стороны КГБ, и просто-напросто не хотел ещё раз повторить свою же судьбу не тот возраст…

Через некоторое время ко мне смогла навсегда приехать жена. Она привезла с собой документальные архивы, стихи и картины.

Е.З.: Наиболее активный переводчик ваших произведений на немецкий язык Адольф Пфейфер. Расскажите, пожалуйста, об этом человеке.

Р.Л.: Это очень интересный человек. О нём нужно говорить и писать особо: например, в подобном интервью в газете «DAZ». Страшные испытания, выпавшие на его долю, не сломили его. Я по сравнению с ним счастливчик, меня в таком разрезе судьба не испытывала. Как долго Адольф провёл в лагере смерти в Спасске Судьба связала его с Акмолинской областью и Карагандой. Так что Адольф казахстанский немец.

Е.З.: Ваши стихи переводила и казахстанская немка Нелли Ваккер

Р.Л.: Да, Нелли Ваккер по зову сердца перевела ещё в 1991 году понравившийся ей цикл моих стихов, который «DAZ» публиковала к моему 70-летию под заголовком «Звучи, моя душа». Я об этом узнал, уже будучи в Германии. Позже ваша газета опубликовала и все переводы Н. Ваккер под тем же заголовком («Klinge, meine Seele»), а ещё позже Г.К. Бельгер поместил их в свой альманах «Феникс».

Е.З.: Какова основная тематика ваших стихотворений?

Р.Л.: Не считая довольно большого блокадного цикла, который я написал фактически залпом в 1981 году к 40-летию начала войны и блокады родного Ленинграда, основная масса моих стихотворений о любви, о чувствах, о красоте и прекрасном вообще… И написаны они тоже фактически после выхода на пенсию.

Е.З.: Назовите нескольких людей, которые активно повлияли на ваше литературное творчество.

Р.Л.: Разделю этих людей на классиков и современников.

Моё творчество, в принципе, началось с ведения дневников. Самые первые записки относятся к 1934-1935 годам. Но серьёзным ведением своих записей я занялся с 1936 года. Этому послужил конкретный человек и конкретный повод изучали «Чапаева» Фурманова. Это было 17 апреля 1936 года.

Вот начало моего дневника: «По расписанию первый урок грамматика, но была литература. Говорили о Фурманове, в частности, о его привычке записывать все события в дневник. Так вот, мне тоже захотелось вести дневник. С этого дня постараюсь аккуратно вести записи». Можно в этом смысле считать, что пример Фурманова вдохновил меня начать творческую литературную деятельность.

К стихам меня, как я уже говорил выше, подтолкнул именно Верлен.

А из окружающих меня людей Мой друг Эрик Лореш оказался и вдохновителем, и распространителем стихотворения моей жизни. Мои серьёзные блокадные стихи одобрил Василий Дмитриевич Оглоблин, челябинский поэт и писатель, член Союза Писателей СССР. Он же предложил мой «Рюкзак» назвать «Поэмой о рюкзаке».

Е.З.: Ваша супруга Ирина активно помогает вам в сохранении и популяризации Вашего творчества

Р.Л.: Мы с Ириной провели огромную работу по обработке моих архивов художественных произведений, воспоминаний, дневников и писем. На дому создали на правах рукописей всегда готовые к распечатке красочно иллюстрированные тома. Среди них «Стихотворения разных лет» в 2 томах, «Жизнь на полустанке. Биографическая повесть» в 2 томах, «Путь в ничто по шпалам Отечества», «Париж из окна автобуса и с бульваров Монмартра», «Gedichte. Auswahl von Gedichten und Übertragungen aus dem Russischen», «Размышления по поводу переводов», «Походы по Южному Уралу». Все эти упомянутые книги многократно распечатывались, дарились и рассылались по многим адресам. Все книги красочно иллюстрированы фотографиями и моими рисунками.

Е.З.: Что вы хотите пожелать читателям «DAZ»?

Р.Л.: Несмотря на то, что жизнь полна трудностей и неожиданностей, она прекрасна. Мне очень везло на хороших людей, меня спасали и выручали иной раз в сумасшедших ситуациях. Мой оптимизм и жизнелюбие здорово помогали и помогают мне выжить и жить. И я от всей души желаю читателям «DAZ» оптимизма, жизнелюбия, жизнеутверждения и добрых хороших людей рядом.

Интервью проводила Елена Зейферт, кандидат филологических наук Караганда (Казахстан) Лауша (Германия)

5.5.2005 — Российские немцы
Поделиться

Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia