«Я дал себе слово выжить, чтобы рассказать о том, как все было…»

«Зона полного покоя» так горько — иронически называется книга Герхарда Вольтера, написанная о страданиях трудармейцев, в невыносимых условиях строивших Челябинский металлургический завод и другие предприятия.

«Отбой, раздаётся голос дневального, но никого унимать не нужно. Наступает, наконец, момент долгожданного покоя». Вот о каком «покое» кричит название книги. Горькая, болезненная ирония сквозит на протяжении всей книги: «мы были люди, хотя и немцы», «родная власть отобрала не только свободу, но у многих и жизнь», «на Урале 12 месяцев зима, остальное время лето». Кровавыми буквами Г. Вольтер разворачивает перед читателем Апокалипсис трудармии, возникшей по мановению руки «вождя всех времён и народов».

Уроженец Житомирской области, сам Г. Вольтер, будущий писатель, в конце 1941 г. с соплеменниками был депортирован в Акмолинскую область. В депортации находился вплоть до августа 1947 г. Остался жить в Казахстане. Полухудожественная ткань «Зоны полного покоя» составлена из двух временных планов периода депортации (событийная линия автобиографического главного героя, 18-летнего юноши-немца, оказавшегося за колючей проволокой) и среза сегодняшнего дня (воспоминания оставшихся в живых трудармейцев, перспективы жизни немцев в России и Казахстане).

Выселяемые (иногда в течение часа) с насиженных мест, немцы Поволжья и других регионов Советского Союза отправлялись в своего рода резервации. Мужчины от 14 до 50 лет, женщины того же возраста, не имеющие детей до 3 лет, на скудном рационе 600 г. глинистого хлеба в день и «палянта» с рыбным запахом, без гущи работали 12 часов в сутки на тяжёлых строительных работах: стране нужен был металл, уголь, лес. Жили в бараках и землянках, огороженных колючей проволокой, натянутой первой партией немцев: первые трудармейцы, из которых практически никто не выжил, сами для себя, основательно, по-немецки, отстроили гетто. Жестокие морозы при отсутствии тёплой одежды оборачивались обморожениями, порой приходилось без врачебной помощи с помощью бритвы и огня ампутировать конечности, чтобы остановить процесс гангрены. По утрам тех, кто не мог встать с нар, но был ещё жив, надсмотрщики бросали поверх кучи трупов на мороз. Так называемые ОПП, оздоровительно-профилактические пункты (!), служили местом агонии дистрофиков. Единственным «светлым» местом 200-страничной книги Г. Вольтера является услышанный им горький шутливый диалог двух немцев:

Турак я пыль: тома просиль фарить суп пошише, теперь скашу: «Фари суп, штоп лошка стояль».

Я котелок с сопой перу, путу суп черес окошка полючать.

Не сапуть конфоира с сопой всять

Незнание русского языка многими трудармейцами вызывало злобу охранников и местных жителей. Народ собирался глазеть на «пленных фашистов». Измождённых, едва живых немцев охраняли в сталинском концлагере здоровые, сильные мужчины, отвечавшие за наличие «немецкого поголовья». Многие советские немцы в душе мечтали воевать за советскую отчизну. Г. Вольтер пишет: «Сильнее голода и холода резала обида: ведь и я мог бы воевать, а не преступником лежать на лагерных нарах». Немецкий народ истреблялся и физически, и морально. Одним из тяжёлых следствий геноцида служит тот факт, что практически целое поколение советских немцев 1930-х гг. рождения осталось без образования.

Я не отстаиваю сверхвысокие художественные достоинства книги, её новаторство. Однако автор, без сомнения, виртуозно владеет приёмами психологизма, крепко держит фабульную канву в рамках основной идеи, умело сочетает документальную хронику с изображением типизированной, а, следовательно, эстетически преобразованной действительности. Языку Герхарда Вольтера свойственны точность выражения мысли, стилевое богатство, внимание к фактам. «Скорчившись на нарах, я дал себе слово выжить, чтобы рассказать о том, как всё было», констатирует писатель, и мы, благодарные потомки, видим, что данное слово он с честью сдержал.

Логическим завершением книги является объяснение причин эмиграции немецкого населения в Германию генетический страх униженной и угнетённой нации перед неисторической родиной, горький протест отчаявшихся.

Елена Зейферт,

писатель, кандидат филологических наук