Недавно немецкая газета «Deutsche Allgemeine Zeitung» побывала в гостях у известного писателя и переводчика Герольда Бельгера и задала ему ряд вопросов. Предлагаем читателю в несколько сокращенном виде текст беседы.

— Герольд Карлович, такое ощущение, что на некоторое время мы потеряли вас из виду?

— Верное ощущение. Долгие шесть месяцев почти ни с кем не общался, даже к телефону редко подходил, и на письма не отвечал, жил, можно сказать, анахоретом.

— Что так? Творческий кризис? Душевный надлом?

— Банальный инфаркт. Глубокоочаговый. Задней стенки. Второй, кстати. А до этого был инсульт. Надо было беречься. Восстанавливаться непросто: как-никак подбираюсь к 74 годам.

— А теперь?

— Теперь Gott sei Dank ist alles schnell vorüber. Ежедневно гуляю опять возле памятника Чокану. Встречаюсь с нужными людьми, даю интервью. Вхожу в привычный ритм. Правда, не собрания-мероприятия, в гости не хожу. Живу по строгому режиму.

— И все эти месяцы не читали, не писали?

Обложка книги.
Обложка книги.

— О нет! И писал, и читал. И, пожалуй, о том поговорим подробнее. Давно зрел в голове роман. Я ведь в своё время активно участвовал в автономистском движении российских немцев. Десятилетиями собирал документы, факты. Участвовал в бесчисленных конференциях, съездах, советах немцев, состоял в правительственных комиссиях, находился в контакте со всеми лидерами немецкого движения, писал длиннющие письма в высокие инстанции, в т.ч. Хрущёву, Брежневу, Андропову, Горбачёву, переписывался со многими выдающимися людьми, оббивал с коллегами кремлёвские пороги, ходил по важным кабинетам, был на приёме у Президента СССР (в составе делегации), узнал много личностей из разных сфер, душой болел за «немецкий» вопрос, опубликовал на эту тему не одну сотню статей, выступал с высоких трибун, что-то яростно отстаивал, к чему-то стремился, и при этом постоянно фиксировал в блокнотах все свои впечатления, наблюдения, мысли, характеры и действия людей единомышленников и оппонентов, собирал все указы, постановления, резолюции о немецком движении, все это откладывал в папки под названием «Autonomie Strapazen», собирал фольклор, стихи, песни, разного рода литературу, думая, что когда-нибудь весь этот монблан материалов художественно осмыслю, оформлю при случае в книгу. И вот в реанимации меня осенило: дальше откладывать нельзя, кто, если не ты, надо решиться, ощетиниться, собрать все силы. Я вдруг ясно представил эту книгу. Это будет роман-исповедь. Сюжетным стержнем станет моя жизнь. Действие будет разворачиваться на общественно-социальном фоне длительной борьбы за автономию на Волге, борьбы за полную политическую реабилитацию. Постараюсь охватить весь трагизм поруганного народа. Ничего не утаю. Буду руководствоваться гейневским постулатом: «Schlage die Trommel und fürchte dich nicht!» Да, да бей в барабан и не бойся! Философская основа? Вечный поиск святого Грааля. Название? «Зов». Коротко и ясно. Зов судьбы. Зов мечты. Зов души. Зов сердца. Много смыслов вкладываю в это короткое слово. Три части. Временной диапозон 1956-1993 годы.

— И вы написали роман?

— Представьте. Сдюжил. Ровно сто один день, как одержимый, как каторжник, обложив себя всеми нужными материалами, задействовав все свои старые блокноты, руководствуясь всецело подсказками услужливой памяти, мобилизовав все хилые силы, накатал черновик. Вымысла в романе нет. Всё настолько документально, что я даже не менял имен реальных героев. Все персонажи реальные лица. Роман как документ, исповедь.

— Сколько романов вами уже написано?

— Этот четвёртый. Первый «Дом скитальца» — издавался дважды (в Астане и в Алматы), и теперь якобы выйдет в Германии в серии «Казахстанский календарь» на немецком языке. На роман было написано 14 рецензий в Казахстане, России и Германии. Он стал объектом одной докторской диссертации. Хотелось бы, чтобы он прозвучал и по-казахски. Но пока это на уровне далёкого проекта. Второй роман «Туюк су» — печатался в журналах «Евразия» и «Нива» и вышел отдельной книгой в издательстве «Дайк-пресс» (2004). Третий роман «Разлад» — опубликован в 2007 году в четырёх номерах журнала «Простор» (№8-11). Откликов о нем немало, зашёл даже разговор об его экранизации (стоит в каком-то плане).

— Кроме романа «Зов» есть у вас ещё не опубликованные рукописи?

— Есть, восемь. Самая объёмная дневник под названием «Тень дней минувших». Отрывки печатались во многих номерах журнала «Парасат» и «Простор», в ряде газет с продолжениями. Но мне хотелось бы издать в форме книги. Мне кажется, дневник в определённой мере отражает общественно-социальную жизнь Казахстана, его духовную ауру, даёт сведения о многих событиях и ярких личностях. Я ведь веду дневник со второго класса и сохранилась груда общих тетрадей. Что-то выбрать можно. Я и подготовил рукопись на 40 печатных листов. Один добрый человек вызвался издать в 2009 году. Если, конечно, не передумает. Другие рукописи называются: «Қазақ дҚптерi», «Разлад», «Двадцать стихотворений Абая на трёх языках» (эти рукописи находятся в Департаменте печати в Астане), «Плетенье чепухи» (второе дополненное издание), «Зов», «Вблизи и рядом», «Рассказы об отце», «Резюме». Последние две небольшие по объёму я намерен издать малым тиражом на свои средства к 100-летию моего отци и к моему 75-летию (2009г.).

— А остальные?

— Остальные могут увидеть свет лишь по соцзаказу или с помощью спонсоров. Сегодняшняя моя задача подготовить их к печати (набрать на компьютере). Дальнейшая их судьба не в моей воле. Время рассудит. Иногда мечтается о книге литературных портретов и сборнике статей последних лет, но, боюсь, это так и останется мечтой.

— Что из себя представляет рукопись «Двадцать стихотворений Абая на трёх языках»?

Леонард Кошут.
Леонард Кошут.

— Это уже не совсем рукопись. Книжка под названием «Abai. Zwanzig Gedichte» вышла в прошлом году в Кёльне в издательстве «Önelverlag». Об этом писали как о культурном событии и в Германии и в Казахстане. Составителем, автором предисловия, послесловия и комментариев является ваш покорный слуга, а переводчиков на немецкий язык давний друг казахской литературы, мой старший друг берлинец Леонард Кошут. К переводу Абая он отнесся очень ответственно, о чём свидетельствует наша переписка, и справился он со своей задачей блистательно. В этом сборнике стихи Абая приводятся на трёх языках, а книгу украсила исповедальная статья Л. Кошута «Mein Weg zu Abai und Probleme der Nachdichtung». Книга издана с любовью. Уже три года ношусь с идеей издать её в Казахстане (с другим послесловием и предисловием), но пока тщетно. Правда, недавно был звонок из астанинского издательства: похоже собираются издать. Я-то искренне полагал, что Абай на трёх языках беспрепятственно выйдет в Казахстане, а уж потом как-нибудь пробьем в Германию. Получилось всё наоборот.

— Ну, а с российскими немецкими писателями в Германии связь поддерживаете?

— Поддерживаю, насколько хватает времени и сил. Часто бывает у меня бывший алмаатинец, ныне берлинец Александр Шмидт; навещали Константин Эрлих, Эдмунд Мятер, Теодор Шульц, некоторые звонят, присылают книги. Я их читаю, иногда пишу рецензии. Знаком с литературными альманахами, коллективными сборниками последних лет. Радуюсь новым книгам, издательству Бурау, новым именам, подвижнической деятельности Надежды Рунде, Агнес Гизбрехт, Светланы Фельде.

Надежда Рунде в гостях у Роберта Лейнонена.
Надежда Рунде в гостях у Роберта Лейнонена.

Да, любительщина, самодеятельность, хобби, несомненно, имеют место. Для некоторых авторов литература занятие «от нечего делать», но есть и крепкие профессионалы, знающие ЧТО, КАК и ЗАЧЕМ писать. Жалею, что не всем успеваю сказать доброе слово поддержки, но в моей книге «Постфактум» отведён целый раздел литературе немцев, живущих в Германии.

— Можете назвать несколько произведений «наших» немцев в ФРГ, на которые вы обратили внимание?

— Постараюсь. Начну с романа незнакомого мне Виктора Штрека. Большущий роман! Толстенный. Основательный. Глубокий. Я читал отзывы о нем в периодической печати Германии. Отзывы легковесные, поверхностные, рядовые читательские. Роман заслуживает большего. Читал его долго, делая пометки на полях. Роман называется «Heimat ist ein Paradies». Хорошее, философское название. Paradies, однако, не Германия, а вообще Heimat. Для иных моих друзей кызылординские пески и пыльные смерчи истинный Paradies на земле. Я так воспринимаю эту формулу. Роман композиционно выстроен крепко, имеет мировоззренческую, философскую основу, широкое дыхание, характеры выписаны с любовью, убедительно, рассуждения глубоки, вещь в общем цельная, многоплановая, профессионально сработанная. Автор впервые, насколько мне позволительно судить, широкоохватно показывает судьбу российского немца на фоне конкретных реалий современной Германии. Герой романа Франк, юноша, только что приехавший из России в вожделенную страну предков, явно идеализирован, не по возрасту начитан, образован и мудр и всем своим обликом и сложностью, цельностью натуры сводит своих сверстников с ума, к тому же овладел изящным немецким языком, рассуждает об истории, философии, политике как зрелый, искушенный доцент, на уровне самого автора романа, поставлен на котурны, заметно героизирован. Он носит в своём молодом сердце боль, трагизм своего народа. Каким образом в России сложилась такая незаурядная личность, с юных лет исповедующая нравственные ориентиры великого Канта, автор не объясняет, но таков его художественный и философский штандпункт. Он хочет показать германским сородичам, что его российский этнос отнюдь не пыль на ветру, не страдалец, не унижен комплексами неполноценности, он пребывает в вечном поиске святого Грааля. Да, и мы, российские немцы, не лыком шиты, и мы в состоянии утереть кое-кому надменные, спесивые носы. Что ж меня такая постановка греет, и хотя я лично подобных вундер-юношей среди российских немцев в реальности не встречал, но полагаю, что в идеале они могут и должны быть, и чувство немца, понятие чести и достоинства должны быть высокими, едиными, и если по Достоевскому задача литературы будить человека в человеке, то Штрек имеет полное право разбудить в немце прежде всего немца человека гармонии, дела, идеала, мужества и благородства, человека, болеющего душой за свою нацию, возвышающего себя, не унижая других. Человека, исповедующего нравственные максимы великого Канта: жить по правде, всегда и всюду, в любых обстоятельствах. Об этом романе можно говорить и в превосходной степени, о нём можно спорить. Он рождает, будит мысль. Нацеливает на высокие ориентиры. Встречаются очень сильные сцены, динамические ситуации, драматические столкновения, картины душевного накала. Я поначалу боялся, что роман не одолею, ибо по привычке читаю десяток книг на разных языках одновременно так продуктивнее, но одолел с радостью и пользой и могу поздравить молодого коллегу со столь значительным художественным достижением. Роман должны прочитать многие, и не только российские немцы. Он прозвучал бы актуально и на русском языке. Я знаю, что «DAZ» уделила этому произведению место на своих страницах.

— Да, с автором беседовала Надежда Рунде.

— Она прекрасный пропагандист российских немецких писателей. И вообще Надежда Рунде, Светлана Фельде и Елена Зейферт украшают «DAZ». Их я читаю с удовольствием. Умные дамы! В литературе знают толк.

Светлана Фельде.
Светлана Фельде.

— Вы лично с ними знакомы?

— С Надеждой Рунде я переписывался, когда она жила ещё в Костанае. Помню её тогдашние стихи, статьи. И теперь она меня снабжает сведениями о литературных делах-делишках в Германии. Светлый человек. Просветительница. Знаю: коллеги её уважают, любят. Светлану Фельде помню по «DAZ», по публикациям в «Новом поколении». Знаком с её творчеством. Ну, а Лена Зейферт моя «внучка». Умница. Трудоголик. Разносторонняя. Докторская диссертация её нечто уникальное. Поразительно контактная, общительная, мобильная, одарённая личность. И обаятельная.

— Светлана Фельде издаёт альманах «Пилигрим»

— Знаю. Передавала мне два тома. Со вкусом составлены и изданы. Свежие имена. Перекличка эпох. Хороший язык. Родственность душ пилигримов на Земле. Всё продумано. Проза. Поэзия. Публицистика. Высокая планка. В «Пилигриме» мне нравятся разножанровые вещи самой Светланы. Я её в Алматы маловато знал, и теперь у меня ощущение, что в Германии она духовно и профессионально сильно выросла. В Германии она находит совершенно незнакомых авторов, читать которых интересно и любопытно. Я пока видел два выпуска «Пилигрима». Надеюсь, это доброе начало не заглохнет. У нас здесь благополучно скончались «Heimatliche Weiten», «Феникс», может «Пилигрим» продержится во времени и пространстве Прислал мне переиздание своего романа «Время великого поста» мой давний знакомый Эдмунд Матер. В нем, в романе, потрясающие сюжеты, переплетение человеческих судеб, трагические факты на фоне неизбывной боли за свой народ, на фоне трагедий XX века. Матер человек серьезный и ответственный. Для него писательство отнюдь не забава, не хобби, а способ выражения самого сокровенного. Он и пишет, будто ладит тяжелую, очень нужную работу основательно, точно. Он немного монотонен в повествовании, палитра его несколько скудна, может, излишне трагичен в восприятии жизни, любит нагнетать страсти. Но подкупает искренностью, достоверностью, правдивостью.

— Писала наша газета и о книге Антонины Шнайдер-Стремяковой

— Да, да, знаю. «Жизнь что простокваша». В двух книгах. Автобиографическое жизнеописание. Масса фотографий из семейного альбома. Автор определила жанр повествования так: «Мемуарный роман». С подзаголовком: «История немецкой семьи из России». В заметке (четкий, твердый учительский почерк!) говорилось: «литературный дебют, в котором я сама себе была и корректором, и редактором Хотелось бы выйти на российского или другого русскоязычного издателя Нельзя ли в Казахстане напечатать за счет издательства, чтобы оно и распространяло?» Последний вопрос, признаться, меня несколько обескуражил. Где найдешь ныне издателя, который издал бы подобный «мемуарный роман», да еще и сам распространял? На такое, пожалуй, и «Анна Каренина» не претендует. Я прочитал-пролистал обе книги, рассмотрел фотографии. Что можно сказать? Честный, правдивый пересказ семейной истории. И не более. Вряд ли мемуарный жанр. И уж никакой не роман. (Вспоминается мой дядя Эммануэль, который донимал меня: «Ну, опиши мою жизнь. На десять романов потянет!» — «А кто их будет читать?» — «Ну, хотя бы мои жены».) К литературе вряд ли это имеет отношение. Заурядное описание пыли сугубо личного бытия. На потребу семьи мужа, детей, внуков разных. Таких книг сугубо частного характера ныне издается много и в Германии, и в Казахстане. И история каждой семьи, вероятно, тянет на подобный «роман». И, представьте, каждая семья начнет издавать двухтомную «простоквашу», щедро иллюстрируя парадными фотографиями. Какое это имеет отношение к литературе? Это просто милое изделие для домашнего пользования. В лучшем случае, мертвые факты, сырье для гипотетического произведения. И еще. Я весьма скептически отношусь к механическому раскладу: ох, как в России все было ужасно, скверно, тяжко, убого, бедно и как все супер в Германии. Наверное, жизнь все же сложнее, даже если она сплошная простокваша. И, судя по фотографиям, автору и ее близким не так уж и худо жилось в России: все гладкие, сытые, ухоженные, в школе работают нарядные, учатся, за пианино сидят, сплошное благополучие, красивые лица. О чем тогда речь? К чему эти страшилки, страсти-мордасти, бесконечные длинные диалоги, протокольные подробности, самолюбование, самовосхищение? Нет, я не мог воспринять «простоквашу» всерьез, о чем и написал автору. Письмо мое, однако, не дошло, вернулось: адресат куда-то выбыл. Разумеется, подобные дамские изделия я не могу предложить ни одному издателю в Казахстане. Вообще, честно скажу, в изданиях «наших» немцев в Германии еще очень много самодеятельности, литературщины, хобби. Исключения: А.Шмидт, А.Райзер, В. Эйснер, В.Вебер, И. Кайб, Анатолий

— Штайгер?

— Да, Штайгер, роман «Чужие». Отдельные удачи встречаются у Шульца, Люфта, Курта Гейна А так в большинстве милые забавы, рукоделье, женское «сю-сю».

— И Нелли Косско?

— Нет, Нелли Косско совсем другое дело. Серьезная дама! То, что она пережила, перевидела, перечувствовала, осмыслила, испытала, она смогла изложить, переплавить в капитальный труд в крепкую, проникновенную трилогию, своеобразное «хождение по мукам», где каждая страница документ и обвинение в геноциде народа. О первых двух книгах трилогии «Der geraubte Kindheit» и «Anderen Ende der Welt» — я как-то уже писал. Получил от автора и третью книгу «Wo ist das Land…», изданную в Аугсбурге Waldemar Weber Verlag. К трилогии своей Нелли Косско шла долго, можно сказать, всю жизнь, и она достойно завершила свою «Die Quadratur des Kreises». Я трилогию ее прочитал с дрожью в сердце, сочувствуя, сопереживая всему, о чем так жестоко и правдиво, сурово, с запоминающими деталями поведала автор. Цену, вес, вкус слова она знает. Я слышал ее гражданский, журналистский, писательский труд оценен общественностью Германии по достоинству. Рад. Она того заслуживает.

Слежу за творчеством и Рейнгольда Шульца. Он даровитый человек, живет бурно, размашисто, неуемно, был активен, предприимчив в Советском Союзе, неутомимо ищет себя и удачу в Германии, настроен на юмористическую волну (его «Анекдоты папы Шульца» остроумно запечатлели реалии российского немца в разных ипостасях. Какие-то анекдоты я вложил в уста одного моего героя в романе «Разлад»). Шульцу надо было свои богатые жизненные впечатления переплавить в художественную форму. Он к этому стремится, но, видно, не хватает стимула, твердого убеждения, направления, веры в свои силы. На мой взгляд, и Эйснер, и Люфер, и Гейн, и Шульц, да еще ряд литераторов из бывших «наших», несколько поздно спохватились и остановились в растерянности на подступах к подлинному призванию. Ясно, что ныне «паршивая беллетристика» (А. Куприн) не кормит, не стимулирует, а писать для забавы, «в стол» трудненько (особенно для трезвого, практического немца), и творить без стимула проблематично, ты как бы связан по рукам и ногам. Состояние это мне знакомо. А мужики эти способные, талантливые, грамотные, им есть ЧТО сказать, и они знают КАК сказать, в литературном ликбезе не нуждаются, учились в русских школах, мыслят по-русски, свободно плавают в стихии русского перестроя (в отличие, скажем, от меня, воспитанника казахской аульной школы и казахского мировидения).Еще раз упомяну, к слову, Надежду Рунде. Ее книжки для детей богато иллюстрированные, великолепно изданные (мне издатель Бурау любезно прислал «Potti, der Welt» в переводе с русского на немецкий и английский языки. Прелесть издание!), и поучительны, и литературно-блестящи, и эстетически превосходны. Очень по душе мне и короткие критические заметки, и интервью Надежды. Было бы здорово, если бы она собрала все эти «штучки» и издала бы отдельной книжкой. Полезная бы получилась книжка! Вальдемар Люфт, мой земляк по Казахстану, южанин, прошедший непростую школу жизни, пишет отменно реалистические рассказы. Я их охотно читаю. А его повесть «Несвятая Мария» — вообще крепко сотворенная вещь. В писаниях этих литераторов меня иногда настораживает одно: они всецело в плену своих советских впечатлений, материал они черпают из своей жизни в Советском Союзе; они, как правило, барахтаются в той действительности, пережевывают жвачку тех времен сорока-пятидесятилетней давности. А между тем, они живут в сытой, благополучной Германии по десять-двадцать лет, но эта тема жизнь российского немца в центре Европы их почти не трогает. Ощущение такое, что живут в вакууме, что тамошняя жизнь протекает мимо, что она не дает импульса для творческих поисков, что писатель выпал из времени, он как бы эмигрант, живет прошлым, теми впечатлениями, запахами, коллизиями, природой той жизни, от которой он ушел. В чем дело? Российский немец со всем своим психологическим багажом очутился в новых условиях, столкнулся с новыми проблемами, ему приходится едва ли не в корне перестраиваться, приспосабливаться, приноравливаться к незнакомым условиям, преодолевать бесконечные стереотипы и барьеры. Эта сторона жизни очень слабо отражена в творчестве российско-немецких литераторов германского периода. Вот Виктор Штрех в своем упомянутом выше романе нашел совсем иной подход, иной ракурс. Ну, еще Райзер в своем романе «Возвращение Одиссея» всерьез затронул эту тему. Иные сочинения германских собратьев читаю с двойственным чувством. Автор сочно описывает разные страсти-мордасти, многочисленные «свинцовые мерзости» (М. Горький) в бывшем Советском Союзе, рассказывает о тяготах, несправедливостях, иногда даже ерничает, зубоскалит, злорадствует и захлебывается от счастья, что вернулся наконец на родину предков, как Одиссей в свою Итаку, но живет старыми впечатлениями, посасывает обмусоленный пряник, ностальгирует, восхищается природой Алтая, Сибири, запахами степей Казахстана, вершинами Алатау, горных жайляу-пастбищ Киргизии, млеет от воспоминаний детства, а жизни современной Германии не замечает, соблюдает во всем политкорректность, себя самого в новых условиях не видит, «рай» новой родины не ощущает. И ты, читая эти опусы, недоумеваешь: где же рай, почему его не видно в произведениях, откуда эта неизбывная тоска по той части жизни, которую автор склонен развенчать, осуждать, разоблачать, высмеять, проклинать? Такой творческий штандпункт не убеждает, вызывает сомнение в искренности и порядочности автора. Или я ошибаюсь?

— Затрудняюсь судить. Вам виднее. А что, Герольд Карлович, происходит в литературе казахстанских немцев?

— А ничего и не происходит. Где они, казахстанские немцы? Я и Лена Зейферт вот осколки той литературы. Две ласточки весны не делают. Остальные кто умер, кто перебрался на иные берега. Когда-то одних членов Союза писателей СССР было более двадцати человек. Остался один я. Лену что-то упорно в члены СП не принимают. Да и зачем ей там быть, где и без нее около 800 человек? Ныне все, вплоть до постового милиционера, писатели. Каждый выращивает свою капусту, картошку. Каждый промышляет своей «простоквашей». Да Иван Сартисон опубликовал у вас документальную повесть. В ней человеческие судьбы взяты из жизни, охвачены все трагические этапы нескладного бытования российского немца в середине XX века. Больше никого и назвать не могу. Печальная картина И Россия сильно оскудела на немецкие литературные таланты. Опустело литературное поле. Заросло трын-травою. Грустно Очень. Хоть белугой реви. Потому и ощущаю себя иногда сторожем немецких могил в Казахстане. Вот брожу, как неприкаянный, с тощей немецкой сумой возле памятника Чокану. Нередко беседую с памятниками Джамбулу, Чокану, Ауэзову, Пушкину. О них у меня есть книжка «Тихие беседы на шумных перекрестках». Из-за стекла книжного шкафа на меня строго взирают Гегель и Гете. Гегель вопрошает: «Ты что всякую белиберду читаешь?! Не забывай про Абсолют!» Гете утешает: «Warte nur, balde ruhest du auch »Пилигрим. Странник на земле. Лебенсраум сузилось. Тащусь-чикиляю по обочине жизни с трухлявым посохом в руке

— Ну, да! Знаю, вы живете по-прежнему активно, много печатаетесь, выступаете часто по ТВ, даете интервью, востребованы.

— Да, жаловаться, грешно. Уныние один из семи смертных грехов. Стараюсь ему не поддаваться. И газеты и ТВ меня постоянно теребят. И интервью даю по-всякому поводу налево-направо. И печатаюсь немало. В моем реестре на сегодняшний день 1507 публикаций. Издал 42 книги. Составил 20 книг. Перевел с казахского на русский язык не менее 25 томов около двухсот произведений. Выходит, с количественными показателями полный порядок. А вот немецкая струна звучит с годами все слабее. И хотя пишут, что в Казахстане все еще 200-250 тысяч немцев, я их не вижу. И не слышу. Чем занимаются? Чем живут? К чему стремятся? Keine Ahnung!

Восхищаюсь корейцами. Уверенно шагают. Громко о себе заявляют. Во всех сферах. Напористы. Деловиты. И татары постоянно на виду. Предприимчивый народ. И уйгуры дают о себе знать. И русские пошумливают. А немцы будто дали обет молчания. «Hänschen klein geht alein in die ganze Welt hinein»… И на страницах «DAZ» немцы самые робкие. Словно их ничто не интересует. Основной контингент укатил в Фатерланд, а оставшиеся стараются не дышать. От них ни холодно, ни жарко. В стране что-то происходит, а у них хата совсем уж с краю. Меня это обескураживает, угнетает. Лично я общаюсь только с академиками Боссом и Гессеном. Может, и я самоотстранился, ушел в казахскую степь, довольствуюсь русской и казахской струнами своей измочаленной души?

— Чем намерены заниматься в дальнейшем?

— В дневниках Льва Толстого встречается сокращенное словосочетание «е. б. ж.» — «если буду жить». Надо — повторюсь издать восемь накопившихся рукописей, а далее «е. б. ж.» — буду писать рецензии, статьи, давать интервью и, может, переводить казахскую прозу на русский язык. Изначально я ведь переводчик. В последние годы отошел от этого занятия. А в казахской литературе есть достойные вещи, которые надо бы переводить на русский и другие языки. Надо бы обработать и издать тысячи писем моих немецких коллег, которых ныне уже нет. Я ведь свои бумаги понемногу сдаю в Президентский архив, с которым у меня заключен договор: обещает хранить мои бумаги в течение 70 лет после меня.

— Много сдали?

— Мешка два-три. Несколько тысяч документов. Исследователи, диссертанты ими пользуются. Кое-что сдал в Республиканский музей книги, в Петропавловский краеведческий музей

— Написано о вас

— Изрядно. Около 400 статей. Две монографии, одна биографическая повесть в казахстанской серии «ЖЗЛ». Защищены три кандидатские диссертации, несколько курсовых и дипломных работ. Снято два документальных фильма Жанны Ахматовой и Игоря Гонопольского.

— И званиями, регалиями, премиями не обделены?

— Не обделен.

— Семейные обстоятельства

— Все просто. Жена до сих пор преподает в школе. 51-й год. Отличник просвещения. Методист. Дочь помощник режиссера, режиссер по кастингу в студии им. Горького в Москве. Зять заслуженный артист России. Руководитель балетного ансамбля. Внук окончил колледж. Правнучка подрастает. Одна сестра в Ташкенте, другая в Германии. Племянники, родня в России, Узбекистане, Германии.

— Значит, Герольд Карлович, покой вам только снится?

— Да, я ведь фаталист. Давно понял, что должно быть, то и будет, а то что будет, уже было. После инсульта мне был голос: пока пишешь, тебя не трону. А как забросишь перо, мигом заберу. Я хоть и атеист, в это уверовал. Потому и продолжаю шкрябать пером. Знаю: пока шкрябаю живу. А дел на мой век предостаточно. Я веду свою колонку в журнале «Esquire».Так сказать, колумнист. Второй год веду рубрику в газете «Тасжарган». Из номера в номер печатается мое «Плетенье чепухи» — повседневная животрепещущая публицистика. Горжусь, что в прошлом году стал лауреатом премии «Свобода».

— Ну, что ж Долгих лет вам жизни и новых свершений. Да не устанет ваше перо, Герольд Карлович!

— Большое спасибо! Да сбудутся ваши слова.

Интервью: DAZ

04/07/08


Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia