Один из нас

В основном мы приехали либо как переселенцы, либо как беженцы. Либо как члены их семей. У каждого свои параграфы, свои права на помощь, на курсы, на работу. Всем тяжело. Но есть люди, которые приехали не по первым двум статьям, а совсем иначе. Вообще без параграфов, без прав на какую-нибудь помощь. Они живут годами в Германии, пытаясь сделать всё возможное и невозможное, чтобы остаться.

Виктора я знала давно. Он приехал в Германию в год, когда рухнула стена. В тот момент не нужно было получать въездную визу в немецком посольстве. Достаточно было штампа из ОВИРа, разрешающего ехать в Германию. Это продолжалось всего пару месяцев, но он успел. Молодой здоровый парень. Ему не было и тридцати. Сначала он приехал в Берлин. Но ему хотелось подальше на запад. Виктору казалось, что километры отделяют его от всего того, что было ненавистно там, на востоке. Он доехал до Кёльна и пошёл в полицию.

— Я хочу политического убежища, — сказал он заученную фразу.

Казалось, что ничего глупее сказать нельзя. Но ему улыбнулись и послали в центральное полицейское управление. Дали адрес: Блаубах 13. В большом зале сидели люди, ожидающие приёма. В основном негры, турки, индусы, цыгане. Рядом он услышал русскую речь. Молодые ребята громко что-то обсуждали. Он заговорил с ними. Те объяснили, что просят убежища как армянские беженцы из Карабаха.

— Бабаян, Гаранян пройдите в пятую комнату, — услышал Виктор голос в микрофоне и двое ребят встали.

— Ну, вы даёте, — удивился Виктор, — с вашими рязанскими… и армяне.

— А кого тут это интересует, — возразил ему оставшийся в очереди третий «армянин». — Документов у настоящих беженцев нет. Мы сказали, что границу переходили пешком. А лицо? Думаешь, они знают, как отличить русского от армянина?

Виктор волновался — примут ли его, оставят ли. Процедура опроса прошла рутинно. Где родился, кто родители, пара вопросов о том, как добирался. В конце дня вывесили списки с адресами мест, куда будут расселять. Советский паспорт у него забрали и выдали справку, где было отмечено, что он имеет право находится на территории Германии в районе Эрфткрайса сроком две недели. Виктор не знал, радоваться или нет. Вроде, оставили. Но почему на две недели?

Ребята объяснили, что всё в порядке и дальше визу продлят по месту жительства. Всех развезли на автобусах по общежитиям. Крошечная комнатка в металлическом контейнере. Двухэтажная железная кровать. Столик у маленького окошка. Длинный коридор, по обе строны которого комнаты, а в конце коридора туалет и душ на двенадцать комнат. «Как в тюрьме», почему-то подумал Виктор.

Через некоторое время Виктор понял, что хотя визу ему действительно продлили на целых полгода, это ещё ничего не значит. Ему обьяснили хорошо осведомлённые соратники по контейнеру, что его ещё не оставили в Германии, а лишь разрешили пребывать короткий срок для решения вопроса о том, оставить его или нет.

— Ты получил не политическое убежище, а подал заявку на него. Теперь будут разбираться, — на пальцах раскладывал Виктору его положение симпатичный негр.

— А какие шансы, что я получу положительный ответ?- спросил Виктор.

— Никаких, — ответил мужик. — У русских больше нет шансов. У вас там перестройка, демократия. Вас исключили из списков претендентов на политическое убежище. Не принять на рассмотрение они не могут. А на самом деле ты для них не претендент на получение политического убежища, а кандидат остаться в Германии. Чего они никак не хотят. И будут тебя выбрасывать всеми правдами и неправдами. Поверь мне.

Виктор тогда не очень верил негру. Не хотелось верить. Были и другие разговоры — если оставили, то уж не выгонят. Особенно если работать будешь. Это они цыган стараются выгонять. У них на семью по восемь детей и никто не работает. Одна такая семья обходится немцам до четырёх тысяч марок в месяц. А ты что? Здоровый молодой мужик, работающий. Чего тебя трогать?

Виктору эти расклады нравились больше.

Он устроился на работу. Работал единственный из всего контейнера. Сначала стоял на конвейере, потом его перевели даже начальником смены. После работы зубрил немецкий. Ночью спать не давали соседи. Вокруг кипели страсти — пьянки, драки, детские крики. Утихало всё к шести утра, когда Виктору надо было уже вставать и ехать на работу. Рано утром, когда ещё было темно, он садился на велосипед, найденный среди мусора, и катил в полусне по пустынным улочкам чужой страны, в которой так ему хотелось стать своим.

Через некоторое время он снял небольшую квартирку и почувствовал себя почти человеком.

— Представляешь, у меня квартира, свой диван. Ну, не свой, найденный. Но почти совсем новый. А телевизор я купил. И вот эту лампу. Денег всё время не хватает — почти всё отдаю адвокату, а оставшееся посылаю матери в Воронеж.

К концу второго года адвокат сказал, что сделать ничего больше нельзя. Остаться в Германии для Виктора можно только через брак. Нужно жениться.

— Ты же молодой и красивый. Какие проблемы?

Виктор начал судорожно искать жену. Но когда тебя в загривок давит, то никак не получается любовь. Женщины чувствовали, что Виктору это нужно и… уходили из его жизни. Обманывать, играть в любовь он не мог. В очередной раз в ведомстве, где продлевали визу, ему сказали, что все просьбы адвоката отклонены и больше нет осований для нахождения господина Антонова в Германии. Дали срок три месяца, чтобы освободить территорию.

Виктор бросился к одной из женщин, с которой был коротко знаком. Она одна воспитывала малыша, материально едва сводила концы с концами. Виктор пообещал ей заплатить три тысячи марок — деньги, которые были собраны за все годы и лежали на чёрный день, и далее в течение трёх лет платить ежемесячные суммы с зарплаты. Женщина согласилась. Подали заявление, расписались. После регистрации брака до конца его визы оставалось два дня. Когда он пришёл в ауслендерамт, служащая удивилась.

— Вас сегодня уже не должно быть в Германии. — с удовольствием проговорила она.

Виктор ничего не сказал, только достал свидетельство о браке и любовно разгладил его перед изумлённой дамой. Он считал, что теперь уже ничто не помешает ему остаться — работает, сам оплачивает свои нужды, женился теперь. Наконец, он получит назад свой советский паспорт и нормальную визу на пребывание, а не справку с разрешением временно находиться в Германии. Но не тут-то было. Пребывание в справке ему, конечно, продлили. А паспорт не отдали. Женщина сказала, еле сдерживая негодование, что ситуация должна быть ещё прояснена.

Когда к нему стали приходить из ведомства и пересчитывать зубные щётки в туалете, он понял, что означала фраза о выяснении ситуации. Они не поверили в его брак. Сначала Виктор рассказывал, что жена не переехала, так как квартира маловата. Решил сменить квартиру, переехать в другой район города, а, следовательно, в другой ауслендерамт. Считал, что вместе с переездом затеряется его прошлое. Переехал в другую квартиру, опять влез в долги, потому что пришлось и за две квартиры заплатить за пару месяцев и кауцион, и ремонт сделать… Он шёл на все затраты, лишь бы переехать и таким образом решить свою проблему.

— Знаешь, — сказал он мне, когда мы встретились как-то, — всё было зря. В новый амт переехали все мои бумаги. Ничего не изменилось. На меня смотрят, как на врага. Я раз повесил женские вещи по квартире, но они говорят, что мало вещей, что жена-таки не живёт со мной.

Виктор договорился, чтобы его «жена» приезжала раз в неделю, чтобы соседи видели её. Это стоило ему дополнительных денег, ведь женщина была нанята для этой роли. А работу нужно оплачивать. Всё это выбивало парня из равновесия. Жизнь превращалась в спектакль, в котором ему уже никак не хотелось участвовать. Это был фильм ужасов. Работа, слежки служащих, разборки с «женой». И постоянная нищета. Не хватало денег даже на нормальное питание. Нервное истощение, постоянный психоз плюс физические нагрузки на работе.

— После того, как мне пришлось переехать,- сказал Виктор как-то, — я езжу на велосипеде на работу полтора часа. Работаю в промзоне и транспортом почти не добраться. Пока доеду, хочется упасть. А нужно восемь часов отпахать и полтора часа назад.

Слежки за ним продолжались ни один месяц. Потом, вроде, перестали его беспокоить.

Однажды он сказал: «Знаешь, за мной следят опять. Они перед моим окном срубили большое дерево, чтобы смотреть с улицы».

Трудно сказать, была ли это правда, дошли ли до такой степени работники ауслендерамта или это было уже воспалённое воображение Виктора.

Так прошло ещё три года. Паспорт ему с большим трудом, с помощью адвоката всё-таки вернули. Как он радовался тогда: Говорил, что может теперь выехать из Ерфткрайса. Может поехать проведать мать. Считал, что дело движется к концу. Но произошёл ещё один удар. «Жена» заявила, что он женился на ней, обманув. Говорил о любви, а на самом деле хотел использовать, чтобы получить вид на жительство. Свои семейные обязательства не выполнял, и брак практически не существовал с самого начала.

С Виктором произошёл нервный срыв. Он исчез. Мы гадали, что с ним произошло, может, уехал в Воронеж или..

Недавно мне позвонила знакомая, которая знала Виктора и сказала: «Знаешь, Виктор появился. Вернее появился и исчез снова. Говорят, что он ночевал у женщины, с которой встречался последнее время. Утром сказал, что ему душно и попросил открыть окно. Когда она повернулась к нему, он уже не дышал.»

Так закончилась история Виктора. К счастью, мне известны и другие, не столь трагичные случаи. Но поверьте, судьбы тех, кто не имеет права на параграф, кто приехал не по программе переселенцев или беженцев, очень и очень сложные. Они не просят пособий или льгот, они просят лишь право тут остаться и работать. Поэтому, когда я слышу жалобы переселенцев на то, что их поселили в общежитие, где туалет один на три семьи, или стенания беженцев, что им не оплачивают курсы немецкого языка, то мне вспоминаются другие люди, иные судьбы.

Татьяна Розина