В Берлине вышел в свет роман Герхарда Завацкого „Wir selbst“ («Мы сами»). Предлагаем вниманию читателей интервью с общественным деятелем Гуго Вормсбехером, сыгравшим большую роль в судьбе этого романа.
– Гуго Густавович, в Galiani Verlag Berlin вышел роман Герхарда Завацкого „Wir selbst“. Как вы восприняли это событие?
– В это издание вложил огромный труд проф. Карстен Ганзель (Carsten Gansel), с которым мы знакомы уже много лет. И я был, конечно, в курсе его большого замысла и, сколько мог, помогал ему. Тем более, что рукопись романа в виде ее машинописной копии с 1930-х годов находится у меня.
И она единственная в мире, поэтому расстаться с ней, даже на время, я не мог себе позволить. Пришлось самому сканировать ее, что оказалось весьма нелегкой работой, учитывая состояние текста. Но этим была создана еще одна, и более надежная, гарантия сохранения текста на будущее, и теперь можно было передать его для дальнейшей работы, в ходе которой нам пришлось обсудить еще много-много вопросов: профессор Ганзель хотел не только знать, но и сделать всё по максимуму.
Так что о выходе романа я, конечно, знаю и, хотя еще не держал живую книгу в руках, считаю сам факт ее издания огромным событием в литературе и в истории российских немцев.
– О том, как к вам много лет назад попала рукопись романа, вы в свое время писали: «Наконец, мне удалось разыскать вдову Герхарда Завацкого, крупнейшего нашего довоенного писателя. Он был арестован в 1938 году, накануне ареста был, как рассказывали, уничтожен только что отпечатанный тираж его главной книги – романа „Wir selbst“, самого значительного произведения советской немецкой литературы вообще. Через несколько лет Герхард погиб в лагере, а его жена при выселении в Сибирь взяла с собой машинописную копию рукописи романа и чудом сохранила ее, несмотря на все невзгоды и опасности… Мне удалось уговорить ее выслать нам эту копию – самое дорогое, что у нее было.
И рукопись – в те времена! – дошла по почте. Мы смогли напечатать, вернуть нашему народу и всему миру роман, стоивший автору жизни. Это было первое – и какое! – произведение нашей довоенной литературы, опубликованное за сорок послевоенных лет». Можете ли к этому сегодня что-то еще добавить?
– Мои многолетние попытки найти хоть один экземпляр из того тиража романа, если он действительно был отпечатан, до сих пор не увенчались успехом. Но я все еще надеюсь, что если он был, то хотя бы один экземпляр в каком-нибудь закрытом спецхране должен остаться, хотя бы как «улика»!
А что касается нашей встречи с рукописью… Думаю, читатели сами могут себе представить, что мы в редакции испытали тогда и что трудно выразить словами и сегодня: трепетное прикосновение к пожелтевшим страницам, которые держал когда-то в руках сам автор, которые проделали такой неимоверно трагический путь со всем нашим народом, которые смогли сохраниться только благодаря настоящему подвигу жены автора и которые теперь – беззащитные, на пределе своего выживания-сохранности – будто с последней надеждой открылись, доверились нам. Представить себе и то чувство огромной ответственности перед этими страницами, перед их автором, перед нашей литературой, перед нашим народом, которая теперь легла полностью на наши плечи…
– Когда вы впервые прочли роман, какое впечатление он произвел?
– Для меня это был не только чудом спасенный от почти верной гибели единственный такой роман в нашей довоенной литературе, но и уникальное полифоническое произведение, проникнутое историей нашего народа, которой мы так долго были лишены. Наполненное живыми людьми из нашего такого недавнего, но так далеко загнанного в небытие прошлого, с их тогдашними проблемами, невзгодами и скудными радостями и, конечно же, родным языком, который мы почти уже утратили.
Это было произведение, которое еще успело запечатлеть, зафиксировать тяжелейший период жизни нашего народа после катаклизмов Октября и гражданской войны и перед погружением в пучину жесточайших репрессий, последствия которых не исправлены по сегодня. Это было и произведение, которое показывало, какой неожиданно большой для того времени и для той жизни творческий потенциал имелся уже тогда в нашей литературе. Потенциал, позволявший надеяться на появление в недалеком будущем произведений, как минимум не уступающих лучшим достижениям многонациональной советской литературы последующих лет.
Роман показывал, почти до остановки сердца, хотя бы на примере нашей литературы, сколько же наш народ потерял в результате жесточайших репрессий, несправедливостей и дискриминации…
– Знаете ли вы еще какие-либо произведения Г. Завацкого? Доступны ли они читателям сегодня?
– Известно, что Герхард Завацкий был еще и журналистом, и поэтом, но работа над таким большим и серьезным романом занимала, без сомнения, главное место в его творчестве. Остальное наследие мало известно. Будем надеяться, что теперь и оно привлечет к себе больше внимания, как и творчество других наших авторов, и не только довоенных.
Лет тридцать пять назад я планировал подготовить Библиотечку литературы российских немцев, чтобы она была в каждой семье, составил даже план на 17 томов, но время выдвинуло тогда на первый план иные задачи. Думаю, сегодня эта идея могла бы быть реализована, причем пополнена и многими новыми достойными именами и произведениями.
– Как вы познакомились с вдовой Герхарда Завацкого? Знаете ли вы, как ей удалось сохранить роман в те драматичные годы?
– Познакомиться помог наш известный литературовед Вольдемар Эккерт – он, как и Софья Завацкая, жил тогда в Красноярске. Сама Софья Завацкая к тому времени была уже в очень преклонном возрасте, почти полностью потеряла зрение, поэтому переписка с ней была практически невозможна. Как ей удалось сохранить рукопись романа – это представляет сегодня не только человеческий интерес. Всё надеюсь, что об этом сохранилось что-нибудь в архиве В. Эккерта, если он где-нибудь еще существует.
За время публикации романа мне удалось добиться и выплаты Софье Завацкой, как наследнице автора, гонорара – по возможному максимуму. И каждый раз я надеялся, что она будет воспринимать это и как теплый привет от так далеко и так рано ушедшего любимого человека…
– Сохранились ли у вас какие-либо редкие фото или письма, касающиеся Г. Завацкого?
– Очень мало, и они в основном не для публикации, а больше для изучающих нашу литературу. В том числе сделанные мною фото рукописи романа, которые тоже могут о многом рассказать. Кое-что из них я высылал профессору Ганзелю – вдруг пригодится для книги?
– Удается ли вам следить сегодня за литературой российских немцев? Как вы оцениваете ее? Каким видите ее будущее?
– Стараюсь, но так как прежних возможностей за нехваткой времени уже нет, то приходится ограничиваться тем, что по содержанию наиболее близко к проблематике российских немцев. Рад произведениям наших заслуженных писателей, рад и талантливым работам новых авторов, пишущих уже и по-немецки.
Будущее нашей литературы полностью зависит от будущего нашего народа, которое в свою очередь определяется тем, будем ли мы как народ опять жить вместе, то есть будем ли и мы, наконец, тоже реабилитированы. Ведь если не будет народа, не будет у него и литературы: национальным произведение делает не национальность автора и даже не язык, а отраженная в нём жизнь народа.
– Вы сами вошли в литературу российских немцев, мягко говоря, весьма нелегко: ваша небольшая повесть «Наш двор» в СССР была 15 лет под большим запретом и была опубликована, как известно, с немалым риском для вас. Ваша документальная повесть «Имя вернет победа» тоже публиковалась не без проблем – ведь она впервые коснулась темы трудармии и рассказала о конкретном российском немце, Пауле Шмидте, совершившем смертельно опасный побег из трудармии, да еще на фронт, где до конца войны он воевал под чужой фамилией, дошел до самого Берлина. Даже ваш очерк об истории литературы российских немцев, до сих пор поражающий тем, что его тогда вообще удалось опубликовать, продирался к читателю прямо-таки с кровью… У вас никогда не возникал вопрос: а зачем вам нужны все эти «приключения»? И еще: могут ли читатели ждать от вас новых повестей и рассказов?
– Всё больше считаю, что судьбу авторов (не только писателей) во многом определяет судьба их народа. При том, что пришлось пережить российским немцам, мне трудно представить для себя иную судьбу, чем та, которая выпала мне: для меня, как и для многих других, это всегда был вопрос не только принадлежности к своему народу и личного долга перед ним, но и вопрос простой человеческой порядочности.
А новые произведения… Тридцать лет назад мы были очень близки к восстановлению нашей автономной республики. Мы даже добились принятия практически всех нужных законов, указов и решений, их только не исполнили – по сегодня. Но уже тогда я считал, что не могу позволить себе отвлекаться на что-нибудь, в том числе на художественную литературу, пока у нас не будет опять республики. Поэтому «новые произведения» у меня до сих пор только в публицистике и в убежденных сторонниках нашей реабилитации. Однако надеюсь, что придет время и для иных жанров. Возвращение Герхарда Завацкого – еще одна поддержка этих надежд.
Интервью: Надежда Рунде
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
