Лизочка навзрыд плакала в аэропорту города Ганновера. Она не замечала пестрой толпы, которая, сочувствуя, медленно обтекала ее со всех сторон. «Ах, нет же, нет …», – только и приговаривала она, сжимая и комкая в руках мокрый платочек. Яркие витрины тысячами солнечных зайчиков посылали ей свои сладкие приветы, блестящие тяжелые самолеты прямо в уши напевали о далеких странствиях, апрельское утреннее солнце нежарко колыхалось в огромных стеклянных переходах. Женщина не воспринимала ничего – она плакала.
Продолжение. Начало в предыдущем номере.
Муж стоял рядом и смотрел на нее презрительно и властно:
– Хватит реветь-то, не в сарайке у коровы, людей бы постеснялась! Сказал, поедешь со мной в Мюнхен, значит, баста! А твоему старому хрычу давно пора копыта отбросить, порядочные люди и не живут столько!
К толпе русских немцев, прилетевших самолетом, подошел румяный немец из переселенческого лагеря Фридланда и стал выкрикивать фамилии по списку. Русаки высовывали головы из-под груды чемоданов, мешков и сумок, поминутно одергивая детей, боясь пропустить свою.
Виктор подхватил тяжелый чемодан, туго перевязанный ремнями.
– Мы поедем к отцу, – прошептала Лизочка.
– Смотри, пожалеешь, да поздно будет…
Дети энергично обсуждали достоинства многочисленных машин – им было не привыкать к сценам между родителями, а вот великолепие блестящих иномарок было им в новинку. После почти пятичасового сидения в душном салоне самолета они с радостью впитывали в себя яркие краски витрин аэропорта, разнообразие лиц и одежд, чужую, но знакомую речь.
– Упустишь мужика, останешься одиночкой с двумя детьми! А такие, как я, на дорогах не валяются даже в Германии!
Лизочка перестала плакать, будто заснула стоя. Виктор насмешливо ухмыльнулся, кивнул в сторону детей:
– Денег с меня не получишь, не мечтай! Твоя инициатива развода!
Лизочка отрицательно покачала головой.
– Ну, делай как знаешь… Поклонишься еще! Посидишь без копейки да без мужика! А сейчас шевелись, вызов на семью записан, документы все у меня, тебя без бумаг не то что в автобус – назад на родину не пустят! – Виктор, не оглядываясь, направился к автобусу.
Он забрасывал раздутые чемоданы в огромное пузо автобуса, и во всей его повадке сквозило: «Мои чемоданы. Мои деньги. Сам себе хозяин теперь!»
– Кончай лопотать, шеф! Трогай, наши все дома! – громко пошутил он.
Лизочка не могла поднять глаз на мужа. Так, смотря себе под ноги, она двинулась к раскрытой двери автобуса. Дети занимали свободные места.
Автобус выехал на автостраду, помчался по ровной широкой дороге к месту назначения.
Устроились в общежитии, народу было много. Поток приезжих из бывшего Союза ширился. Виктору и Лизочке с детьми выдали постельное белье и талоны в столовую. Хотя супруги еще лежали в рядом стоящих кроватях, но глубокую трещину в их отношениях чувствовали и дети и окружающие. С раннего утра начались походы по кабинетам. Нужно было заполнять бланки различных документов. Казалось, это никогда не кончится.
Через пять дней их перевезли в транзитный лагерь Унна-Массен в небольшом городе Хамме. В этом лагере царили другие порядки. В небольших уютных домиках расселяли в комнатах, по три семьи на кухню. Посуду и постельное белье выдали сразу по приезде. В бухгалтерии получили деньги на питание, одежду выбирали в социальном магазине. Огромная территория была обнесена забором, но ворота не закрывались, и в любое свободное время приезжие гуляли по улицам города. Одинаковые, почти игрушечного вида домики, окруженные молодыми деревцами, составляли контраст двум огромным зеленым зданиям социального обеспечения, которые своей солидностью возвещали всякому о важности порядка в документах. А заполнять документы люди ходили с раннего утра до пяти вечера.
Стоя в очередях к разным кабинетам, Лизочка знакомилась с новыми людьми. Все открыто рассказывали свои истории, были готовы помочь друг другу при заполнении анкет, понимая, что сидят в одной лодке. Эта душевная близость с говорящей и колышущейся массой людей не давала Лизочке думать о личном одиночестве, вскоре ожидающем ее. Она услышала столько всяких историй, что будь она писательницей, хватило бы описывать их до конца жизни. Когда встал вопрос, в какую землю ехать, Виктор и Лизочка указали разные области – он к своей родне, она – к отцу. Их посылали из кабинета в кабинет, где они объясняли, что вместе жить не будут, убеждали чиновников уступить их просьбам. Люди, приехавшие в одно время с ними, уже давно были распределены, а они все заполняли бумаги. Лизочка делала это с терпением учительницы, Виктор же открыто нервничал и горячился. Знания языка хватало обоим, и желание расстаться было обоюдным. Во время преодоления бюрократических препятствий супруги даже стали единомышленниками, перестали ссориться, каждый смотрел вдаль и видел новую жизнь абсолютно свободной от всего прежнего. Эта жизнь звала и манила радостью, обещала неиспытанные наслаждения и вечную жизнь под солнцем.
И хотя погода в основном была серая и дождливая, но воздух свободы и вот-вот исполненных надежд расширял легкие и кружил голову. Все казалось свежим, как распустившиеся листочки на деревьях, как анютины глазки на газонах лагеря. Этим же воздухом дышали и дети. Развод родителей казался им продолжением изменяющегося вокруг мира. Четырнадцатилетняя дочка вникала во все мелочи быта на новом месте, сын же философски рассуждал о глобальном.
«Это теперь моя земля, – думала Лизочка. Радостное возбуждение, охватившее ее по приезде, не проходило. – Все само собой устроится к лучшему. Скоро увижу отца! При первой возможности куплю себе золотые сережки!»
У женщин, сидящих в кабинетах, в ушах красовались золотые сережки, на пальцах кольца с камешками и без. Золото имело странный светло-желтый цвет, вроде не золото вовсе, а поддельные побрякушки, но они все равно нравились Лизочке. Многие женщины, из приезжих, носили золотые украшения красноватого оттенка – союзное золото. Лизочка замечала формы колечек, сережек и медальонов, мысленно примеряя всю эту красоту на себя. Уж теперь никто, никто не будет укорять ее за расточительность!
После месяца хлопот, однажды в полдень, Виктор зашел на кухню. Три хозяйки, стоящие у плиты, одновременно повернулись к нему.
– Уезжаю! Мой автобус на юг Германии идет через полчаса. А ты, Лизок, оставайся. За тобой приедут! Скоро теперь!
Все как договаривались… Иду складывать вещи! – громко, чтобы все слышали, проговорил Виктор.
– Будь счастлив!
Твердые шаги удалились.
– Подумай сто раз ! – загалдели соседки. – Мужчина видный, хозяйственный, отец твоих детей. Развестись всегда успеешь. На новом месте одной приживаться ой как трудно будет!
Лизочка за много лет привыкла скрывать раздражение при чужих, нервничая в душе. Но на этот раз она сознательно остановила себя.
«Стоп, не только жизнь другая – я другая!» – сказала она себе и почувствовала, что сила, заполнявшая ее в последнее время, не ушла из сердца. Лизочка перевернула оладьи на сковородке и с улыбкой сказала женщинам:
– Не пропаду! И одна не останусь!
Лизочка вернулась в комнату только когда за Виктором захлопнулась дверь. Вокруг валялись вещи, а сумки, в которой хранились деньги за проданные дом и машину, не было. На столе ничего не лежало. Лизочка тихонько опустилась на кровать, обняла подушку и заплакала. Она плакала о тех годах, что прошли, о тех заботах и делах, что остались без признания мужем. Но вот о себе, теперь одинокой и бедной, она не плакала. Надежда на новое счастье себе и детям светила ей звездочкой на небосклоне развода.
Анна Дай-Шаф
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
