В Казахстане немного профессиональных переводчиков, в совершенстве владеющих литературными казахским и русским языками.
/Фото автора. ‘Поэт и переводчик.’/
Энтузиасты-одиночки есть, и среди них личности незаурядные. К примеру, алматинец Герольд Бельгер. Родившийся в 1934 году в г. Энгельсе Саратовской области, но ребёнком депортированный из Поволжья в казахский аул, Г. Бельгер освоил три языка творчества казахский, русский и немецкий. Трёхязычный автор плодовитый прозаик, литературный критик, оценивающий сотни новых книг на казахском, русском и немецком языках. И один из самых известных казахстанских переводчиков, причём не только практик, переведший на русский язык, например, романы А. Нурпеисова, но и теоретик перевода, выпустивший в 2005 году книгу «Ода переводу. Литературно-критические статьи, исследования, эссе о проблемах художественного перевода».
Другой феномен творческий дар Ауэзхана Кодара, отметившего в прошлом году 50-летний юбилей. Литературная периодика нарекла Кодара «медиумом между мирами» (У. Бахтикиреева). Он глубоко владеет казахским (как родным) и русским (как приобретённым) языками творчества, осмысляя их как системы. Поэт и переводчик, А. Кодар выплавляет в тигле спаянных в подкорке языков новые смыслы. Как бы «исчерпывая» средства одного языка, Кодар переходит на другой, омолаживая, обновляя себя как поэта. Высочайшего уровня билингвизм позволил А. Ко-
дару перевести на русский язык многие произведения казахской классики, а также обратиться к переводу на казахский язык русских поэтов, в том числе современных Иосифа Бродского, Бахыта Кенжеева.
Уникальных авторов, подобных Г. Бельгеру и А. Кодару, конечно, единицы.
Интервью с Герольдом Бельгером на различные литературные и общественные темы, в том числе связанные с переводом, недавно было опубликовано на нашем портале. Обратимся за мнением о переводе к Ауэзхану Кодару.
Рада приветствовать вас, Ауэзхан! Герольд Бельгер и Ауэзхан Кодар именно эти знаковые казахстанские имена вспоминаются первыми в ряду мастеров перевода Какие казахстанские литераторы, на ваш взгляд, входят в золотой фонд перевода с русского языка на казахский и с казахского на русский?
Эти имена и входят, простите за нескромность. Особенно это касается Герольда Бельгера, поскольку объем переведенного им колоссален. Поражает также его проникновение в суть казахской культуры, овладение казахской ментальностью. Когда он говорит на казахском, его не отличишь от казаха. Редко какой немец позволит себе такой глубокий интерес к иноязычной культуре и, вообще, к культуре с иной ментальностью. Импонирует также и то, что Герольд Карлович рефлексирующий переводчик. Практически это единственный теоретик перевода, осмысляющий все, что происходит на пространстве трех языков казахского, немецкого и русского. Я благодарен ему и за то, что не раз попадал в поле его внимания. В те годы, когда мое творчество упорно пытались замалчивать, Бельгер с неменьшим упорством писал о бьющих в глаза достоинствах моего перевода. Кроме профессионализма, это говорит о его интеллектуальной порядочности. Это же обстоятельство сделало его одним из самых заметных публицистов в Казахстане.
И, конечно же, очень непорядочно со стороны нашего литературного чиновничества, что несмотря на неоднократные выдвижения, он так и не получил Государственную премию. Уж кого-кого, а Герольда Бельгера можно было бы наградить! Но такое ощущение, что сейчас в Комитете по Госпремии окопалась какая-та антиписательская, антилитературная клика, ведь многие из них даже не писатели, как они могут рассуждать о литературе!
Из других переводчиков необходимо упомянуть о Морисе Симашко и Евгении Курдакове. К сожалению, они уже ушли из жизни.
Таинство перевода Приоткройте, пожалуйста, завесу этого священнодействия.
Таинство перевода постигалось мною постепенно. И в этом мне, конечно, помогало мое двуязычие.
Я брал русский перевод, сравнивал с казахским оригиналом. И сразу видел, что перевод не то что неточный, но даже не имеющий ничего общего с оригиналом. Особенно мне было обидно, что плохо переводят Абая.
К примеру, до сих пор перевод В. Звягинцевой «Поэзия властитель языка, из камня чудо высекает гений» считается классическим. Но если в этих строках и есть что-то «классическое», так это то небрежение смыслом и формой, которое позволяет себе переводчик. В подстрочном переводе это звучит так: «Стихотворение царь слова, самая суть слова». Как видите, там нет никаких «камней», из которых высекают чудо. Не соблюдена и форма, в оригинале рифмовка традиционного восточного рубаи: ааба, а в переводе использована перекрестная рифмовка: абаб. А ведь это сразу выбивает стихотворение из соприродной ему традиции. Кроме того, Абай не случайно употребляет здесь выражение «Поэзия царь слова»: оно принадлежит Низами, который считал поэзию высшим из словесных искусств. То есть и в данном случае Абай продолжатель восточной традиции. А разве это отражено в переводе? На мой взгляд, в данном переводе попран казахский оригинал. Он не дает представления об особенностях поэзии Абая, о ее принадлежности к восточной поэтической традиции.
Но бывают и другие случаи, когда слабо используются возможности «великого и могучего» русского языка. Например, возьмем тоже очень известный перевод «Ты зрачок глаз моих». Казалось бы, он слово в слово передает каждую букву оригинала, но только на уровне подстрочника. Эту строку трудно воспринять как поэтическую, скорее, она как определение из учебника биологии. Я долго думал над этим и в моем мозгу вдруг вспыхнуло: «Ты очей моих свет, ты души моей цвет. Заболел я тобой, исцеления нет». Казахское содержание я передал средствами русского языка, и перевод заиграл, как бы возродился в русской стихии.
Или: у Магжана Жумабаева есть стихотворение, начинающееся со строки «О, Гульсум, с глазами, как у верблюжонка». Казахи очень любят верблюжат. И, действительно, у этих существ дивные глаза. Но для русского сравнение красавицы с таким уродливым, на его взгляд, животным вовсе невыгодно. И поэтому я перевел: «О, Гульсум, чьи пленительны очи». Это стало для меня огромным открытием. Я понял, что к каждому стихотворению надо подходить избирательно, но с непременным уважением к обоим языкам и с осознанием неизбежного люфта или разницы между культурами.
Казахский язык более концентрирован, лапидарен, поэтому в русском варианте содержание надо давать развернуто, иногда отходя от буквализма формы. И в то же время основные формообразующие элементы надо сохранять. Это такие компоненты, как рубаи, газель, касыда. Казахский язык агглюнативен, поэтому при переводе с него лучше использовать так называемые мужские окончания, с ударением на последнем слоге в строке. И, конечно же, прежде чем переводить, надо изучить в деталях мировоззрение переводимого поэта.
Что означает для меня перевод? Это работа, как и все профессии, требующая профессионализма. Это погружение в стихию разных языков и культур, попытка сопричастности к мировому культурному процессу. Перевод для меня, прежде всего, переинтерпретация переводимого поэта. А для этого ты должен изучить все существующие интерпретации. Но иногда самому приходится быть открывателем или первоинтерпретатором. В моей жизни это случилось с поэзией жырау XV-XX вв. На мой взгляд, это сердцевина казахской культуры, то, что казахов делает казахами. Это индивидуальная авторская линия в безличном потоке эпической традиции. Вместе с тем она выполняет мировоззренческие, идеологические функции, вроде степной Библии или Корана. Когда я познакомился с имеющимися переводами, я понял, что поэзии жырау нет еще на литературной карте мира. Недавно, в 2006 г. я выпустил «Антологию казахской поэзии», степным рапсодам там отведено значительное место. Это академические подстрочные переводы с комментариями и с вариантами художественного перевода из тех жырау, которых на данный момент я успел перевести. Есть неплохие отзывы, в частности, выступление академика
С. Каскабасова на моем юбилейном вечере в Союзе писателей.
Чем обусловлен выбор вами произведений для перевода?
Это происходит по-разному. Скорее жизнь предлагает, чем я выбираю. Допустим, Абая я перевел к его 150-летию. Магжана мне предложил перевести Таир Мансуров, будучи акимом Северо-Казахстанской области. Как ни странно, по своей инициативе я переводил только западных поэтов Бодлера, Тракля, Рильке, Курта Швиттерса, а из русской поэзии Пушкина, Есенина, Бродского, Бахыта Кенжеева. По госпрограмме «Культурное наследие» я перевел на казахский язык два тома современной и восточной философии.
Вы переводили гениального поэта Р.-М. Рильке. Каким был этот творческий контакт? Каков Рильке на казахском языке?
Творческий контакт с Рильке состоялся благодаря моему другу Жанату Баймухаметову, который тогда (а это было в начале 90-х) переводил его с немецкого на русский. Я, к сожалению, не владею немецким и поэтому удовлетворялся существующими переводами. Но когда мне показали и доказали, что многие переводы не дотягивают до оригинала, это меня заинтересовало. Я стал читать статьи о Рильке, в частности, работы Хайдеггера. Мы с Жанатом бурно обсуждали то или иное стихотворение Рильке, и от этого австрийский поэт становился мне все ближе. В поэзии Рильке замечательно то, что он заставляет говорить саму тишину, дает язык всему немотствующему, в том числе и вещам как истокам художественного творения. Это какой-то качественный скачок в европейской поэзии от индивидуализма к растворению в потоке жизни. Для Рильке все едино и органика, и неорганика, все имеет свой язык и свое настроение. Вот это я и пытался передать, когда переводил его стихи из сборника «Часослов».
Какие советы вы могли бы дать молодым переводчикам?
Не заниматься переводами, пока к этому внутренне не созреют! По мнению Ж. Дерриды, любое творчество это перевод. Поэтому к переводу надо относиться так же серьезно, как к собственному творчеству.
Елена Зейферт
06/11/09
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
