Якоб давно уже проводил старшего сына к месту прохождения дальнейшей воинской службы, а на ум всё снова и снова приходила расхожая у курсантов присказка: «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут» Но оказалось, послали на другой край страны, на Дальний Восток. Командование отца не спросило.
Филипп со свидетельством только что испеченного бухгалтера-счетовода осмотрелся в Туймазы и для себя решил: еду на Кавказ, авось сложусь, а там, глядишь, и вы все переберётесь к своим.
— Вот перебрались один раз, а чего это всем стоило? Свои это хорошо звучит, а говорят ли те, кого ты имеешь в виду, о нас как о «своих». На нас как-никак отметина государства подкулачники.
Я тут потихоньку шаг за шагом становлюсь своим. Меня понимают, я местных людей уважаю. Хоть всякий переезд и похож на пожар, но ведем уже почти налаженную жизнь. Одно осталось непонятным: доросли до усов сыновья, а отчий дом, дело отца им не очень-то и нужно. Рядом ли, далеко ли, а дел для них на выбор хоть отбавляй.
— Вспомни слова Георга. В Европе войны хотят переложить на моторы. Мне преподавали, что пахать и сеять тоже вскорости будут одними моторами, пытался развеять грусть отца Филипп.
— А думать и чувствовать землю моторы твои смогут? Да и каким предстанет хлебороб с моторами? Как я понимаю, не скоро это будет. Сколько наших предков уже покинули этот мир со дня приезда из Гессена на Черниговщину, а жизненные устои все те же, человек мало что придумал и изменил в борьбе с силами небесными и земными, чтобы гарантировать достаток на столе и необходимую одежду себе.
С этим спорить Филипп не решался. Щелкать костяшками на счетах одинаково ответственно в колхозе, на заводе или леспромхозе, да, наверное, и в воинской части.
Жизнелюб Якоб перевел начатый с сыновьями разговор на супругу.
— Понимаешь, Каты, мы с тобой обладатели детворы трех возрастов: один в пеленках, четверо в коротких штанишках и еще четверо уже дарят нам внуков.
— С чего это ты разделил их на категории? не могла понять супруга, — для меня они чем меньше возрастом, тем ближе к сердцу. Это ты боялся новорожденного, думал, не хватит сил на ноги поставить.
— Детей рожать кому ума не доставало? Вот те, что у нас в коротких штанишках, им бы в школу, — мечтательно, глубоко вздохнув, обронил Якоб.
Сам он закончил четыре класса церковно-приходской школы. К учебе был весьма способен, да вот унаследовал на совсем еще юношеские плечи хозяйство, которое впору взвалить на пару мужиков, а то и того больше. Втянувшись в круговорот повседневных дел, он никогда не чувствовал, что ему не хватает знаний по математике, а касательно ветеринарных и агрономических дел все унаследовал от отца, деда, да так все ушами да глазами, смекалкой, что и сам не заметил, как в приличного хозяина вышел.
Оказавшись в Башкирии, он не очень задумывался, как поступить со своими школярами. В Рундевизе они учились в немецкой школе. На новом месте в такой школе никакой нужды не было. Дело, что ему выпало с топором и пилой в леспромхозе, — и думать не позволяло о вовлечении в него, в крестьянский труд, недорослей.
Уезжавшему с общего согласия и благословения Филиппу было одно напутствие: определиться так, чтобы, пропустив один год в школе, младшие братья смогли продолжать учебу.
От Филиппа через месяц с небольшим пришло первое письмо. Были в нем приветы от дяди Людвига, друга Якоба. Сын утверждал, что работники в селе Садовом нужны. Читая это утверждение, Якоб про себя отметил: видно, обнищало село на мужчин, слишком много зажиточных оказалось, выслали да «черный ворон» свез немало в неизвестном направлении.
Школа в селе приличная, но не немецкая, но язык этот предполагается с пятого класса как иностранный. Общий тон письма был вполне успокаивающим. Сам Филипп вступил в должность помощника главного бухгалтера. Полеводы занимались садами и виноградниками, а животноводы молочным стадом и овцеводством. «Всё знакомые дела. Начинай без обучения и курсов повышения квалификации».
Семья Гарда после второй сибирской зимы засобиралась в дорогу. Внешне это никто не замечал, ни соседи по месту жительства, ни товарищи по работе. Самому маленькому, Ивану, шел второй годик. Имя ему досталось от умершего брата, только в русском варианте. Отец упрямо настоял, невзирая на попытку матери возразить. Родился он в доме Рамзии и Рахима, в той самой пристройке, что срубил Якоб со старшими сыновьями. К двум годам малыш заговорил, и не столько по-немецки, сколько по-башкирски. «Жить ему с этим именем за двоих», — твердил Якоб.
Старшие носили его в ясли, что организовала дирекция элеватора со станционными работниками. Умилялись этому малышу молодые мамаши-башкирки. Ко всем шел, брал грудь после матери, не зависимо от того, кто предложит.
Радовалась этому поведению Имане напарница Кати, Венера. Подруги шутили: тебе только близнецов рожать, доишься, как коза. Имане вежливый башкирский вариант от Ивана.
Якоб с малышом захаживал в гости к Рахиму и тогда, когда все перебрались в квартиру, что ранее занимал Сайбель. В углу палисадника рос роскошный куст шиповника. Пока мужики курили и судачили о жизни, Ваня наводил «ревизию» в посадках, завершившуюся рёвом.
— Молодец пацан, настоящий упрямец, — нахваливал Рахим, — как ни больно, а цветок таки сорвал, к красивому вкус есть.
Скажу тебе, Якоб, вот и мы с тобой к красивой жизни тянемся не хуже твоего Вани к цветку, а шипы-колючки, очень жгучие, нас встречают.
Рахим тоннами сдавал государству мёд. Разумеется, не во всякий год. Жил по полгода в глухомани у родника. В помощниках единственно жена. А завистники шептали: в колхоз его, пусть, как все, занимается и картошкой, и капустой, и овсом.
— Да я и в колхоз и в совхоз пойду. Моим пчёлам разницы нет. Но ведь мной командовать будут люди, которые не знают где и чем пчёлы мед собирают. Я в район ходил, обещал обучить пчеловодов для колхоза. Только тогда отстали. Зависть есть, а способность организовать центр обучения или практику для начинающих любителей пока не просматривается. Жаль, Аллах не дал мне собственных сыновей.
— Какие твои годы, Рахим! Аллах еще услышит твои молитвы. Ты только силы прибереги, на весь мир меду не напасешь.
— Вот ты почти аксакал по нашему обычаю. Скажи, а много сил отнимают поздние дети?
— Точно так я расспрашивал Катю, когда мы еще ждали появление Вани. Она тогда ответила: малыш всегда всем на радость. Нет-нет да и нахлынет иногда волна чувств из самого сердца и забегаешь под хохот маленького на четвереньках, покувыркаешься, потом сам удивляешься, как он тебя, пусть на минуты, но моложе сделал.
На прощание Якоб поделился своей радостью.
— В районе был, Марсель звал, мой милиционер.
— Что хотел? Они всегда что-нибудь хотят, — уверял Рахим.
— Обрадовал. Распишись, — говорит, — в последний раз. Надсмотр с тебя снимается.
— И-и-иНадсмотр? Слово-то какое придумали. Ну, да Аллах с ними. Они часто не туда и не там, где действительно надо, смотрят.
На следующей встрече, под Рождество, Якоба так и подмывало свалить камень с души. Георга удалили из армии. Он об этом писал не отцу, а брату Филиппу. Если Георг что-то в своей истории и понимал, то далеко не все, а писал об этом и того меньше. Его сняли с должности командира взвода, как офицер он уходил в запас. Ему, однако, предложили вольнонаемную должность в хозяйственной части заведовать имуществом, обеспечивать снабжение.
Удивляло же Георга обхождение с ним чем дальше, тем больше. Он ежедневно рабочий день начинал в штабе части и каждый раз вглядывался в свой портрет на доске почета. Как примерный командир, он был помещен туда после участия в учениях. Снять портрет никто не спешил. Георг гадал: наверное, срок обновления Доски почета не подошел или начальник воинского клуба указания не получил, а может и получил, да забыл.
Ответ и Якоб и Георг получили гораздо позже, когда в Садовое вернулся без погон и петлиц бывший военный врач, родственник Сайбеля. Тот выпытал причину у сведущего высокопоставленного офицера: циркуляр есть отсеять по национальному признаку.
Очень одиноким чувствовал себя зачастую Якоб, особенно в минуты раздумий над такими событиями, как «отсев по национальному признаку». Из головы не шел родной брат, отдавший военному делу почти тридцать лет, а в преклонном возрасте, через двадцать лет после службы, его записали во врага народа. В Рундевизе у него точно врагов не было. Вражда — дело взаимное. Но его никто не видел своим врагом.
Национальный признак тоже малопонятно. В Кальчиновке жили не только колонисты-немцы, и «черный ворон» отсеивал «врагов народа» самых разных национальностей.
Вопросы, вопросы, вопросы. Их много. Ответы надо искать сообща, а сообщаться и не с кем, и некогда. До центров науки как до небес, истину в среде невежд неразумно искать, тем более наивно оттачивать свое остроумие. Вопросы, как укол в вену, чувствительно впивались в сознание, в нервы, в самое сердце. Они рождали бессонницу, подозрительность, недоверие и бессилие. Одиночество души, считающей себя ответственной за десяток человек, произведенных тобой на свет, порой похожа на кару. Общество и государство как бы отсутствовали для Якоба. Единственные нити в мир это тропы, что он проложил к Рамзие с Рахимом, к Альфие с Рашидом, к руководству леспромхоза, начали зарастать. Дружба требует взаимности, а в условиях страха инстинкт диктует одну единственную необходимость помалкивать и выжидать.
Якоб поймал себя на мысли, что он начинает рабочий день, идет на короткий перерыв в вагончик и покидает вечером лесосеку все с тем же неотвязным взглядом на коновязь у конторы.
Давно знакомый жеребец под спортивным седлом все чаще торчал там. «Ссыльных хватает, вот и маются надсмотрщики люди с упрятанными погонами», — думал про себя Якоб.
Позади были урожайные заботы осени. Прилично уродилась картошка, свекла и морковь. Табак просто радовал. Он дал Якобу заметные деньги, да и друзей-товарищей что куда важнее прибавилось.
Якоб уже было подумывал и говорил об этом с Катей: заглянуть в заезжий двор к хозяйке, захватить гостинец из поделок, табак. Ведь вся семья по очереди начинала тут жизнь, перешагнув золотой порог Альфии.
Пожилые люди собираются дольше, чем того стоит визит. Альфия опередила Якоба.
— Большой салам! Вот принесло меня к вам по пути к родственникам. Как живы-здоровы? Что творят большие и маленькие дети? Заодно табачок захвачу, на продажу, гостям, да и Рашиду немного.
Общительность далеко не явная особенность женщины Востока. Но должность оставила свой отпечаток на характере. Якоб заподозрил, что Альфия за внешней бесшабашной скороговоркой, как конфетку в обертке, упрятала что-то куда более важное. Стоило Кате засуетиться с чайником и удалиться, как Альфия, потемнев взглядом, приблизилась к самому уху Якоба.
— Рашид послал. Тобой очень заинтересовались в НКВД. Причину никто не называет, но кончится тем, что тебя посадят. Ты тут для них чужак. Упрячут вместо своего. Не раздумывай и исчезни. Лучше прямо сегодня. Ты нам дороже родственника, сказал муж. Будь осторожен. И еще: я к вам не приходила.
Тон Альфии говорил больше, чем ее слова. У Якоба потускнел взгляд. От печальных складок в уголках рта обвисли бравые усы. Катя, отвлекшись угощением Альфии, обнаружила эти перемены на лице мужа несколько позже, когда Якоб щедро наградил гостью за новость, оказавшейся горькой пилюлей в фантике для всей огромной семьи.
Дело шло к полудню. Яков второпях взял деньги и отправился за билетом. Вечером был из Сибири поезд на Москву. Опыт первого бегства от судьбы торопил. До какой станции на Кавказе ехать, ему давно сообщил Филипп. От станции до Левонумского района рукой подать. Якоб осмотрительно брал билет только до первой пересадки, чтобы его не вычислили в длинном переезде.
Распоряжение для семьи было простым: уехал, мол, на родину. Сами следом собираемся, как только определится на новом месте.
Первая ночь в поезде прошла без сна. Якоб дотошно ворошил память: где же я сказал нечто, пригодное к толкованию на опасный лад?
Память небрежно отмахивалась: «Неужели исчезнувший в ночи совсем престарелый старший брат плюс колхозное собрание о высылке достаточно, чтобы записать в опасные люди?»
За всю послеармейскую жизнь брата а это двадцать лет в Рундевизе стала расхожей одна его фраза: «Солдатская жизнь прекрасна, но забодай ее черт».
Ну, распустил он эскадрон. Оружие сдал. Мужиков к плугу да к семьям отправил. Какая в этом вина?
Думал Якоб и о Георге, списанном из армии, чью буденновку уже напяливал Ваня. Тут не менее мутный повод национальность.
— Ответы, конечно, где-то есть. Но как далеко они впереди?
Иван Сартисон
21/03/08
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
