Вязь жизни (Заметки о романе Иды Бендер)

von

17 февраля, 2011

«Да и что значит «невыносимо», если приходится выносить, и ничего другого не остается, как выносить, покуда ты в ясном уме?» (Томас Манн, «Иосиф и его братья»). Ида Бендер из Гамбурга назвала свою объемную (608 стр.) книгу строкой из очень популярной среди российских немцев песни: «Schön ist die Jugend…bei frohen Zeiten». О, да… молодость прекрасна в веселую, беззаботную пору. И о том речь. В том числе и о молодости, безвременно угасшей, загубленной, растоптанной. О слишком краткой ее поре, отнюдь не в веселом, беззаботном отрезке реальной жизни.

Песня эта звучит в моих ушах еще с довоенного времени. Ее я слышал многажды раз в поволжских деревнях – на свадьбах, на полевых работах, в колхозном клубе, на молодежных посиделках. Рефрен запал в душу: «Schön ist die Jugend…sie kommt nicht mehr». Многополосный хор обычно ладно, стройно подхватывал: «Ja, ja, sie kommt nicht mehr…» И все же в этой песне звучали радость, торжество жизни, неизбывная вера в будущее, надежда.

Ида Бендер определила и жанр своего творения – биографический роман. Строго говоря, это не совсем точно. Или спорно. Это не роман, а скорее хроника жизни повожской семьи Гольманов. Или: драматическое повествование (главным образом от первого лица) о тяжкой одиссее нескольких поколений российских немцев. Или: трагический сказ, САГА о крушении светлых идеалов на фоне одной семьи. Или: вязь жизни выходцев из германских земель, уповавших на благоденствие в России при императрице Екатерине Великой (к слову, мой предок Андреас Бельгер перебрался в Россию, на Волгу в то же время) и после невыносимых страданий и мук, мытарств и лишений с превеликим трудом вернувшихся в седьмом-девятом поколениях на вожделенную, спасительную землю предков.

Дело, однако, не в чистоте жанра. А в правдивости и честности книги, написанной без утайки, без идеологической фальши, с чувством гражданского долга мужественной женщиной – свидетельницей крутого, извилистого жизненного пути, выпавшего на ее долю и долю представляемого ею народа в черные годы сталинских репрессий и последующих этапах национальных, политических и идеологических ограничений и изломанной судьбы униженных и оскорбленных. Вполне потому закономерно посвящение книги: «Meinen wolgadeutschen Volke gewidmet».

Гордые, веские слова!

Книге предпослано предисловие одного из ярких и принципиальных автономистов, крупного, авторитетного деятеля немецкого движения в СССР Гуго Вормсбехера, точно определившего суть автобиографического повествования Иды Бендер: «Darüber, wie alles war, wie die Heldentat des Überlebens unserem Volke gelungen ist und wie die Russlanddeutschen, in beliebigen Lebensbedingungen, selbstlos alles Mögliche für den Erhalt ihres Volkes geleistet haben, kann der Leser in diesem Buch lesen, im Buch, das zu schreiben allein schon eine Heldentat ist».

Читать эту книгу тяжело: страдания описанных людских судеб становятся порой невыносимы. То и дело ввергаешься в оторопь: неужели такое могло быть?! Бесконечные, беспросветные лишения, нужда, холод, голод, неприкаянность, злобная травля, бездомье, непосильный рабский труд, издевательство, унижение, глумления, оскорбления, злорадство, упоение властью над бессильными и обреченными, двойная, тройная депортация, комендантский произвол и беспредел, повсеместное культивирование ненависти, травли народа, тихий, бытовой геноцид, тотальная несправедливость… И все это в течение не одного десятилетия! Все эти ужасы невозможно передать ни в одних «записках из мертвого дома» (Достоевский), ни в «вагоне смерти атамана Анненкова» (Сейфуллин), ни в репортажах из концлагерей (Гроссман). Представляю, как мучительно тяжело было женщине в преклонном возрасте описывать все эти «свинцовые мерзости» (Горький).

В письме автору этих строк Ида Доминиковна признается: «Начала писать по настоятельной просьбе моих внуков. После многих унижений они, рожденные много лет после войны и ни в чем не виноватые, очень болезненно переживали это отторжение от общей массы советского народа. А я еще больше страдала от этого, чем когда меня унижали. Потом еще хотелось написать про горькие судьбы своих ровесниц – немецких девушек. Было очень много скорбных фактов в жизни моих родственниц и одноклассниц. Все это снилось ночами и днем не давало покоя. Почти десять лет ушло на работу над книгой. Делала перерывы, иногда на месяц-другой. Написано было много. При переработке сократила текст, оставив основные, характерные для всего нашего народа факты. Мучали сомнения часто: надо ли теперь про все это писать? Подбадривал сын, Рудольф» (январь 2011 г., Гамбург).

Убежден: надо, надо было написать. Ибо все это было, было. Было! О том не следует забывать и тем, кто остался на пепелище под обломками развалившейся в одночасье империи, и тем, кому удалось после неимоверных испытаний вернуться на круги своя, то есть, в ту страну, откуда в поисках лучшей доли эмигрировали далекие предки.
Читать эту книгу легко – в смысле простоты и доступности повествования, стилистической ясности, манеры рассказа без литературных ухищрений-выкрутасов, без беллетристических фигур, без зауми и нудного философствования, без излишней драматизации, нагнетания страстей, без надрыва, в русле сдержанной тональности. Тремя словами я определил бы достоинства этой книги так: доброта, простота и правда.
Пересказывать содержание этой объемной книги немыслимо. Такую задачу не преследует и рецензент. Однако, считаю нужным перечислить название глав, дабы оконтурить длинный сказ и дать читателям представление о тех вехах бытия, которые живописует Ида Бендер.

Вот эти главы: «Rothammel. Appelhans», «Marienfeld, Hollmann», «Rothammel. Der Lehrer», «Marienfeld, Domnik-Lehrer», «Engels», «Krieg», «Am Jenissej. Trudarmee», «Erste Nachkriegsjahre», «Kasachstan», «Freundschaft», «Wieder an der Wolga», «Klassentreffen», «Der deutsche Klub in Kamyschin», «Enttäuschung. Wir wandern aus».

Таков пространственный охват повествования. А вот временной: «Neunzig Jahre später, 1857, wurde meine Großmutter mütterlicherseits, Elisabeth Frank, geboren. Sie hatte drei Brüder: Andreas, Leo und Josef, keine Schwestern».

Одна из заключительных фраз семейной саги: «Um 6.00 Uhr früh am 26. November 1991 wurde unsere Ankunft in Übergangslager Friedland registriert und wir in einer der Baracken untergebracht».

Выходит, 150 лет жизни немцев Поволжья охватывает Ида Бендер в своем обстоятельном повествовании.

И что же произошло за это время?

Вот перечень основных событий: прибытие на фурах первых переселенцев-немцев на пустынные, запущенные, дикие поволжские степи, освоение нового места жительства, отчаянная борьба за выживание, работа, работа, работа от зари до заката, мужчин и женщин, стариков и детей, набеги кочевых племен на первые немецкие поселения, угон молодых в рабство, обычаи и нравы переселенцев, уклад их жизни, социальная и общественная замкнутость немецких колоний, религия и кирхи, школы, начальное обучение, подробности быта, села Rothammel, Marienfeld, судьбы сторожилов, их дети, расширение круга интересов и контактов, обработка земли, животноводство, полевые работы, приспособление к климату и сезонным переменам, к периодической засухе.

Все это мое поколение в какой-то мере знает по истории, по фольклору, по преданиям, по рассказам дедов и отцов, по устойчивому семейному укладу, по обрядам, по национальной ментальности, по милому сердцу диалекту и речевым особенностям. Ну, а далее опять-таки известные этапы и вехи общественно-социального развития – революции, волнения, докатившиеся до тихих немецких поселений, введение новых порядков, классовое расслоение, крушение привычного уклада, отмена былых привилегий, обещанных Екатериной Второй, участие поселенцев в русско-турецкой, русско-японской войнах, гражданская война, продразверстка, комитеты бедноты, товарищества по обработке земли, большевистские реформы, голодомор, кровавый террор, бесконечные грабежи, раскулачивание, насильственная коллективизация, непосильные налоги, борьба с классовым и внутренним «врагом», гонения на верующих, разрушение кирх, физическое истребление пасторов и грамотных людей, казни, аресты, погромы, кровавое подавление воли, жестокие травли и расправы, всевозможные запреты, сознательное отлучение от национальных корней, закрытие школ, национальных культурных очагов, тотальные преследования.

Далее – о, господи! – война с фашистской Германией, огульный указ от 28 августа 1941 года (в этом году будем «отмечать» его 70-летие), депортация, культивирование ненависти ко всему немецкому, выселения, ссылки, трудармия, каторжный труд за колючей проволокой, советский концлагерь, методическое истребление народа, изгойство, сиротство, общественное презрение, несправедливости на каждом шагу, социальные и политические ограничения, комендантское управление депортированными народами, запреты на возвращение в родные места, грозные указы о 20-летней каторге за своевольное перемещение, постоянный гнет и произвол, лишение элементарных прав, преследование «автономистов», пустые обещания Горбачева, убийственное выступление пьяного Ельцина в Саратовской области («автономии не бу-у-у-дет!»), массовый исход, искусственные препятствия по выезду из СССР и СНГ, обдираловка на таможнях, изощренные преграды, вымогательства, грабежи имущества «возвращенцев», мытарства эмиграции… — нет, я не в силах перечислить все эти «этапы большого пути», получившие отражение в длинном сказе Иды Бендер. И то, что все эти мерзости и пакости происходили не только с российскими немцами, но и со многими другими изгоями великой империи (поляками, греками, чеченцами, ингушами, кумыками, крымскими татарами, турками, хемшидами, латышами, эстонцами, литовцами и другими), отнюдь не утешение. Трагизм российских немцев в большой степени вызван был их великой законопослушностью, порядочностью, смиренностью, робостью, трудолюбием и лояльностью к властям.

Национальные достоинства и особенности обернулись исторической бедой для всего этноса.

Такова в общих чертах, в приблизительных контурах тематика и сюжетная канва семейной саги Иды Бендер, замешанная на объемных исторических фактах, изложенная сквозь призму богатой личной биографии.

Не думаю, что Ида Доминиковна руководствовалась при писании этой книги идейной предпосылкой Стефана Цвейга в его предисловии к «Вчерашнему миру. Воспоминаниям европейца». Стефан Цвейг определил свою точку зрения так: «Много должно было произойти – намного больше, чем обычно выпадает на долю одного лишь поколения, — событий, испытаний и катастроф, прежде чем я нашел в себе мужество начать книгу, в которой мое «Я» главный герой или лучше сказать – фокус… Время само создает картины, я лишь подбираю к ним слова, и речь пойдет не только о моей судьбе, сколько о судьбе целого поколения, отмеченного столь тяжкой участью, как едва ли какое другое в истории человечества».

Сознательно или инстинктивно, по наитию эта предпосылка Стефана Цвейга стала целевой установкой и трагического повествования Иды Бендер. Да, ее «Я» стало главным героем «Schön ist die Jugend», фокусом исходной точки, судьбой целого поколения (поколений!), «отмеченного тяжкой участью» в пространственном и временном протяжении. И мы, читатели, соплеменники, должны быть благодарны за ее эпический сказ, за терпеливый, огромный труд, который зримо запечатлел историю и судьбу нескольких поколений российских немцев на фоне биографии одной семьи.

А о какой семье идет речь?

О семье писателя, педагога, переводчика, радетеля культуры, истории, литературы, языка российских немцев, коренного волжанина, принципиального борца и подлинного культуртрегера, человека, вобравшего в себя все лучшие качества и достоинства поволжского немца, сполна испытавшего все тяготы, выпавшие на долю его горячо любимого народа – Доминика Иосифовича Гольмана (1899-1991). Это придает повествованию Иды Бендер особые шарм и значимость.

Подчеркиваю: в моей судьбе Доминик Гольман сыграл большую роль. Когда в 1971 году в журнале «Простор» увидела свет моя пространная обзорная статья о литературе советских немцев (тогда нас называли именно так в отличие от западных и восточных немцев Германии) под названием «Как брат среди братьев», из далекого Красноярска я получил письмо, написанное на немецком языке. Автор письма лестно отозвался о моей в общем-то компилятивной статье, всячески поддержал меня, убеждая и впредь заниматься осиротелой литературой поруганной немецкой диаспоры в СССР.

Письмо, написанное разгонистым, каллиграфическим, учительским почерком, принадлежало Доминику Гольману. С того времени до конца его жизни мы регулярно переписывались, встречались в Москве на литературных семинарах, в редакции «Нойес Лебен», в Центральном доме литераторов, и мне было приятно общаться с этим бывалым, скромным, внимательным, внешне несколько суховатым, деликатным и глубоко порядочным человеком. Я ученически внимал каждому его слову. Помню, как мы, группа российских немецких писателей, ликовали по поводу его награждения высоким Орденом Дружбы. Это было важное признание. Это был прорыв. Это вселяло надежду.

О Д.И.Гольмане, авторе многих эпических, широкоохватных исторических повестей, рассказов, стихов, скетчей, статей, я писал не однажды, составил его Lesebuch, откликался на его книги, изданные Идой Бендер уже после ее эмиграции в Германию.
Об Иде Бендер я впервые услышал в бытности ее переводчиком в целиноградской (тогда) газете «Фройндшафт» от ее главного редактора Алексея Дебольского (он же Шольц, Шмелев, Стражевский, Дебольский). Но долгие годы даже не представлял, что она родная дочь Доминика Иосифовича. Странно, что наши пути-дорожки никак не пресекались. Я знавал всех (!) российских немецких писателей старшего поколения, до сих пор храню их письма, имел множество встреч с российскими немцами разным возрастов на московских, целиноградских, павлодарских конференциях, съездах, семинарах, а вот Иду Бендер, урожденную Гольман, мельком встретил, кажется, в какой-то редакции лишь один раз в сопровождении двух-трех активисток. Но в памяти моей эта мимолетная встреча почти не зафиксировалась. Хотя с ее сыном, Рудольфом Бендером, тоже знаком, и о нем у меня остались теплые впечатления.

Правда, находясь в Германии, Ида Доминиковна иногда пишет мне, присылает отцовы и свои книги.

Тут, кстати, замечу, что несколько сот писем российских немецких писателей я сдал в Президентский архив города Алматы. Там находится папка писем и Доминика Гольмана. Хорошо было бы издать эти письма (понятно, не только Гольмана) отдельной книгой: ведь в них разговор идет совсем не о погоде и недугах, а о национальной воле, о культуре, литературе, об издании газет, книг, учебников, о неосуществленной автономии, о потерях и надеждах. У меня уже нет сил и времени на составление и издание такой книги – скажем, 200 писем двадцати писателей, но, может, этой идеей кто-нибудь заинтересуется. Письма, которые у меня хранятся дома, я тоже сдам в Президентский архив, который заключил со мной договор хранить все мои документы (рукописи, книги, фотографии, открытки, письма и т.д.) в течение 70 лет после моего земного существования.

Еще до войны Д.И.Гольман, будучи доцентом и заведующим кафедрой в Энгельсском педагогическом институте, читал лекции по литературе и языку, писал учебники, переводил на немецкий язык книги, печатался в газетах, стал членом Союза писателей СССР, вел активную общественную работу, имел много благодарных учеников, потом, после депортации, очутился с большой семьей в далекой Сибири, был призван в трудармию, валил лес, отчаянно голодал, подорвал здоровье на непосильной работе, стойко вынес все унижения и издевательства, лишения и разлуки с семьей, был списан как «доходяга» (так называли изможденных трудармейцев, обреченных на смерть), в суровом Заполярье работал учителем, бухгалтером, продавцом в магазине, потерял любимую, верную жену, потом в аварии погибла и вторая жена, от случайного выстрела погибла и шестилетняя дочь (одна местная жительница злобно сказала: «На земле одной фашисткой стало меньше»), сын и дочь тоже оказались в трудармии, двое сыновей-подростков мыкали горе. Позже Гольман перебрался в Красноярск, стал преподавать в институте, провел первый послевоенный семинар российских писателей в Сибири, находился постоянно под комендантским прессом, под надзором бдительных органов, но выдюжил, выстоял, и на исходе жизни вернулся в родной Камышин на Волге, где продолжал так же активно трудиться и ратовать за немецкую культуру и литературу, насколько это позволяло время, обстоятельства и власть. Умер в почтенной старости и глубоком разочаровании от того, что доводилось видеть, слышать и читать. Убежденный оптимист, он понял, однако, что главная его мечта – восстановить Автономию немцев Поволжья и возродить свой народ – уже не осуществится, а дочь с детьми и внуками решилась на эмиграцию.

Вот этот единственный в своем роде, уникальный Гольман, нравственная опора многих российских немцев, и стал сквозным героем скрупулезного повествования Иды Бендер. В книге подробно рассказывается о его жизни с самого рождения до кончины, приводятся отрывки из его дневников, стихи, проникновенные высказывания. Дочь с любовью и благодарностью пишет о своем отце, о его предках по материнской линии, о его детях, внуках, правнуках, то есть охватывает тем самым шесть поколений одной семьи.