Слух о том, что в Денисовке, в уездном центре, разобрали по кирпичику православную церковь, вызвал шок у верующих в ауле, расположенном за 20 миль. Предшествовало столь непостижимому умом событию немало лекций и докладов заезжих знатоков и толкователей идеологии атеистов. Замах был невиданный: против постулатов христианства, которые утверждались и были почитаемы почти 2000 лет, нашлись смелые отрицатели-безбожники, восставшие против разумности строительства духовной жизни, её культурных ценностей. Этот заезжий народец из пропагандистских отрядов большевиков претендовал на право штурмовать «отсталые идеи», не особенно утруждая себя аргументацией и доказательствами в верности новейших.
От собравшихся в зале нет-нет да и шли неудобные вопросы: ну перестанут люди веровать в бога, и что тогда? И помолиться совсем некому будет? Если бога нет и никогда не было, кто же создал этот мир, Адама и Еву?
— Бога нет – это медицинский факт!- парировал иной лектор. А вопрошавшего хлопал успокаивающе по спине сосед по лавке: молиться будем теперь одной власти. Ревнует она людей к богу, вот и запрещает его…
Вскоре после первых визитов этих сверх активных лекторов-атеистов председатель колхоза Гуго Лоренц, в прошлом староста аула, уважаемый всеми человек, отец целого отряда достойных сыновей и дочерей, получил из уезда предписание явиться к уездному начальству. Вернулся он на следующий день и прямиком не домой к себе и не в контору, а к пресвитеру Якову Веберу, настоятелю евангельской христианской церкви. Два отца сельской общины, ровесники в почитаемом всеми возрасте, участвовавшие еще при закладке и строительстве церкви, были властью поставлены перед фактом: здание требовалось разрушить, стройматериал пустить на возведение складов для ожидаемых обильных урожаев.
Вебер онемел от услышанного… Люди с верой в сердце покинули землю Гессен Германии, пожитки в путь у каждой семьи были очень разные, но библию имел при себе каждый глава семьи. С ней они прибыли и в Казахстан, с нею в руках освящалась каждая выстроенная из напаханного дерна землянка или саманный домик.
Святым местом была церковь. Выстроили её из самана в центре аула, рядом с единственной первой улицей, в расчете на прирост прихода оставив большую площадь вокруг. Выше церкви обозначили место для школы, ниже её виделись ветряная мельница, кузница, прочие постройки поселенцев, навесы для техники и земледельческих орудий.
— Поговори с советом прихода, расскажи об указании начальства и наметим бригаду исполнителей по сносу. Встретимся через день после воскресной службы прямо в церкви или дома.
Лоренц, усталый не столько с дороги, сколько от тяжелого разговора с пастором и грустных мыслей, продолжил:
— Поговорить о грешном деле, на которое толкает власть, сил едва ли найду. Это сподручнее тебе сделать.
— Пожалуй, ты прав. Но оповести членов совета общины и активистов, чтобы они пришли на встречу с определённым мнением. Не исключено, что от неожиданности испугаются и станут отмалчиваться. Миссия нам выпала никем до сих пор не виданная. Сокрушать святыни — о таком грехе подумать даже жутковато, а тут руки приложить предлагают…
Все члены совета прихода и с ними несколько старейшин общины остались после воскресной молитвы. В гробовой тишине Яков Вебер кратко изложил печальную новость, которую привез из уезда председатель колхоза.
— Нам предлагают жить без бога. Запрещают молиться публично. Принуждают построенную нами церковь пустить на слом.
Пресвитер, кратко поведав собравшимся о покушении власти на их свободу совести, грустно умолк, но понимая, что как пастырь не имеет права терять присутствия духа, продолжил:
— Известно, что Иисус Христос всегда для молитвы уединялся. Во время своих молитв он отказывал своим ученикам и апостолам присоединяться к нему. Нам остаётся воспользоваться его примером. Молиться в душе, про себя, мы свободны всегда и везде. Нельзя у истинно верующего отнять то, что живет в его сердце.
Затихший Вебер обвел всех выжидательным взглядом и присел. Атмосфера на маленьком собрании была гнетущая. Первым собрался с мыслями молодой учитель Пфефер.
— Наша новая власть, похоже, не в меру ревнива. Учреждая такой запрет, принуждая сносить храмы, она надеется утвердить себя в умах людей единственно уважаемой и достойной поклонения силой. Таким путём, как показывает история, власть рано или поздно придет к тому, что заставит граждан молиться только ей, единственной и всеми любимой… Я бы не хотел сам видеть сокрушение церкви и ещё больше не желаю, чтобы это стало зрелищем для наших детей. Я буду думать, как нам, учителям основ богословия, с детьми укрыться от созерцания этого акта вандализма. Мы уведем детей подальше от аула.
Настроение присутствующих было тягостным и встреча не затянулась. Не сговариваясь, решили выждать, до конца не поверив, что выполнение приказа вообще возможно. Однако через неделю на резвом жеребце под скрипучим седлом в аул прискакал уполномоченный из уезда. Энергично спешившись у коновязи и перекинув нагайку через седло, он отпустил подпругу, дав глубокий ход лошадиным легким, заспешил к председателю.
Разговор пошел как при шапочном знакомстве. Вопрос – ответ, опять вопрос – ответ, встречный вопрос о новостях в уезде. Хлеба растут, сено косится, коровы доятся.
А потом без перехода:
— Меня уполномочили проехаться по вашему округу и выяснить, как исполняется партийное задание по слому церквей. Проеду в Чебендовку, Ливановку, Адаевку. Что по этому поводу вы мне можете сказать?
— Пока ничего. Строили миром, и нет тут способных поднять руку на святое. Мы установку народу довели, но не хотят люди верить, что это возможно, решили выждать. Вдруг власть передумает…
— Судя по инструкции, что нам дали в дорогу вчера, ждать не следует. Исполнять надо.
Через неделю председатель получил строгий выговор. В исполком уезда вызвали директоров школ, которые получили приказ отдела образования об изменении учебных программ. Церковь отделялась от государства, или, как ерничали и уточняли остряки, физически удалялась из государства.
Саботаж разбору церковных стен продолжался недолго. В одно прекрасное утро село увидело церковь полуразрушенной – уездная власть наняла группу молодых безбожников, шпану без царя в голове, и они, доставленные под прикрытием безлунной ночи, свершили своё черное дело.
Через какое-то время на церковной площади выросло три амбара: для зерна, мясо-молочных продуктов и семенного фонда. В годы войны и первые послевоенные годы матери и бабушки крутили здесь веялки и триеры. Ещё в первую половину пятидесятых на стенах склада легко читались инициалы тружениц, а против них — выработанные героическими труженицами за смену трудодни. Каждый член колхоза имени Карла Маркса получал свою норму-минимум этих трудовых дней, чтобы, выработав их, иметь право получить граммы натуральной оплаты зерном, поднять порушенное войной хозяйство с колен и самому приподняться, выпрямиться.
Палочки, начертанные на стенах складов — как символы честности и благородства. Над крутившими вручную колхозную технику изможденными женщинами не было надобности ставить учетчика и охранника. Они были преисполнены того благородства и человечности, которое посеял в их душах пастор Яков Вебер. Сам же духовный наставник завершил свой путь в заточении за тайные молитвенные собрания.
Обвинения, предъявленные ему, заключены в формулировки, понять которые человеку здравомыслящему невозможно, ибо в сущности его вина сводилась к безграничной верности и вере.
Иван Сартисон, ветеран немецкого движения
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
