О скорой победе говорили все и всюду, начиная с нового 1945 года. Военные действия велись за пределами страны. Тёплых носков и рукавиц уже не вязали, на фронт не забирали лошадей…
В мае пахали огороды, сажали уцелевшие после голода семена картошки, отложенные для этой цели. Люди были обессилены, костлявые волы застревали в борозде, таща тремя парами двухлемешный плуг. Не могли устоять на ногах и вконец истощённые лошади. Известно, что конь и ест, и пьёт, и спит стоя, но многим лошадям в колхозе им. Тельмана пришлось в голодное время повисеть в ремнях под потолком – таким образом колхозники пытались уберечь их от гибели.
Все четыре года войны через аул Шункуркуль вели коней на фронт. Связанных в группу, со своим сеном, вёл их дед Исатай к станции Тобол для погрузки в вагоны. Сани-розвальни тащил с рёвом верблюд, явно дремучий перестарок. Наш дом служил этому деду «гостиным двором».
До первых каникул в первом классе оставалось две недели. На большой перемене наша шумная ватага умчалась к конторе. По селу вели в связке коней. Председатель, фронтовик-инвалид Виктор Браун гордо, почти парадно вёл этот спасительный дар с фронта измождённому тылу. Он с гордостью объявил глазеющим: «Демобилизованные кони… Отвоевались, будут теперь пахать… С ними мы выживем. Это – наше спасение».
На конях было тавро «В.В.», то есть военное ведомство. Потом им добавили в колхозной кузнице своё: «К.Т.» – колхоз им.Тельмана.
В тот же день кое-кто из ребятни успел покататься на «военном» и даже по команде «пр-рр» шлёпнуться тому под передние ноги. Что делать, такая выучка. Были некоторые и с ранениями: у одного не хватало глаза, у другого шрам как от волка на крупе. С появлением этих коней ребятня переселилась на конюшню. Пригнать, выпрячь, стреножить, искупать – и право на это ещё надо заработать. Щепотка махорки или газета на курево конюху – и вперёд, к вожделенному труду.
Через неделю мы уже знали способности каждого: одного – вздыбиться, другого – преследовать зайца.
Берегли их как зеницу ока. Но одноглазого всё же потеряли… В обезлюдевшем селе пустовали землянки, стояли заброшенные колодцы. Один из них, с которого сняли колесо для жнейки, и стал могилой «одноглазому». Его, конечно, извлекли и поделили мясо на пайки, закрыв, таким образом, кому-то из колхозников дорогу в братскую могилу на кладбище…
Война – это то, что сегодня вообразить невозможно. Брошенные лишь с ручной кладью в глубокий тыл депортированные заведомо были обречены на голод и брюшной тиф…
Помню, как ещё в дошкольном возрасте я пришел к матери, работавшей медсестрой при фельдшере, не имевшей ни малейшей медицинской подготовки. Медикаментов тоже не было… Трёхкомнатная саманная хатенка. В одной из комнат лежат еле живые люди, вторая служила кухней, а в третьей – покойники. До того, как меня с оглушительным криком остановили, в испуге вымыв руки и отправив вон со двора, я заглянул везде. Женщины и дети лежали плотным рядком вдоль всех четырёх стен на соломе в обеих комнатах…
Мое детство прошло в полусиротстве… Отец и братья были в трудармии, когда отец из-за возраста и проблем со зрением вернулся в 1944-м, мы с ним осиротели – я наполовину, а он – полностью.
Пишу эти строки с чувством гордости за тружеников тыла. Каждый переживший войну – герой своего времени. Человек, благодарный судьбе, живущий с мыслью: «Нет войне, никогда, никакой и ни с кем».
Иван Сартисон
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
