На протяжении двух лет в газете DAZ публикуются исследовательские материалы краеведа Юрия Попова, вызывающие живой читательский интерес. Наиболее интересные отклики на статьи Юрия Григорьевича предлагаем вашему вниманию.
Письмо первое.
«Уважаемый Юрий Григорьевич! С интересом читаю Ваши заметки краеведа. Некоторые факты из них использую в работе (я учитель истории). Не осталась без внимания и последняя публикация о Старом городе, она даже побудила желание поделиться некоторыми личными впечатлениями, связанными с описываемыми Вами местами и временами. Мы с Вами ровесники и жили приблизительно рядом – Вы в Копай-городе, а я на Втором руднике.
Заметки Ваши очень точно передают быт, стиль жизни послевоенной Караганды, Старого города. Конечно, среди землянок, бараков и даже двухэтажек постройки на улице Амангельды казались дворцами. Даже кино посмотреть там, а не в приспособленных под кинозалы бараках при шахтах, было уже своего рода праздником. Не помню первого посещения, а одними из последних фильмов, что я там смотрел, были «Далеко от Москвы» и «Алитет уходит в горы». Последний пользовался большой популярностью, породил даже расхожую поговорку: «Работа не Алитет – в горы не убежит».
О базаре. Всё так, точно переданы нравы «Хитрова рынка» Караганды. Там, где Вы пишете о том, что пили на базаре, я бы добавил «и просто холодную воду, которой торговали предприимчивые мальчишки и девчонки «за рупь досыта»». Эти же мальчишки и девчонки, когда появились первые такси в городе, драили их на стоянке у старого вокзала и на трамвайном кольце. Что касается ребят постарше (в школе после войны было много переростков), то они летом устраивались на работу, кто где: лесной склад, строительный и механический цеха, строительная площадка ожидали подростков каждое лето.
О старом вокзале – воротах города. Солженицын в своей книге «ГУЛАГ» нашёл несколько слов для этого «клоповника».
Ещё о базаре. Цирк был, кукольный театр был, обезьянки Паша и Антоша были, мотогонки по вертикальной стене Элеоноры и Александра (?) Ващенко были, а Дурова, правда, не было. Театр Дурова в Караганде гастролировал в году 1947-1948, сценической площадкой для него служили шахтные клубы. Мы с братом смотрели представление в клубе шахты им. С.М.Кирова. Возможно, и в театре Каздрамы были представления, не знаю.
На базаре время от времени наблюдались дикие сцены самосуда, когда пойманного карманника толпа валила на землю и дружно топтала, уставшие отходили в сторону, уступая место свежим силам. Милиции, само собой разумеется, в таких случаях нельзя было сыскать. Не смею утверждать, что убивали до смерти, но свидетелем такого осуществления правосудия был. Как видим, криминальная обстановка в Караганде тогда не была удовлетворительной.
Городской пейзаж разнообразили (или однообразили?) многочисленные зоны, натыканные прямо среди «шанхайчиков» землянок. Между шахтами № 18-Основная и им. С.М.Кирова помещалась зона, в которой содержались пленные японцы, потом немцы. В 1945-1946 годах многие щёголи-крагандинцы ходили в японских мехах: шапках, куртках, унтах. Другая зона располагалась у шахты № 8/9 им. Горбачёва, где потом был деревообрабатыващий комбинат. Там содержались женщины. Наши, отечественные зеки строили Тихоновское шоссе. Немцы работали на лесном складе шахты № 3-бис (осень 1945 года). Человек 20 несли одну доску, непонятно было, то ли они её держали, то ли она их, так измождены были люди. Когда Тихоновское шоссе было построено, по нему ежедневно возили, видимо, из Пришахтинска или Тихоновки, заключённых на работу, наверное, в Старый город или на строительство Нового города. Двигалась колонна открытых машин марки ЗИС с наращенными бортами. На передней машине пулемёт и автоматчики, на остальных конвоиры с винтовками. Запомнились почему-то молодые лица заключённых и красивые собаки.
В других зонах жили немцы-спецпереселенцы. Этих зон было великое множество. В одну из них с матерью я и мой старший брат (1934 г.р.) приехали летом 1945 года к братьям (1926 г.р. и 1928 г.р.), трудармейцам, работавшим с 16-ти лет на шахтах №7 и №6-Новая. Зона располагалась у шахты №6-Новая, недалеко от Пришахтинска. Высоченный забор, вышки, проволока, но конвоиров не помню, за ворота выходить не разрешалось. В заборе прорезаны отверстия – оконца, через которые шла торговля снедью, молоком с местным населением из Тихоновки и Пришахтинска. Впрочем, это уже драма советских немцев, это было везде, не только в Караганде.
Не хотелось бы забыть о таком очаге культуры послевоенной Караганды, как музыкальная школа на улице Джамбула. Там проводились музыкальные вечера, лекции – бесплатно, объявления о них давала «Социалистическая Караганда». Добирался я в Новый город на рабочем поезде, позже – на трамвае. В поезде ехал молча, чтобы, не дай бог, не выдать свою этническую принадлежность: комендант мог сильно взгреть за самовольную отлучку на такое далёкое расстояние от Второго рудника. Впрочем, страх и осторожность быстро прошли, чему не в малой степени способствовала обстановка в школе: красивый, даже роскошный по тем временам и понятиям интерьер, бронза люстр и золото женщин, совсем по-другому одетые дети (таких не увидишь на Перволинейном проезде и Втором руднике), музыка, которая творится на твоих глазах, хорошо известные имена в Караганде – Шмидт, Роот и другие.
В этом же ряду культурных очагов – Летний театр, игравший значительную роль до открытия Дворца горняков, клубы и библиотеки, школы. Нужно прямо сказать, что Караганде в каком-то смысле повезло, и по причине своего несчастья – Карлага. В школах, библиотеках, клубах, техникумах и институтах работало множество интеллигентнейших специалистов из числа репрессированных, которые, несомненно, оказали большое плодотворное влияние на культурную жизнь города, были истинными культуртрегерами.
К примеру, школы Старого города, Тихоновки, не будучи обласканы вниманием городских властей, как женская №1 и мужская №3 школы Нового города, имели неплохой педагогический состав и давали хорошие знания. Имена педагогов Бабошина, Максимова, Чирова, Янцена, имена организаторов народного образования Литвинова, Усова были хорошо известны. Первенство среди школ держала школа №17 во главе с бессменным директором А.Я.Плотниковой. Я учился в школе №20.
Необходимо остановиться на стадионе «Динамо», потом «Шахтёр», его знаменитом катке, который собирал весь город. Лед был отменный, каток был хорошо освещён и радиофицирован. Под пластинки Цфасмана, Кнушевицкого, песни Лядовой, Утёсова «мальчишек радостный народ коньками звучно» резал лёд. Развлечений тогда было мало, и неудивительно, что наиболее доступные из них – коньки, лыжи – собирали многочисленных любителей разного возраста. Энтузиастами физкультурного движения, опять же, выступали репрессированные спортсмены, к примеру, Шарфмессер, Майер.
Тем из истории Караганды много, разрабатывать их можно долго. И на этом поприще, желаю Вам, Юрий Григорьевич, карагандинскому Гиляровскому, всяческих успехов. На сём, как принято теперь говорить: «Спасибо».
Г.П.Реймер, житель Караганды с 17 июня 1945 года».
Письмо второе.
«Здравствуйте, Юрий Григорьевич! После ареста Павла (поэта Павла Васильева – Ю.Попов) была изолирована и я, его жена (Елена Александровна Вялова – Ю.Попов). Тюрьма. Наши следователи не отличались гуманностью: в ходу было рукоприкладство, ослепляли лампой, как прожектором, во время допроса. Если что-то не так, отправляли в карцер: шагов шесть в длину и три – в ширину, где на ночь опускалась койка, как в вагоне, а на день поднималась. Ослепляющая лампа, посредине привинчен круглый стульчик, никакого доступа воздуха. Там я пробыла целый месяц.
Лагеря, ссылки – в общей сложности 19 лет. Когда началась война, то северные лагеря эвакуировали. Это Кандалакша, Кондопога, Сегежа, где я работала на бумажном комбинате.
В этапе были полтора месяца. Наконец привезли на станцию Карабас, недалеко от Караганды. Держали неделю-две в жутких условиях. Нашему этапу в количестве 200 человек – все были по статье «ЧСИР» – мест в бараках не было. Разместили между бараками на голой земле. Потом переправили на Центральный хутор, стали распределять под конвоем по животноводческим участкам и точкам: Жаманжол, Кулайгыр, Гранитный, Ялта, Карашокы, Карабулак. Работали чабанами, принимали скот. Готовили глину для самана – месили ногами. Последнее время я работала учетчиком на овцеводческой ферме, все переболели там бруцеллезом. Круг людей, с которыми я встречалась, был ограничен. На Центральном хуторе познакомилась с прозаиком М.Е.Зуевым-Ордынцем. Слышала о Наталье Сац, упоминали фамилию Руслановой. Врачом работала сестра Гамарника. Она меня лечила, но ее имя я не запомнила…
В Карлаг часто приходили этапы из других лагерей. Мы слышали от прибывших многие знакомые фамилии, передали, что муж моей сестры И.М.Гронский находится в Воркуте, имя же Павла Васильева никто не упоминал. Я только в 1956 году узнала, что он был расстрелян 15 июля 1937 года.
В Карлаге пробыла с 1941 по 1948 годы. В 1948 году объявили вольнонаемной, и я поехала в Караганду устраиваться на какую-либо работу. Куда я ни обращалась, всюду получала отказ.
Узнавали, что я бывшая заключенная, и отказывали. После всех мытарств удалось поселиться в поселке Актас, состоящем из одной улицы. Некоторое время работала на шахте № 105 нормировщицей…
На 105-ой шахте работала три месяца. Дважды спускалась в шахту проводить хронометраж. Когда клеть спустилась, и мы начали выходить, то оглушил треск, шум, грохот, под ногами хлюпала вода. С потолка капало, мимо катились вагонетки, трещали отбойные молотки, падал уголь. Было ли страшно? Пожалуй, нет. На такой глубине под землей я была впервые. Все, что видела вокруг, – тоже было впервые. Никаких разговоров, кроме деловых вопросов и ответов.
После шахты работала в Актасе, в гараже. Работа заключалась в оформлении путевок. Относились ко мне исключительно внимательно, я бы сказала, с уважением. Шоферы обычно невоздержаны на язык, но я не слышала от них нецензурных слов, брани. Друзья у меня были добрые, хорошие. Семейные. К их счастью, никогда не были заключенными. Собирались у кого-нибудь на квартире, беседовали, слушали музыку. Ходили в кино. Наступала теплая погода, и на грузовой машине ездили на озеро – купались, ловили рыбу, разводили костер.
Назову фамилии моих друзей. Главный бухгалтер Негин. Он устроил меня в Актасе, когда я не могла найти работу в Караганде. Начальник производственного отдела Воеводов, инженер Стахурский, начальник планового отдела Гладышев, главный инженер Шишканов. Но самыми лучшими моими друзьями были супруги Штрак (Артур Федорович и Антонина Алексеевна – Ю.Попов). Вот так текла жизнь, где каждый день был продолжением прошедшего. Выручали книги…
В 1950 году ко мне приехала сестра Лидия Гронская с двумя девочками. Приближался срок окончания заключения ее мужа Ивана Михайловича Гронского, бывшего редактора «Нового мира» и «Известий». Мы думали, что ему дадут высылку. Так и получилось. Но в Актасе Гронский прожил недолго. Его вызвали в Москву, реабилитировали, восстановили в партии. Потом уехала сестра. Это был 1954 год. Мое одиночество продолжалось до 1956 года. После XX съезда партии началась реабилитация. Гронский посоветовал приехать в Москву. Выезд из Караганды мне разрешили. В Москве сразу стала хлопотать о реабилитации П.Н.Васильева. Помог Гронский, написавший два письма К. Симонову. Ответа мы не получили. Павел был восстановлен в членах Союза писателей без его участия. Е.А.Вялова».
Письмо третье.
«Добрый день, Юрий Григорьевич! В этом послании даю ответы на Ваши вопросы.
Наша семья Штрак оказалась в Караганде как и все немецкие семьи: выселили из Саратова в 1941 году. Отец у меня был немец, а мать русская.
Её не выселяли, но она поехала за отцом. У нас была большая семья – 14 человек. Но выселили не всех: две сестры отца были замужем за русскими и их не выселяли. Отец был членом партии, работал водителем в КГБ и, когда выселяли всю семью, его оставили. Всех отправили в Томскую область, а нас троих несколько позднее перевезли в Кокчетавскую область, село Преображенка. Отца вскоре призвали в трудармию, и он работал водителем на строительстве железной дороги Уральск – Соль-Илецк. В 1944 всю автоколонну немцев-шоферов перебросили в Караганду, и они располагались на станции Михайловка. В том же году мы с мамой каким-то образом перебрались к нему в Караганду. Весной 1946 года автоколонну перебросили в Актас, где уже были лагеря Карлага – женский и мужской. Мужчины работали днём, а женщины ночью на строительстве кирпичных заводов и кирпичного жилья на въезде в Актас. Политические жили в землянках: это был городок со всей инфраструктурой, там был даже театр. Помню, что нач. лагеря был либерал, и нас пускали в театр на представления. Женские роли исполняли мужчины. Был и лагерь бытовиков, но что они делали – не помню.
1946 год всё немецкое население жило в военных палатках: одна палатка с воздушным зазором располагалась над другой. Зимой палатки для тепла обкладывались снежными блоками. Отопление было регистрами из труб от водогрейной котельной. В палатке была и баня. Заключённые-политические жили все в землянках. Политические строили уже кирпичные заводы (два), которые располагались вдоль дороги в Сарань, и кирпичное жильё – на въезде в Актас. К 1947 году палатки ликвидировали, настроили землянок и всех переселили в них. Землянки – это тёплое жильё по сравнению с палатками. Также построили и деревянную баню: вода завозилась водовозками, а водоотведение делалось на «рельеф». В это же время строилось много капитального жилья – при въезде в Актас.
В 1947 году создали строительное управление, появилось много ИТР и требовалось много жилья. В это же время началось массовое строительство деревянных щитовых домов: финских и немецких. Они возводились быстро, но для утепления их оштукатуривали внутри и снаружи, отопление было печное, вода привозная (но потом сделали водопровод с водоколонками), туалеты – во дворе. Был сарай для скота и немного земли.
Где-то в 1948-1949 годах появились заключённые-западники: они строили двухэтажные кирпичные дома на выезде из Актаса в сторону Чурубай-Нуры (потом г. Абай). Зоны политических были ликвидированы после смерти И.В.Сталина. Землянки как жильё были ликвидированы в 1951 году.
В 1952 году я окончил семь классов, но в КГТ поступил только в 1954 году – немцев принимали неохотно. Техникум я окончил с отличием в 1958 году и сразу поступил в КПТИ.
Первой учительницей в Актасе была Вера Тихоновна Большакова. Первая школа была открыта в сентябре 1946 года. На 4 класса (2,3,4) была одна Вера Тихоновна. Вторая школа на несколько классов была организована в кирпичном бараке №2 в 1947 году. Население Актаса быстро росло, количество детей увеличивалось, появились новые учителя, но школа была семилетка.
В 1949 году была построена уже типовая двухэтажная школа, здание которой ещё существует. Учителями были В.Т.Большакова, Н.И.Коробейникова, Н.Э.Ульман, В.А.Кацендорн (сейчас живёт в Нюрнберге, я с ним общаюсь, дважды был у него в гостях, в апреле 2013 года ему исполнится 88 лет, он тоже немец и был выслан в Казахстан из Москвы).
К 1949 году кирпичные заводы уже работали, и началось строительство шахт. Население быстро увеличивалось, появился поссовет, милиция, больница. Комендатура существовала и после 1954 года. В 1954 году я получал паспорт, и отец сказал мне, чтобы я написал в анкете русский – ведь мама у меня была русская. В 1954 году немцы ещё отмечались в комендатуре, чтобы поехать в Караганду. С 1954 года я проживал практически в Караганде и развитие Актаса четко не представляю: приезжал к родителям в субботу и в воскресенье уезжал. В 1958 году я поступил в КПТИ, в 1964 году – окончил и был направлен в Джезказган.
Где проживали Гронские, Е.А.Вялова-Васильева, М.Е.Зуев-Ордынец – я указал на схеме. Других выдающихся лиц я не знаю. Е.А.Вялова-Васильева и её сестра Л.А.Гронская появились в Актасе осенью 1950 года. Весной 1953 года из Воркуты, после освобождения, И.М.Гронский получил вечную ссылку в п.Актас с еженедельной отметкой в комендатуре и без права выхода за территорию посёлка. Как мои родители познакомились с Еленой Александровной и Лидией Александровной – не знаю, а с Иваном Михайловичем – видимо, после его приезда в Актас. Весной 1954 года Гронский И.М. был вызван в Москву, реабилитирован, получил шикарную квартиру у метро «Университет» (ему предлагали старую квартиру в Доме правительства, но он отказался), определён на работу в Институт мировой литературы.
М.Е.Зуев-Ордынец появился в Актасе в 1950 году после реабилитации из лагерей в районе Тайшета, был под негласным надзором. Проживая в Актасе, организовал народный театр. В его театре участвовали мой папаша и будущая моя жена. Особой дружбы между И.М.Гронским и М.Е.Зуевым-Ордынцем, на мой взгляд, не было, а мои родители с Зуевым-Ордынцем общались. Когда он переехал в Караганду, я бывал у него дома, что-то помогал делать по дому. У него была огромная библиотека, а на книжных полках висел плакат: «Не шарь по полке жадным взглядом – здесь книги не выдаются на дом». Его окружение в Актасе и любителей литературы я не знал. Альберт Артурович Штрак, 1938 г.р.».
Юрий Попов
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
