Телеграмма пришла неожиданно: «Срочно выезжайте. Встреча намечается седьмого мая в одиннадцать часов». В самолете Гарри почувствовал себя неважно. Ни с того, ни с чего заныло сердце и было непривычно тесно в груди. Раньше такого он не испытывал.
До штаба оргкомитета он добирался на метро с пересадками два часа. Там все бурлило. Готовились какие-то документы. Распределялись роли: кто о чем будет говорить. Важно быть максимально сосредоточенным, лапидарным, не поддаваться эмоциям. Точно формулировать свои мысли. Иметь при себе четкие тезисы. Укладывать речь в две-три минуты. Совсем не обязательно, чтобы выступали все двенадцать человек. Все в курсе дела. Всем все ясно. Самое важное выслушать президента и тех высокопоставленных товарищей, которые будут на встрече. Прессы, телевидения не будет и протокол вести не будут, а потому важно, чтобы двое из присутствующих максимально подробно вели запись беседы. Решили: «Пусть это берет на себя Гарри. У него это получится. И ему поверят все. К тому же, кто знает, может, он в будущем напишет роман. Ему и карты в руки».
Гарри согласился.
Еще два часа и опять-таки на метро он добирался до дочери и внука. В метро совсем стало худо. Сердце подкатывало к горлу, ноги становились ватными, кружилась голова. Казалось, он вот-вот рухнет. После метро предстояло еще ехать пять-шесть остановок на автобусе. Рюкзак показался неимоверно тяжелым. Сердце взбунтовалось, опухло, колотилось, трепыхалось. Никаких лекарств с собой не было. Гарри охватил липкий страх. Он видел себя лежащим на грязном полу, с рюкзаком, с «дипломатом», с палкой в руке, с ужасом представил себе, как его будут вытаскивать из автобуса чужие люди и поспешно укладывать на скамейку или обочину дороги.
Еле добрел-дотащился до нужного корпуса, до лифта, поднялся на шестой этаж, нажал на кнопку, чувствуя, как темнеет в глазах.
— Деда, деда, — залопотал-заликовал трехлетний внук.
— Папа! Наконец-то! кинулась на шею Иринушка.
Через полчаса сердце успокоилось, будто ничего и не было. И Гарри наслаждался радостной встречей, выложил все гостинцы из рюкзака, усадил внука на колени, насладился фирменными блинчиками зятя, стал слушать сбивчивые рассказы дочери, налюбовался коллекцией машинок внука, радовался уютом, чистотой ухоженной, красиво обставленной квартирки.
Предстоящая встреча в Кремле с президентом страны обрадовала и близких. Что ни говори, а с президентом встречаются не каждый день.
Утром Гарри отправился в путь пораньше. Уговор был собраться у Спасских ворот минимум за полчаса.
И когда уже всем вручили пропуск и делегация молча прошла через Спасские ворота, Гарри опять почувствовал острую боль в груди и обессиливающую слабость в ногах.
— Ребята, что-то сердчишко ёкает.
Тут же трое услужливо протянули валидол и нитроглицерин.
Все были сосредоточены, серьезны.
Молча поднялись по широкой парадной лестнице, устланной коврами.
Внизу, у входа, толпилась еще одна шумная группа сплошь в казачьей форме.
— А эти куда? Нас, что ли, сопровождают? спросил кто-то нервно, по-немецки.
— Нет. Они на прием к Янаеву собрались. Свою справедливость ищут.
Шли вверх, как на эшафот.
— Шаг влево, шаг вправо, стреляю без предупреждения, — пошутил кто-то, снимая нервное напряжение.
Действительно: трудармейцы под конвоем.
Неопределенность сковывала.
Потом долго, гурьбой, поглядывая на часы, шли по длинному коридору. Боль в груди Гарри улеглась, но в ушах шумело и каждый шаг давался через силу. Больше всего он боялся, что отстанет от группы. Прибавили шаг. До назначенного времени оставалось минут десять-двенадцать.
Из бокового кабинета, улыбаясь, широко раскинув руки, вышел навстречу Рафик Нишанов. В русской речи его чувствовалась узбекская сладость.
— О, братья мои, пришли? Все в сборе? Приветствую вас! Президент ждет вас. Только не здесь, а в том крыле. Пойдемте!
Повернули, опять потопали по нескончаемому коридору. Кто-то едва не сорвался на трусцу.
— Ничего, ничего- успокоил Рафик Нишанович. Успеем.
Успели. Все дышали, как загнанные лошади. Шествие замыкал Гарри. И через «дугу» он прошел последним, торопливо вынув из кармана ключи и мелочь.
«Дуга» издала дребезжащий звон.
— Пройдите, пожалуйста, еще раз, — вежливо предложил охранник. Можете без трости?
Гарри положил на стойку трость с медным набалдашником.
«Дуга» опять прозвенела.
— У вас что, протез? спросил охранник.
— Нет, ортопедическая обувь- растерялся Гарри.
Мелькнула мерзкая мысль: неужели при всех заставят разуться?
— Извините, пройдите, — смилостивился офицер-чекист.
В просторной приемной малость отдышались. У двери, возле окон, у столов застыло несколько строгих, подтянутых молодцов.
Ровно в одиннадцать часов распахнулась дверь в зал. Быстро расселись за длинным столом. Перед каждым лежали отточенный карандаш и глянцевый блокнот «Москва». Возле окон с роскошными шторами, на обитых стульях сидело человек шесть. Все в костюмах, в галстуках, тоже сосредоточенные и серьезные.
— Ого! Солидная делегация, — нарушил тишину Гиренко (Гарри узнал его по портрету в газетах). Гуртом и батьку легче бить.
Никто на его шутку не отреагировал.
Гарри повел взгляд вдоль стола. Его соплеменники застыли в ожидании и, казалось, даже не дышали. Абсолютно непроницаемым оставался один академик Раушенбах. У остальных был бледный вид.
В пять минут двенадцатого из боковой двери стремительно вышел президент, улыбнулся, поздоровался, сел в кресло в торце стола. Кто-то положил перед ним лист бумаги с фамилиями участников встречи.
Горбачев чуть скосился на лист, быстро оглядел собравшихся.
— Я так понимаю, что эта встреча назрела давно. Он посмотрел на академика Раушенбаха. Тот едва кивнул массивной головой. Но жизнь наша такая. В дефицитах. В том числе и в этом. президент вздохнул, сделал короткую паузу. Как построим разговор?
И опять посмотрел ободряюще на академика Раушенбаха.
Раушенбах глухо зоговорил:
— Мы очень благодарны, что Вы, уважаемый Михаил Сергеевич, нашли время для насущного разговора с нами. Проблема есть. И дальше откладывать ее нельзя. Среди немецкого населения в стране начинается эмиграционный вал. Массовый исход немцев, полагаю, никак не идет на пользу страны по всем параметрам.
Горбачев мягко перебил академика:
— И вы имеете здесь в лице президента людей, которые не хотят, чтобы вы уезжали.
Раушенбах, не торопясь, основательно, начал разворачивать свои тезисы:
Нет ни одной школы по всей стране.
Нет учебников.
Нет учителей.
Затягивание решения немецкого вопроса не выгодно экономически, морально позорно, фактически имеем дело с дискриминацией.
Проблема перестала быть немецкой. Она превратилась в общегосударственную. Немцы настроились на эмиграцию. Потеряли веру. «А мы уезжаем до дома, до хаты». Многие связывают свое будущее с Германией, откуда предки уехали в Россию более двухсот лет назад.
Немцев приглашают многие. И Ульяновск, и Одесса, и окрестности Ленинграда. Порядочные работники всюду нужны. Но это не решение вопроса. Нет государственности вот в чем вопрос. Нет полной реабилитации. Чувствуется противодействие, особенно партийно-советского аппарата на Волге. Им наплевать на страну. Там руководствуются локальными интересами.
Спокойный, ровный поначалу тон академика становился все жестче. Выражение добродушного лица изменилось. Складки, морщины резче обозначились.
Как снять напряжение? Надо объяснить российским немцам: то, что вы ищете на чужбине, вы получите сполна, в полной мере здесь. Государственность, университет, гарантированное будущее. Подлинное равноправие.
ФРГ, конечно, поможет. Но им нужно знать, куда уходит помощь. На какие конкретные цели. Разгильдяйство там не терпят. Немцы, как вам известно, народ конкретный. И цену копейке знают.
— Есть программа восстановления республики? спросил Горбачев.
— О том скажет следующий товарищ, — тотчас отозвался Раушенбах.
Откашлялся Вормсбехер, готовясь к своей части выступления.
— Азербайджанцы и армяне в семьях договариваются ночью, — заметил с улыбкой Горбачев.
Вормсбехер, заглядывая в бумажку, заговорил короткими рублеными фразами.
На повестке дня стоит восстановление государственности советских немцев. Все упирается именно в это.
Восстановление национальных районов там, где сохранилось компактное проживание немцев.
Далее: удовлетворение национальных запросов в области культуры. То, что сделано по этой части до сих пор, — неудовлетворительно.
Пора решить и представительство советских немцев в верховных структурах. У нас есть депутаты-немцы, но нет депутатов от немцев.
Языковой потенциал был разрушен еще до войны и во время войны. И с тех пор не восстановлен.
Немецкая проблема не допускает половинчатости.
Мы ничего не просим и не требуем. Мы только предлагаем, как решать проблемы.
В сущности ничего не делается. Центральная газета для немцев «Нойес лебен» куплена кооперативом. И ей теперь не до немецких проблем. Проект закона о трудармейцах так и остался проектом на бумаге. Завтра наши отцы будут сидеть на собраниях рядом с участниками Великой Отечественной войны, но их права не приравнены к ним, их доблесть в трудовой армии не учитывается.
— Что, разве этот документ до сих пор не подписан?! удивился Горбачев.
Возникло небольшое замешательство. Горбачев посмотрел на Нишанова. Тот опустил глаза. Те, что сидели на кожаных стульях вдоль стены, исподлобья посмотрели друг на друга.
— Я помню, — переборол смущение Горбачев. Было решение Политбюро о создании автономной области в Казахстане. Вроде все было на мази. Принципиального возражения, кажется, не было. Казахстанское руководство было «за». Но потом против немецкой автономии выступило местное население.
Продолжение следует.
17/04/09
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
