В строй, Иван Тротт, Кайзер идет…

Июль 1914 года – начало Первой мировой… Не знаю, почему вспоминаются именно военные эпизоды из жизни мужчин моего рода: то ли год такой военно-исторический, то ли тема малоизвестная, но в прошлом веке нашим предкам действительно слишком часто приходилось браться за оружие.

Вплоть до 1874 года немецкие колонисты, как и граждане некоторых других национальностей, фактически не призывались в армию России. Коренным образом всё изменилось в царствование императора Александра II. Жизнь поволжских немцев менялась стремительно. Негативное отношение к переменам у колонистов начало складываться сразу в силу неприятия воинской службы после стольких лет свободы от воинской обязанности и, самое главное, потому, что за экономическое содержание семей рекрутов несла ответственность вся община, а это для зажиточных и единоличных немцев было выше их понимания. Но время и обстоятельства меняли понятие, появились свои герои из немцев Поволжья в турецкой, японской войнах..

Первая мировая война ознаменовала особый период в истории поволжских немцев. И если говорить образно, то лето 1941 года было переписано и скалькировано с лета 1914… В 1915 году император Николай ll подписал ряд законов, позволявших лишать немцев их земельных владений и дававших право на депортацию. Эти законы успели применить для немцев, проживавших в западных районах Российской империи, но не для немцев Поволжья. Несмотря на явные антинемецкие настроения в стране, к середине 1915 года в действующей армии находилось более 50 тысяч немецких парней с берегов Волги…

Не миновала эта участь и моего деда по материнской линии Ивана (Иогана) Тротта.
Семья отца Ивана — Филиппа Тротта — жила в с. Визенмиллер (ныне с. Луговское, Ровенского района, Саратовской области), входившей в Торгунскую волость, Новоузенского уезда, Самарской губернии. Село считалось крупнейшей немецкой дочерней колонией в России. Основали её колонисты, проживавшие ранее в материнских колониях Бальцер (откуда родом был мой отец Филипп Думлер). Тротты, как и большинство жителей, занимались сельским хозяйством. Филипп также имел долю в маслосырзаводе, славившемся своей продукцией далеко за пределами губернии.

Лето 1915 года выдалось знойным, хлеба стояли высокие, налитые, пора было убирать. В один из обычных дней Филипп возвращался с полей, въехал в село, повернул на родную улицу и заметил необычное оживление: было слишком много народа, несмотря на рабочее время..

— Фрида, что случилось? — спросил соседку.

— Рекрутов берут, староста сказал семнадцать человек от села.

Не знаю, как в число этих парней попал мой дед, но в нашей Familienchronik рукой моей прабабушки написано, что его забрали в июле 1915 года. Почему он? Всё очень просто: был холост и жил с родителями. Отец Филипп решил так: «Пойдет Иван! Решено! Если вернется – женим»…

На волостном Ровенском сборном пункте армейский унтер-офицер, проводивший перекличку, как бы походя сказал, что, кстати, не было секретом: «Вы немцы, и путь вам один – кавказский фронт».

Понятно было, что доля русскоподданного солдата немецкой национальности изначально была незавидной. Командование Русской армии считало нежелательным назначать немцев в действующие части. Объяснение было простым: пытливые, зоркие, грамотные, но немцы по духу. Для солдата- немца выжить в тех условиях значило не попасть в действующую армию и в тыловое обеспечение казачьих частей. Эти с немцами не церемонились. В общем, настроение у новобранцев из Визенмиллера было не самым радужным.

Всего около четырех тысяч немцев за всю войну направили в боевые части, в пехоту – по 10 человек в каждую роту, но внутри рот их распределяли по разным взводам и отделениям так, чтобы в одном подразделении находилось не более 2-х — 3-х немцев. Судьба разлучила односельчан в Самаре, откуда Иван попал через неделю нежданно – негаданно в столицу империи. Санкт-Петербург встретил юношу, бывавшего раньше не дальше Самары, ну и еще в татарских и ногайских аулах, когда отец брал его в поездки по торговым делам (основы тюркского языка из этих поездок очень пригодились в карагандинской ссылке в 30-х годах), патриотическим настроем, про немецкий язык сразу пришлось забыть. Иван загрустил, было от чего впасть в уныние — один, среда откровенно враждебная, ни поговорить, ни излить душу. Спасали письма домой, где с немецкой обстоятельностью он описывал все происходящее вокруг. Послал фото — это была незыблемая традиция — в фотоателье водили всем отделением. Месяц жизни в столице многое дал молодому солдату, он понял, что отношение к немцам самое разное, и образование в этом играло немаловажную роль. В августе Иван попадает в тыловую часть на финском направлении. Там он понимает, что такое долг и верность и что такое «правда жизни».

Великое княжество Финляндское имело в Российской империи особый статус и необычайную автономию. Сепаратистские настроения здесь всегда были чрезвычайно сильны. С началом войны тут не было мобилизации, связь с Германией была очень тесной и не прекратилась во время боевых действий, наоборот, княжество стало продовольственной базой Германской империи. Наблюдалась значительная эмиграция финнов в Германию и вступление там в армию противника. Начались вооруженные столкновения тыловых частей с финскими солдатами германской армии, ведь линии фронта как таковой не было.

Уже два месяца Иван служил в охране тыла полевой части, службу нес исправно, все спорилось в его сильных руках. Оружие, правда, не выдали сразу, присматривались…
Сентябрь выдался слякотным, дождливым, холодало… Стычки с финнами участились, хотелось домой, привыкнуть к окружающему было трудно. Отец писал, что сговорился уже с мельником Карлом сосватать его дочь Марию, девушку бойкую, домовитую, с характером…

Обоз с продовольствием из Выборга, который в составе конвоя сопровождал Иван Тротт, холодным октябрьским утром попал в засаду довольно многочисленной германо-финской группы. Огонь велся плотный, Иван лишь успел спрыгнуть с телеги и сделать выстрел в сторону леса, как почувствовал острую боль в бедре. Нога не слушалась, было много крови. Позднее в госпитале полевой хирург скажет, что повезло, пуля застряла близко от бедренной артерии. Удалять её он не стал, побоялся, сказал лишь: « Как жить тебе, солдат, с этим «финским подарком», один бог знает». С врачом было легко и спокойно, он знал немецкий. Ивану действительно повезло, с пулей в бедре он прожил до самой смерти, пройдя гражданскую, становление Республики Поволжья, лагеря Норильлага и Карлага и многое другое… Комиссовали рядового Тротта перед Рождеством…

Непонятная война осталась в памяти скоротечностью, засевшей на всю жизнь пулей и, главное, ощущением ненужности этого кровопролития для рода человеческого…

С Марией они поженились вскоре по возвращении, родили семерых детей, четверо выжили, в их числе и моя мама, Вильгельмина Тротт-Думлер. Иван Филиппович Тротт стал известным сыроваром, прожил сложную жизнь, как и многие люди его поколения. Солдат той неизвестной войны спасал многих лагерных доходяг, работая в Норильлаге мастером молочного дела – мастером «жизни», с риском для себя передавая с лагмолзавода все, что можно, по лагпунктам…

Из неизвестной войны он вынес первые уроки выживания, человечности и суровой правды жизни… Мне повезло: моё детство прошло при нем, в памяти навсегда осталась картина: высоченный, статный мужчина на вечерней зорьке в лучах заходящего солнца идет по улице села Зеленая Балка, под Карагандой… И руки, большие, мозолистые, пахнущие молоком…

Александр Думлер

Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia