Если говорить о сотворчестве единомышленников, а вернее о встретившихся собеседниках, то можно сразу отметить, что поэзия Елены Зейферт не заставляет читателя разгадывать авторские шарады, прослеживать весь процесс смыслообразования и как бы заново учиться читать, проникая в автономную комбинаторную структуру текста. Зейферт ни в коем случае не позиционирует себя как некий «скриптор», не ведающий, что творит и не отвечающий за то, что пишет, предоставляя роль толкователя сотворцу-читателю. Она открывается миру связным течением и интерпретацией пережитого и художественно высказанного.
/Фото автора/
Открытие для себя нового поэта, чтение впервые – это всегда радость осознания, что появился новый собеседник, спутник, а то и учитель, с которым в молчаливой сосредоточенности возможно сберечь в душе редкое чудо общения и вновь познать счастье благодарного сотворчества поэта и читателя. Книга Елены Зейферт «Веснег» оказалась той случайностью, тем мгновением таинства, когда с уверенностью можешь сказать: открыт новый источник языковой красоты, обаяния поэтической интонации, таланта и художественности.
Само название сборника заставило вздрогнуть: «Веснег». Какое удивительное сочетание весны и снега! Прозрачность, неуловимая хрупкость образа, и светлая то ли радость, то ли печаль…
С первых же строк поразило особое отношение автора «Веснега» к слову: «Из слов-осколков, зернышек и щепок / растёт Господь, Который всех простил». Поэт приглашает прислушаться, присмотреться к слову, к его звучанию, очертаниям: «сон склоняясь в предложном скорее похож на снег»; «слово солнце рождаясь сначала звучит как сон»; «снегобог снегочей снеговек снегомиг снегоснег»; «я дышу тебе в уши любимый неснег иль веснег». Открытость признаний, небоязливое чувство и полнота выражения скрытых, но знакомых каждому переживаний, которым трудно дать имя и подобрать слова, этот допуск к тайнам души даёт возможность принимать жизнь хоть на ступеньку выше, чем она есть на самом деле.
Книга «Веснег» представляет собой цельность, созданную из разнородных элементов. Расширение границ внутреннего мира диктует автору сделать этот шаг – переступить скуку пресных норм человеческого бытия. Однако для Зейферт не существует нравственного беспредела, ставшего для многих внутренним содержанием. Ей чужды богооставленность и упоение человеческой ничтожностью. Расширение границ её «Я» находится над каталогом определений пошлого в пошлой жизни. В то же время она живёт не вдали и не вблизи событий, и не на их фоне. Она находится внутри своей, протекающей, как у большинства людей, собственной частной жизни, отличие которой от заурядности – в сопричастности ко всей гамме дисгармоничных сторон бытия.
«Юноша нашей планеты со свежим и пламенным взглядом,
Грек сочетает в вечном вчера, сегодня и завтра.
Грянуло наше завтра. Нет ни богов, ни героев –
Только предчувствия, блики, вздохи, осколки статуй.
Интеллектуальность – характерная черта поэзии Зейферт. Её истоки ведут к глубинам западной и восточной культур, дающих возможность поэту не только с легкостью перемещаться во времени и пространстве, но и доверять своим чувствам, обращаясь в зрение, слух, осязание…
Развитость эмоционального мира, испытание на себе мощных временных и пространственных полей отличают поэзию Зейферт от эзотеричности и эксцентризма новой поэзии, где простые и высокие слова теряют всякий смысл. Её поэзия стоит в обороне Красоты.
Я в розовом море купала ладони,
И солнце дрожало на той полосе,
Где я, дар Зевеса прекрасной Дионе,
Явилась из пены в слепящей красе.
Нельзя не отметить в изначально русской поэзии Елены Зейферт германских отзвуков. Это неуловимо ощущается в особой ментальности, в самом отражении неуютного и хаотичного мира земли и поисков какого-то осмысленного порядка вещей в нем:
Я мешаю мифы, словно вина.
Я в душе не строила Берлин
С 45-го. Мое «wohin?»
В никуда приводит, лишь один
Русский дух разрухи гонит в спину.
Эта немецкая нота, которую поэт вносит в звучание русской души, придаёт совершенно новый оттенок русской поэзии, романтизируя чувства, возрождая, в лучшем смысле, сентиментальность, жизнестойкость в сочетании с извечными русскими метаниями в поисках смысла жизни.
Мир Интернета, современных медиатехнологий, вообще всё информационное пространство не оставили в стороне музу Зейферт. Если проанализировать тексты многочисленных авторов первого десятилетия века, бросается в глаза набирающая силу виртуальная реальность, в которой они чувствуют себя органичнее и свободнее, чем, скажем, предыдущее поколение. Это и естественно: с технократическим развитием общество пользуется достижениями цивилизации по всем направлениям, в том числе не оставляя без внимания и креативную сферу. Однако важным для поэзии является, прежде всего, не эта «продвинутость» творческой манеры, а та суть, которую она вуалирует.
У Елены Зейферт виртуальный мир, пронизывающий коммуникационными линиями по всем направлениям мир реальный, даёт сбой там, где речь идет о подлинных человеческих ценностях.
До утреннего кофе
Он спешил открыть ее электронное письмо…
……………………………………………
Но однажды он устал от полноты бытия!
«Да погоди ты с письмами!
Дай мне спокойно попить кофе!
………………………………………..
Он так и не дождался письма,
И кофе после ожидания был горек.
Как хотелось письма вместо кофе.
Странная независимость предметов – оборотная сторона зависимости от предметности обыденности, которая чревата потерей одушевлённости и одухотворённости не только человеческой личности, но и всего отчуждённого и оторванного от неё реального мира.
У Елены Зейферт нет нанизывания неких коллекционных чувств, скрупулёзного перечисления их проявлений, которым страдает электронная субкультура, педалируя на перегретые эмоции для встряски заторможенного обывателя.
У неё сетевая эмоциональная жизнь поэтизируется, либо становится предметом поэтического «исследования».
Облик твой – виртуальные буквы.
Голос – звук моего модема.
Изнутри экрана как будто
Облик твой – виртуальные буквы.
Я живу в твоем ноутбуке –
Ирреальном квадрате Эдема.
Облик твой – виртуальные буквы.
Голос – звук моего модема.
За этими стихами – драма одиночества, история чувства в отрицании умствований и приоритетов net-культуры.
Если говорить об отрицании, то эта сторона поэзии Елены Зейферт входит в определенное противоречие с тем, что прочно вошло еще с XIX века в понятие нигилизм, который и Бердяев, и Лосский считали, по сути, если не в целом чертой национального характера русского народа, то чисто русским явлением.
Это явление нашло яркое отражение во всей постмодернистской литературе с её отречением от сакрального и иронизированием над всем и вся. Срываются все маски. Авторской индивидуальности, психологизму характеров, самим характерам, их социальной обусловленности противопоставляется рефлексия, фрагментарность, эклектизм. Вектор многочисленных текстов ныне направлен на полное неприятие происходящего в социуме, опускающееся порой до ёрничества, до эгоцентризма поэзии в его крайнем проявлении – аутистическом отношении к реальности, связанном с желанием углубиться в свой внутренний мир и мыслить в соответствии с собственной логикой, лишенной мужества трезво оценить действительность и определиться в ней. Однако мучает вопрос, насколько новые «демиурги» слова «ответственны» за последующее развитие событий, за манипуляции с логосом. Как ни странно, за всей этой свободой отрицания стоит отчётливая трусость перед действительностью и поисками новых путей. Эпигоны подобной бунтарской «инаковости», рассчитывая ныне на эпатаж, подрыв эстетического сознания, превратили экзистенциальный характер эстетических и этических норм почти в обязательный императив, став тем самым новым стереотипом.
«Инаковость» Елены Зейферт обнаруживает попытку личности вместить и раскрыть то сверхличное, что обступает её со всех сторон и исходит из неё самой же. Её нонконформизм находит выход в желании привести единомышленника-читателя к восприятию позитивных идей в их эмоциональном осмыслении. В её поэзии есть то таинство возможностей перевернуть душу, которое и демонстрирует не безжалостную нетерпимость, а смелые поиски новых форм с опорой на традиционные ценности.
Стихотворение «Солдатка» представляет собой удивительное единство простоты поэтической формы с глубиной содержания, слова в контексте и с его подтекстом. Страдания совсем юной крестьянской женщины, ожидающей мужа с войны («Той тяжелой, ох мозольной осенью/ Как тужила я в тылу, семижильная!») падают на её плечи по нарастающей со смертью её новорожденного сына, что живет только «в строчке старательной» в письме к мужу-фронтовику, где сообщается о его рождении: «Мальчик – вылитый ты! Будет воином». Плач юной солдатки сродни плачу Ярославны, плачам русской народной песни:
Что же письма мои, да с неответами,
Возвращаются?.. Да где же ты, сокол мой?
«Прогремела гром-Победа салютами!», и суровая реальность предстала оборотной стороной победной медали: «Он пришел. И я, увидев, разутая / к мужу… а с ним гостья незваная». И никакие «руки крепкие его, орден-золото» не выдержат стойкости женщины перед предательством самого святого – подлинной любви, сравнимой с любовью к отчизне. Территория этого стихотворения Елены Зейферт являет пространство такой поэзии, где повествование о самой неприметной судьбе становится неотъемлемой частью эпической истории целого народа на переломе эпох.
Показывая изнаночную сторону «трофеев» войны, поэт смещает традиционное понятие подвига, связанное с исполнением воинского долга, в сторону невидимого каждодневного поля брани за жизнь в голодном тылу, самопожертвования во имя другой жизни.
Эта интонация кажущейся вначале приземлённости стиха, это сходное с фольклором соотношение смысла и звучания ведет поэтическое слово Елены Зейферт к той редкой культурной самоидентификации, которая даёт нам право отнести её творчество к литературному явлению в современной русской поэзии. Культурная самоидентификация очень важна для человека, представляющего национальную литературу со всеми её характеристиками. Однако здесь существует опасность застоя внутри культуры, когда происходит некая «закультуренность» стиха, ведущая к полному растворению в существующем социальном и поэтическом контексте.
Елене Зейферт не грозит культурная замкнутость. Она часть литературной среды, и в то же время в ней присутствует ярко выраженное личностное начало. Её творчество привлекает внимание прежде всего реабилитацией эстетического начала, яркой поэтической экспрессией.
Своеобразие её поэтического почерка исходит как от её самостояния лицом к лицу с полным драматизма временем, пытающимся нивелировать личностное начало до самого примитивного уровня, низвести многомерность и разноструктурность мировой культуры до уровня «мировой деревни», так и от её высокого общелитературного уровня в смысле свободного владения арсеналом поэтических средств. Взаимоотношения Елены Зейферт с временем можно сравнить с характеристикой современного поэта Молдовы Иона Хадыркэ, данной ему академиком Михаем Чимпоем: «Поэт ставит гамлетовский вопрос в современном смысле: «Быть во времени – вот в чём вопрос». Эта формула устанавливает и включение, и участие, и разрушение, а также и… исчерпание человеческого в человеке.
Я расширю глаза от удара
Топора по звучащим устам.
Я не пара, не пара, не пара
Тем, кто смотрит на казнь
по утрам.
Книга Елены Зейферт «Веснег» демонстрирует замечательную её способность использовать забытые формы стихосложения, прибегать к рефренам, умело балансировать между метром и ритмом, возрождать архаичные виды строф, демонстрируя полную свободу владения литературной формой, проявляя естественное, ненатужное искусство поэтического мастерства.
Отдельного разговора и исследования заслуживает «Полынный венок (сонетов) Максимилиану Волошину». Не будем долго останавливаться на том, насколько сложна форма сонета, которая по средневековым канонам должна состоять из четырнадцати стихов с особой структурой рифмовки. Высокой сложностью отличается венок сонетов, связанных в строгом порядке между собой, где последний, пятнадцатый, сонет состоит из первых строк предыдущих. Елена Зейферт блестяще справилась с задачей, стоящей перед ней, доказав, что мир архаики и современности не противостоят, а объясняют друг друга, что никакая стихотворная форма не сковывает поэта в передаче живой мысли и чувства. И, вероятно, нет и не будет более совершенного гимна Максимилиану Волошину, чем этот, созданный вдохновением поэта, обласканного музами:
Медведь? Садко? Сказитель? Дюжий эллин?
Правитель в облаке пажей и фрейлин?
Огромный бородатый гном?
Не знает время, кто он! Но навстречу
В те дни ему, Волошину-предтече
Со дна морского вышел Крым как Дом.
Многое роднит поэзию Елены Зейферт с Серебряным веком. Явные реминисценции с поэзией Игоря Северянина ощущаются в цикле «Как детский кулачок бутона во взрослую ладонь цветка…». Это прослеживается как в тематике, так и в стихотворной, близкой к балладной структуре.
В поэзии Зейферт ясно прослеживается связь с символизмом, когда речь идет о вопросах современности. В исторических фигурах и в образах народных сказаний она ищет образец утерянной гармонии, согласия человека с самим собой. И здесь её голос обретает неожиданную мощь трибуна. В стихотворении «Апостол Павел Корчагин» она даёт свою трактовку мифологизированного героя, превращенного в абсолютную схему в советском литературоведении. У Зейферт он предстаёт великомучеником веры во всемирную справедливость, вина перед которым лежит на тех, кто совершил моральное убийство, предав это имя забвению.
Поэтические циклы, из которых составлен «Веснег», представляют нам тонкого поэта в свободном движении лирического начала, в отдельных своих проявлениях тяготеющего к эпике. В целом перед читателем предстаёт личность, воплощающая в себе широкий спектр вневременных ценностных позиций на реалистической основе.
Обращение к прошлому, взаимопроникновение времен, осмысление текущего времени, изысканная любовная лирика создают новую поэтическую реальность – мир Елены Зейферт, который помогает читателю выйти из рамок частной жизни, подняться над условностями бытия и коснуться общечеловеческих высот.
Мирослава Метляева, член Союза писателей Молдовы
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
