Я родилась в начале пятидесятых вторым ребёнком в крепкой немецкой семье. В связи с незабытыми сталинскими страхами и поскольку мама говорила «фенштер» вместо «фенстер» на потеху всей многочисленной папиной родне, мои родители обходились русским. Отец построил землянку – засыпной маленький домик, где прошло мое раннее детство. От этих дошкольных лет у меня остались самые отрадные воспоминания, у мамы же – связанные с трудовой армией и со всем, что стоит за…
Итак, обо мне. С детства я любила природу. За забором завода, где выпускался чугун и металл различных плавок, освободившиеся от трудармии под надзор русские немцы заложили сады. На нашем участке в четыре сотки, добираться к которому приходилось больше часа, копая и поливая мы с сестрёнками проводили своё счастливое детство.
Я люблю свой город, в котором родилась и выросла, горжусь его индустриальной мощью. Меня все с ним кровно связывает. Например, поля, что вокруг нашего завода. Раньше на этой земле стояли бараки трудармейцев, а теперь за гористыми, просторными шлакоотвалами – поля, поля…
Они засажены картошкой и капустой, а под ними – траншеи. В этих траншеях вповалку лежат убитые, замученные, погибшие от холода и голода русские немцы, рабы трудовой армии… Теперь мы знаем, что, по статистике, в годы сталинских репрессий был уничтожен каждый второй русский немец.
Но, дорогой читатель, мы еще в самом начале. Мне исполнилось девять лет. Мой отец, умелец на все руки, добрейшая душа, трагически погиб. У мамы нас осталось трое сопливых девчонок. В городском многодетном дворе было все общее, жизнь людей текла открыто. Пионеры объединялись в тимуровские команды, помогали больным и старым. Общественная жизнь кипела, у нас был свой дворовый драматический театр, в те времена самодеятельность очень поощрялась. За мной на многие годы закрепилось прозвище «тимуровка». Я с энтузиазмом участвовала во всех массовых и не очень массовых мероприятиях, мечтала стать учительницей, как моя бабушка. Дедушка был репрессирован и убит в далеком 1937 году, а мама не имела возможности стать учительницей – она почти не училась в школе, переживала эвакуацию, голодала, замерзала, выживала во время войны, трудилась в послевоенное время.
Хорошо помню, как с раннего утра до обеда я стояла в хрущевских очередях за хлебом, как голодно было всем нам, городским. Ещё помню гордость людей за первый космический полет с обаятельного и мужественного парня Юрия Гагарина. Помню ещё не формальную обязаловку, а искреннюю радость простого народа во время первомайских и октябрьских демонстраций. Со временем всё это видоизменилось и суть жизни стала иной.
В семнадцать лет я заразилась туберкулёзом по вине участкового врача-терапевта – бестолковой тётки Шашковой, которая наделала много бед своим невежеством в нашем дворе. Полтора года лечилась я в туберкулёзном диспансере и только после операции на лёгкое выздоровела. Практически самостоятельно освоив программу десятого класса, я поступила в педагогический институт на филологический факультет. Окончила институт, пошла работать. Общение с детьми приносило много радостей и переживаний. Ставя двойку в журнал здоровому остолопу, я страдала: «Не научила!» Во мне всегда присутствовало чувство вины перед людьми и жизнью. Видимо, поэтому я, словно магнит, притягивала к себе всякого рода прохвостов. В жизни меня очень много обманывали, у меня воровали, мною пользовались, меня не ценили и даже порядочные люди со мною вдруг могли проявить такие качества, которые они сами в себе не подозревали. Наверное, подсознательное оправдание мною любого человеческого проступка, понимание его как естественного явления толкало людей на это. Не стану углубляться: все это и печально и страшно.
Бодрая юность ходила в походы.
В семидесятых годах очень популярны были туристические тусовки. Невыразимо прекрасная природа открывала мне свои тайны. Природа дарила чувство новизны и свежести жизни, романтику и поэтичность.
Я ждала любви, а пока с усердием скребла и мыла, нянчилась и вовсю старалась в доме старшей сёстры, где жили дружно и счастливо, домашнюю работу, однако же, не любили. Я находила глубокий смысл быть полезной другим, но каким-то удивительным образом не осознавала собственной важности. Люди чувствовали это, особенно же – дети. Я работала воспитателем при Дворце культуры металлургического комбината, и дома часто бывали чужие дети. У меня пропадали деньги и вещи. Я жила очень скромно, все дети чувствовали себя в квартире свободно, многие были из трудных семей, и представляло сложность определить, кто же стащил в конкретном случае. Как-то раз я все же поймала десятилетнего Серёжу, ребята звали его Серым, за руку. И за руку привела его к матери. Мать, не дослушав толком, в чем дело, наотмашь ударила сына по лицу. Из носа и губ брызнула алая кровь… Когда мы с ним скатывались по лестнице, нам вдогонку ещё долго неслись матерщина и угрозы заняться и разобраться, не допустить, чтобы ее честное имя позорили…
Но Серёжа не перестал воровать. Мои душещипательные беседы о нравственности не приносили результатов. Если я не приглашала мальчишку домой, он воровал деньги на работе, куда бы ни спрятала. Тогда я вложила в кошелёк записку: «Серёженька, Серенький! Половину денег оставь на суп в столовой!».
После этого обычно половина оставалась.
Я жалела бедных, несчастных, замученных обстоятельствами людей. Горячо верила, что в жизни всегда есть место подвигам, что подвиг милосердия – наивысший. Стремясь всеми силами показать преимущества нравственной позиции, свято веря в возможность воспитания и перевоспитания личности, я вышла замуж за вора. Поле для педагогической деятельности было обширным, что вдохновляло. К тому же, как это бывает в старинных романах и в непредсказуемых, уродливых изгибах современной действительности, пришла Большая Любовь. На её алтарь было принесено все: силы, здоровье, годы. Перевоспитываться в замужестве пришлось самой. Муж пьянствовал, не работал, таскался по женщинам и выносил вещи из дома. Я всё понимала и прощала, как и положено исстари всякой русской бабе. Одного сыночка взяла из детского дома, где вела эстетику от дома пионеров – мальчик болел, я жалела его. Другого, родненького, родила сама. И любила бы я своего пропащего мужа до сих пор, и прощала бы абсолютно всё, но однажды, вместе с его вечной пьянкой, студёным январским вечером в дом пришла беда.
Не дай Бог тебе, дорогой читатель, испытать потерю своей кровиночки, своей деточки! И тут уж мне было не устоять, да в одночасье пришла я к Вере. Глаза мои после несчастья не открывались от слез… Много дней текли они сами, и сердца не было у меня, и не было памяти. И тогда Бог открылся мне, и обещал, что родится другой ребёнок, и я буду счастлива с ним. Я смирилась и осталась.
Я решительно не знала, куда употребить себя. Мысль о новом замужестве была мне нестерпима. Пока мои ровесницы наслаждались льготами профсоюзных комитетов под солнышком болгарских пляжей, я мотала сопли на кулак в замужестве. Когда же я очнулась от того кошмара, что зовется браком по любви, в стране гремели другие песни – разворачивалась перестройка. Она требовала энергичных, напористых, деловых людей. Я по гороскопу – рыба, а рыбам рекомендуют мечтать в закрытом помещении, слушать камерную музыку и ни в коем случае не заниматься практической деятельностью. Но я решила заняться именно этим! Я решила разбогатеть! Моё полунищее существование должно было прекратиться. Хватит выкручиваться, шить, вязать, чтобы выглядеть на работе не хуже состоятельных коллег!
С нуля начинала я свои миллионы. Тут главное – найти свою золотую жилу!.. Кажется, здесь я ухватила птицу за хвост!
Успех, неудачи, риск, труд без выходных в любую погоду, редкое, но отчаянное веселье! В жизнь вошли преуспевающие дельцы и весёлые торговки. Милые, скромные учительницы-подруги остались за бортом. Я копила и приумножала капиталы, отказывая себе во всем. Приёмный сын подрос, он превратился в симпатичного и смышленого подростка. Пахать ему приходилось на всю катушку. Российские торговые миллионы вертелись в руках, в наличности, в товаре – банкам никто не доверял. Дома в шкафу в полтора метра высотой лежали банковские пачки денег. Резкие скачки инфляции радовали меня. Я была близка к тому, чтобы загордиться успехами. Но тут случилось то, что непременно должно было со мной случиться, и чего я так боялась! Ну да, верная догадка: квартиру «почистили», кто-то навёл, а может, муж решил проведать меня по новому адресу.
Общение с милицией по поводу кражи напоминало об экстравагантном поступке унтер-офицерской вдовы русского сатирика. Кроме того, приходилось ещё править ошибки в отчетах районных следователей, ибо в словесности у них были только определённые навыки. Тому, кто хоть раз коснулся деятельности правоохранительных органов, знакома эта волокита. Впрочем, после того, что я уже перенесла в жизни, я не очень сокрушалась: значит, не судьба! Теперь не хочу быть богатой!
Замуж не хочу, денег не хочу – все равно опять украдут, а жизнь все продолжается. Что делать? Обычные вопросы на Руси: кто виноват и что делать? Стихи приходили и, невостребованные, сворачивались, как желтые листья, у ног. Бездомные кошки и собаки любили меня по-прежнему, они находили у меня пристанище и еду. Дворовые ребятишки считали своей.
Однажды в трамвае, когда я отрешённо смотрела в окно на раскисшие от дождей грязные улицы, кто-то тронул меня за плечо. Передо мной стоял приятель институтских времен с биологического факультета. Не здороваясь, он удивленно вскинул брови: «Что ты так подурнела? Ты же была на курсе самая красивая девчонка! И самая смешливая… С тобой случилось что-нибудь плохое?» Забылись медленные струйки дождя на трамвайном стекле. «Послушай, – обрадовалась я, – сегодня седьмое ноября. Мы всю сознательную жизнь праздновали в этот день. Не почтить ли нам сейчас память о Великой Социалистической революции?»
Он оказался прекрасным мужем и отцом нашей славной дочурки. Старательно кипятил воду и шоркал пелёнки, поскольку горячую воду весной и летом отключали. Алёнка гукала тихонько, обещая добро и ласку.
Союз Советских Социалистических республик окончательно распался, в ходу были демократические лозунги. Впереди давно уже не маячил признак коммунизма, а для меня совершенно отчетливо обрисовывались контуры сытой Германии. Свёкр – бывший офицер, ветеран войны и коммунист, слёг в больницу узнав, что я по национальности немка.
– У тебя есть ребёнок, и у меня есть, – он подвёл итог, сурово глядя мне в глаза. – Оставь мне моего ребёнка!
Волна эмиграции немцев в распадающейся империи вздымалась все выше и выше. Мне пришлось постоять у могил стариков, чьи дети и родственники, бросая близких, друзей, квартиры и вещи, заспешили «за бугор». Выросший пасынок был решительно против эмиграции, он жаждал служить отечеству в армии, но я понимала, что значит Чечня для солдата, что значит разлука… Он – пока нет. Но ехать надо, надо… Значит, опять всё сама? Под мышкой словарь, на руках двухгодовалая дочка, в кулаке зажат цветочек – «золотой ус» – так я переступила трап самолета, принадлежавшего одной из частных фирм, которые расплодились за годы перестройки, как грибы под тёплым дождем.
Итак, в Германию! В Дюссельдорфе, в великолепном, ещё «допожарном» аэропорту, меня встретили родные и знакомые, поспешившие с «антрагами». Они обнимали меня, целовали дочку.
Стоя в лагере для переселенцев в различных очередях, я уяснила, что наряду с обязанностями, Германия предоставляет много прав, которые нужно брать самому – никто в рот кашу не положит. Но ведь и в бывшем Советсвком Союзе смотреть самому за всем приходилось, а то и ложку отнимут!
После месяца бумажных страданий нас распределили в маленький уютный городок Меттманн, ближе к родне. Самой мне приходилось ходить по всяким «амтам», невнятно бормотать что-то и, помогая себе мимикой и жестами, доказывать немцам свою родственность. Вот бумажки, в них указано, что я до десятого колена чистых кровей немка. Правда, правда – я немка…
Но эту правду смогут доказать только мои внуки.
В разгар благодарности за бесплатную пищу и за то, что никто ничего у меня не ворует, а, к неописуемому удивлению, наоборот, что-то дают, опрятный и приветливый врач в клинике спокойно сказал: «Ну что же, милая, у вас, похоже, крэпс».
И здесь у меня в мозгу зависла глубокая пауза. Лишь надоедливо вертелась где-то далеко послевоенная, заунывная песня: «Каким ты был, таким ты и остался». Опухоль на горле разрасталась, я худела и чернела. Вскоре я уже не могла поворачивать голову. Больная, в грязном, пьяном общежитии, без знания языка, практически одна…
Мама жила недалеко, она ухаживала за умирающим от рака мужем – хорошим, но чужим для меня человеком, – они в квартиру не пускали. Обе сестры усиленно интегрировались в новое общество, им было не до меня, не хотели лишней обузы, хлопот, обе жили в разных городах.
Я беспомощная, больная, с двухлетним ребёнком на руках… Вот таким было начало моей германской жизни. И тогда я снова узнала Божью защиту. Вокруг встали братья и сестры: христиане из ближайшего собрания. И мои земляки, и местные. Они помогли и поддержали меня, давали силы жить и надеяться. После операции я стала поправляться. Опасения, что опухоль была смертоносной, не подтвердились, зато еще раз подтвердилась вера в Божие провидение.
Наконец, пришло время спокойному досугу и уютному дому. Застоявшаяся поэзия охватила душу. Как будто последняя улыбка хмурого лета, заторопилась жизнь дать мне счастье позднего материнства, тепло новых друзей и подруг, долгожданное понимание моей матери – низкий поклон ей за любовь к Алёнушке.
Найденные строчки оформились в первую тоненькую книжку «Вот мы и стали гостями».
В русскоязычных журналах и газетах стало встречаться мое новое имя – литературный псевдоним – Анна Шаф. Композитор Николай Мюллер написал музыку на мои стихи, его дочь Светлана поёт эти песни на концертах в Германии. Хозяйка литобъединения «Радуга» в городе Дюссельдорфе, Нелли Кунина, придумала мелодии на некоторые стихи. Меня приглашают на литературные вечера и встречи.
Мой дорогой читатель, не будем гадать, что впереди. Не знаю, во что тебе обходится радость, а мне уж очень накладно. Давай же не вспугнем её…
Анна Дай-Шаф
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
