В конце восьмидесятых заслуженный агроном Казахской ССР Отто Юльевич Шульц был уже сельским пенсионером, но продолжал ездить по полям на велосипеде. Это уже не было его работой, но оставалось судьбой.
«Удивительная память Отто Юльевича хранит историю десятилетий», – с этих слов начиналась публикация в районной газете «Убаганская заря», где я работала корреспондентом. А герой материала был заслуженным не только агрономом, но и человеком, личностью. В орденоносном совхозе «Силантьевский», где в то время не менее 60 процентов рабочих, специалистов и пенсионеров были этническими немцами, Отто Шульц 25 лет работал главным агрономом. В Силантьевке его уважали и стар, и мал. Когда возникал спорный вопрос, ссылались на мнение, знания, честность Шульца. Его ставили в пример молодежи и удивлялись тем, кто ничего о нем не слышал.
– Вы должны поговорить с Отто Юльевичем, – сказал мне однажды первый секретарь Убаганского райкома партии Евгений Аман. – Для читателей газеты такая личность будет очень интересной.
И я пошла знакомиться. Диктофон в районке был один на всех пишущих – громоздкий, с «отдельным» микрофоном, который еще надо было уметь правильно установить. Я пришла к Шульцам с блокнотом и ручкой, но ни разу не воспользовалась, чтобы не отвлекаться от разговора. А дома почти всю ночь восстанавливала по памяти услышанное, готовый текст отнесла на следующий день Отто Юльевичу на согласование, чтобы быть уверенной, что ничего не перепутала. Я знала, что буду вспоминать Отто Шульца снова и снова.
Он родился в 1908 году в Хомской губернии, это была территория Польши в составе Российской империи. А в 1915-м, когда над миром грозно дымилась Первая мировая война, немцев с пограничных территорий стали переселять вглубь страны. Не только немцев, всех неславян, проживавших на полосе в сто верст вдоль русских берегов Балтийского моря, вырывали с корнями с родных земель и увозили в неизвестность. Тех, кто отказывался уезжать, объявляли немецкими шпионами.
В этой связи публицисты нередко приводят высказывание английского историка П. Гатрелла о том, что «добропорядочные и самостоятельные сограждане в одночасье преобразились в скопище «бродячего элемента». Но Отто Юльевич не комментировал роковых событий, которых в его жизни было с избытком. Он рассказывал о них сдержанно, не прибегая к сослагательному наклонению: «если бы не война, если бы не…».
Из немецкой деревни их, одной национальности с врагами, на подводах везли к железной дороге, а далее – в поездах. В пути переселенцев настигла холера. Заболела вся семья: мать, Наталья Фридриховна, ее братья Теодор и Бернгардт Шильберги, дети: Мария, Эдуард, Сигизмунд. Состав семьи запечатлен в проездном свидетельстве, подлинном документе того времени, который Отто Юльевич сумел сохранить. Документ этот давал депортантам право проезда и расселения на новых территориях. На остановках мертвые тельца детей передавали в окна. Как их хоронили и где, знает только тревожное военное время. Старший, семилетний Отто, не заразился, не заболел.
Спустя годы, врач, проверяющий его пригодность к армии, удивленно сказал: «Молодой человек, вы будете жить сто лет – запомните мои слова»… Организм Отто Шульца природа создала без изъянов, очевидно с дальним расчетом, который впоследствии корректировала историческая действительность. После выселения из Польши Шульцы жили на Кавказе, под Пятигорском. Там было достаточно немецких поселений.
В школе Отто изучал немецкий, азербайджанский и немного русский языки. А за стенами школы проходили революции, войны. Люди страдали от голода, болезней. В девятнадцатом году от скоротечного тифа умер отец, Юлиус Вильгемович, учитель, потомственный интеллигент. Вместе с другими грамотными людьми он был мобилизован ухаживать за больными в тифозных карантинах. Медиков не хватало, поэтому туда забирали учителей. Юлиус Шульц заразился, лежал в горячке. За ним ухаживал одиннадцатилетний Отто, которого не достала и эта страшная эпидемия. Перед смертью отец очнулся, попросил привести старшего брата жены, Теодора. Сказал ему: – Вот мой сын. Обещай, что ты возьмешь его жить к себе…
Теодор Шильберг дал слово, которое в точности сдержал: заменив Отто отца, относился к нему, как к родному сыну. Мать с дочкой, родившейся уже на Кавказе, жила отдельно. Работала поварихой, потом домработницей. С сыном почти не общалась. Отто учился сначала в школе первой ступени, потом, единственный из класса, перешел на вторую ступень. Заканчивал среднюю школу (тогда это была девятилетка) в Ганже, далеко от родных, так как не везде были средние школы, тем более немецкие. Он испытывал ненасытную жажду знаний. В школьной библиотеке не было ни одной непрочитанной им книги. Художественная, учебная, справочная литература – все поглощалось с жадностью. Но при поступлении в Новочеркасский технический институт родной немецкий язык ему не пригодился. Он говорил по-русски с грубым акцентом, не знал многих слов. Подводило и социальное происхождение. Предпочтение отдавалось абитуриентам из числа рабочих, он же был сыном учителя. Поступал три раза и все безрезультатно. На третий раз ему сказали: «Стране нужен хлопок. На Кавказе создается совершенно новый хлопковый институт. Если это вас интересует, пишите заявление».
37-й, 41-й, 50-е
После трех лет обучения (столько длился курс высшей школы) в качестве младшего научного сотрудника он стал работать в опытном хлопковом хозяйстве.
– Хлопок делили на американский и египетский, – рассказывал Отто Юльевич. –
У первого – короткие грубые волокна, у второго – нежные и длинные. Разведением египетского хлопка я и увлекся…
Он уже вывел новые сорта и получил заверенное всеми необходимыми подписями и печатями направление на учебу в аспирантуру в Ленинград, во Всесоюзный институт растениеводства. Но это был тридцать седьмой год. Все руководство опытного хозяйства «вычистили»: директора, главных специалистов, управляющих отделениями, бригадиров. Отто Шульца назначили главным агрономом. Он убеждал, что едет учиться, показывал направление в аспирантуру. «Поработаете временно», – пообещали ему. И действительно, должность оказалась временной, до сорок первого года.
К началу Великой Отечественной войны Отто Шульц был зрелым человеком, разбирался в политике и экономике, имел твердые убеждения. Он написал заявление в военкомат, очень хотел на фронт, защищать Отечество. Но его опять, как в пятнадцатом году, повезли вглубь государства. В телячьем вагоне, с вооруженной охраной. Минводы, Ташкент, Кустанай – бесконечная дорога наводила на размышления: он думал, взвешивал. И он оправдал акт депортации, оправдал Сталина и этот невыносимо крутой поворот в судьбе… На мой вопрос, не чувствовал ли он бесповоротной обреченности, ответил: «Мне такое чувство не знакомо…».
Ему было за 80, когда мы вели этот разговор. Высокий, худощавый, с благородными чертами лица, со спокойной уверенностью во всем своем облике, он не был похож ни на пенсионера, ни на деревенского старика, ни на руководящего работника. Он был ученым, философом, знатоком жизни. Таким его запомнила не только я. Никакие испытания не сломили его ум, талант, веру в торжество справедливости.
В 41-м кустанайские хлеборобы вырастили хороший урожай. Но убирать его было почти некому. На запад уходили эшелоны и увозили мужчин трудоспособного возраста. Немецкие переселенцы в глубоком тылу оказались кстати. Они помогли убрать хлеб, на быках вывозили его на элеваторы.
Шульцы жили в райцентре Тарановка Кустанайской области. Отто Юльевич поселился вместе с матерью у одинокой русской старушки. Сестра, успевшая в сорок первом году закончить биологический факультет Бакинского университета, попала в Иркутск. Забегая вперед скажу, что в иркутском госпитале она выходила безнадежно израненного русского парня, полюбила его и вышла за него замуж. С 46-го года все оставшиеся в живых Шульцы и их семьи будут жить в Большой Чураковке Убаганского района Кустанайской области. Из Шильбергов к этому времени останется только мать Отто Юльевича. Братья, Теодор и Бернгардт, еще до войны бесследно исчезли в глубине уральских рудников. Отто Шульца в 42-м призвали в трудовую армию.
Северный поселок Сосьва, упоминаемый Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГе», встретил немецко-польских трудармейцев глубокими снегами, вышками, часовыми. Не было, правда, собак и пулеметов на вышках, сопутствующих быту политзаключенных, но жизнь от этого лучше не казалась. На лесоповале были строгие нормы выработки, обязательные для всех. Ни возраст, ни состояние здоровья во внимание не принимались. Сделал норму – получай шестисотграммовую пайку хлеба, не сделал – вдвое меньше.
К концу войны жизнь Отто Юльевича зависла между небом и землей. В последнюю зиму он три раза подряд переболел воспалением легких. Врач, обещавший ему сто лет жизни, не предвидел трудовой армии, северной Сосьвы, безжалостных норм лесоповала. Спас Отто Юльевича другой врач. Он добился перемещения трудармейца Шульца с лесной деляны на огород, где он занял даже руководящую должность – заведующего. А в сорок шестом решением февральского Пленума ЦК партии он оказался в числе тех сельскохозяйственных специалистов с высшим образованием немецкой национальности, которых освобождали от трудармейской повинности и отправляли на работу в народное хозяйство. Он приехал в Большую Чураковку в декабре, к рождественским праздникам. Падали мягкие снежные хлопья. Страна возрождалась из пепла страшной войны. Начиналась новая жизнь.
Продолжение в следующем номере.
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
