На ум Якобу пришли полузабытые разговоры о раскулачивании. Кто-то носил обиду в сердце, а кто-то плюнул и закатал рукава, чтобы заново зажить. Время показало правы были вторые. Первых долго лечило время, им не однажды ломали судьбу. Эхо коллективизации аукнулось у злопамятных в детях и даже во внуках.
«Подумаешь, обида? Тут целый народ выдернули с родной земли и будут доказывать: из лучших побуждений, вам же, дескать, во благо».
— Ну что? Якоб с укором уставился на Конрада и Андреаса Может, теперь поубавится охота уйти добровольцами на фронт?
Сыновья прятали стыдливо глаза. Филипп впервые слышал, что братья выказывали такую готовность. Может, они из детской солидарности со старшим братом? Уж больно молодцевато он смотрел с фотографий в ремнях, с саблей, в фуражке и с планшетом через плечо. Тут и не хочешь, а позавидуешь.
Вслед за первым вскорости последовал второй психологический удар. В места компактного проживания российских немцев ушел циркуляр об их поголовном переселении за Урал, в Сибирь и Казахстан.
Председатель Мария Андреевна схватилась за голову. То, что ее предшественник посчитал за благо приглашать людей с голодающего Поволжья и Украины в растущее как на дрожжах хозяйство, — обернулось настоящей трагедией для коренных жителей. Война дважды обобрала Садовое. Самые молодые и здоровые воевали, а теперь удаляли еще полсела, ибо они оказались «опасной национальности» для тыла. Предадут.
Мария Андреевна делилась новой печалью с Филиппом.
— Уехать бы вместе с вами в любой далекий тыл. Забрать с собой скот и инвентарь да снабжать фронт мясом, полушубками да валенками.
Филипп не знал что ответить. Он уже почти не занимался делами бухгалтерии. Он выписывал справки, а Мария Андреевна подписывала и ставила печать. В них значилось: «Гардт Якоб Георгиевич сдал колхозу «Заветы Ильича» 17 центнеров пшеницы, 7 овцематок, корову. Справка дана для предъявления по новому месту жительства. Печать и подпись М. Белова».
На сборы было отпущено 48 часов. В дорогу брали только одежду, посуду, еду и кое-что из постели, хотя бы для малышей. Каждому узел, и только Ваня толкался под присмотром Христяна под ногами, повторяя вопросы старших.
Ехать предстояло подводами до станции, потом поездом до моря, далее баржой через море и снова поездом по Казахстану.
Пока ехали поездом, усыпительно медленно, с долгими остановками, была одна забота набрать кипятку, нажарить в чугунке замоченную кукурузу. Сухари берегли, чтобы переправиться через Каспий, а там снова можно жарить кукурузу, пока меняются паровозы.
Путь депортированных это муки ада. Кому-то начертано было умереть от старости на разъезде № 63, а кому-то угораздило родиться не раньше и не позже, как при переправе через Каспий, на барже. Одним плотники ладили гробы, а другим зыбки. Жизнь не остановишь. Она не подождет в начале пути и тем более у ее последней черты.
В вагонах никто не знал, где тот угол, на котором скомандуют: выгружайся!
На барже (а это было в конце осени и в начале зимы) качки хватало даже бывалым матросам. И тем более невыносимой она была для тех, кто переносил ее впервые. От морской стихии ветер с ледяными солеными брызгами. Крен судна такой, что борт черпал особо крутую волну детей прятали в перины и одеяла, на них просто набрасывали всю свободную одежду, их трясло и рвало, а матерям, казалось, что это простуда, жар, лихорадка. Или все вместе.
— Укрой! доносилось из-под вороха тряпья. Я вижу звезды, — требовательно командовал малыш. А взрослые, сгибаясь от тошноты в три погибели, взирали на затянутое тучами небо и не могли понять: где же там звезды, о которых говорят дети.
В один из вечеров, когда в сумерках боролись наступающая ночь с уходящим днем, по барже панически забегали люди. Стук кованых сапог отчетливо слышали все, кто уже улегся к сырой и ветреной ночи. А когда поднялся крик: «Человек за бортом!» всех подкинуло узнать, что же там произошло.
Бежали со спасательным кругом на веревке, с багром, бежали просто поглазеть, все, кто слышал крик о помощи.Паника была короткой. А причина и вовсе из прозаического жизненного ряда. Мужик от нелепого питания зямаялся желудком. Перед сном он не надеялся дождаться своевременно очереди у импровизированного туалета и уговорил родственника или друга подержать его над бортом за руку.
Задрав полушубок как павлиний хвост на спину, несчастный рухнул за борт, едва не прихватив страхователя. Поручни оказались мокрыми. Паника длилась, может, минуту-другую. Полушубок, развернутый, как зонт, держал несчастного на плаву. Машинист застопорил двигатель и за борт кинули спасательный круг на море.
— Ну вот, заодно и подмылся, — съязвил помощник моториста. Ладно вдвоем были. А так и ушел бы рыбам на корм.
История, неизбежная в отчаянной ситуации, породила всплеск юмора до самого прибытия в Гурьев.
Под стук колес, при надежной крыше над головой, спецпереселенцы теперь чувствовали себя, словно их вернули из ада в рай.
Мастеровые мужики достали топоры и ножовки и чинили нары. На станциях в вагоны тянули горбыль и доски с разбитых тарных ящиков, колья. Опять жарили кукурузу. На барже не позволяли разводить огня. Пожара, конечно, никто не боялся, а вот вражеский самолет с бомбами, чего доброго, можно огнем приманить.
Якоб и его сыновья с удивлением вглядывались в слепящую белизну бескрайней степи: везде паслись овцы, реже верблюды вразброд, но почти не было лошадей. Разве что под одиноким чабаном. Все это вызывало вопросы. И ответы знали только коренные жители, встреча с которыми была очень близка. На узловых станциях вагоны двигали взад-вперед часами. Люди научились под этот лязг спать, до изнеможения чесались ведь не мылись уже больше месяца, торопились сходить с малышами «до ветру».
О станциях никто не спрашивал. Не имело смысла. Известно было только направление в Кустанайскую область.
На станции Зааятская отцепили наконец несколько вагонов. Филипп удостоверился у путейцев, что маневров не предвидится. Более того, на станции ему пояснили: «Это ваш конечный пункт, ждите санный обоз. Всех развезут по колхозам и совхозам». Неужели конец Одиссеи? Скорей бы увидеть продолжение жизни. До сих пор это было мучительным ожиданием нормальной жизни. Борьба с судьбой, которую умелой рукой, словно куклу-марионетку, вертели то одним боком, то другим, то с одной гримасой, то с другой перед лицом целого народа. Не всегда от имени и по поручению партии и правительства.
Пока ожидали обоз, люди разминали полуспящие суставы, жадно хватали свежий воздух, осматривались в незнакомой местности.
Первыми к переселенцам прибыло районное начальство. Старшие вагонов обступили прибывших, ожидая решение для каждой семьи.
За этим занятием минул еще час, прежде чем Гардты уместились на санях-розвальнях и убыли в совхоз Аршалинский.
Иван Сартисон
18/04/08
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
