В середине 90-х в Калининграде был создан Немецкий национальный театр. С его сцены зрителей приобщали к высокому искусству через квинтэссенцию немецкой культуры, исторических традиций и эстетику актёрского мастерства.
Но сложные и роковые взаимоотношения между духовностью и материальной беспощадностью жизни дали трещину: в 2005 году театр официально закрылся, а его организатор и бессменный директор Виктор Претцер, профессиональный актёр, выпускник Щепкинского училища и уроженец Казахстана, эмигрировал в Германию.
Сегодня внутренние пейзажи Виктора Претцера, как и прежде, наполнены глубиной мысли и накалом чувств: бесспорно, идеалист и утопист, но благороднейшей души человек, он с большой симпатией смотрит в будущее и с чертовски обаятельным чувством юмора рассказывает о себе, пронзительной любви к сцене, мечтах и выверенных жизненных ориентирах — синониме бесконечного человеческого предназначения: ведь все мы находимся в постоянном круговороте психологических и фатальных коллизий.
Что ж, возможно, и так. В свое время Густав Майринк, драматург и писатель-экспрессионист, также дал довольно схожее определение жизни: она лишь «ряд вопросов, принявших форму и несущих в себе зародыши ответов, и ряд ответов, чреватых новыми вопросами»…
— Современный театр переживает кризис: в период пандемии актеры ищут новые форматы, в том числе выходят в онлайн. Что Вы думаете об этом?
— Театральная реальность трансформируется, но мы живые, творческие существа, нас невозможно нигде запереть, мы всегда найдём выход. Во всяком случае, постараемся это сделать… Очень приятно, что в этот непростой период многие учреждения культуры: и большие и малые театры, и музеи — делятся в Интернете своими сокровенными архивными записями. В какой-то мере это прекрасно и вызывает глубокую симпатию: есть доступ к более широким культурным ценностям, накопленным в двадцатом столетии и за двадцать лет нового века. Насколько активно весь этот процесс будет развиваться и дальше — не знаю. Естественно, что-то закрепится, придут новые формы, кто-то даже реализуется в них… Но я себя как художника в этом не вижу. Не спорю, в онлайн-спектаклях может быть и захватывающая, интересная тема, и великолепная игра, но не хватает жизни, эмоциональной, энергетической отдачи из глубины зрительного зала. Наверное, поэтому я долго сомневался: нужно ли идти в кино?.. Просто смотреть на группу людей, погруженных в процесс съёмки? Да, там тоже зрители, но мне важна живая реакция. В кино можно снять двадцать пять дублей, затем выбрать из них лучший, и получится гениальная актёрская игра. У театрального актёра нет такой возможности — в этом его отличие. Я люблю живой контакт со зрителем. Он главный источник моего вдохновения.
— Выживут ли театры вообще?
— Выживут монополисты: большие государственные театры, которые и раньше, до пандемии, превосходно субсидировались и сейчас неплохо живут. Что касается частных театров, то в последнее время в Германии их погибло немало: «частникам» всегда жилось несладко, а нынче многие из них закрылись вовсе. На самом деле, хочу отметить, кризис начался не вчера и не сегодня — это длится уже лет 30-40. Уходят старые формы и прежние поколения. С высокой степенью уверенности могу сказать: если бы не случилось пандемии, то её пришлось бы выдумать. Я не говорю о смертях и других трагических вещах, которые всегда воспринимаются болезненно и остро, я рассуждаю о процессах внутри общества, вызванных пандемией и карантином. Вполне вероятно, что сложившаяся ситуация даст хорошую встряску западному театру: текущий момент безвременья обнаружит новые формы, а закостенелый репертуарный театр взбодрится. Словом, пандемия расставит всё по своим местам, ураган пройдёт, и выживут сильнейшие.
— Не скучаете по немецкому театру в Казахстане? Ведь первые свои шаги в искусстве Вы сделали там?
— Для меня это был непростой период жизни: начиная с учёбы в «Щепке» и заканчивая службой в немецком драматическом театре в Темиртау. Я вырос в семье, где всегда было много любви и уважения друг к другу. Это те духовные ценности, которые меня питают до сих пор. Оказавшись в Москве, я, как и большинство студентов немецкой студии, попал на «скамейку запасных», и это весьма горько. Один из педагогов (он сейчас Народный артист России) нас называл «туристами»: нам не давали играть, не вызывали на сцену. Но всем этим людям, которые меня не любили, я благодарен, потому что их нелюбовь привела меня позднее в педагогику и режиссуру… На «скамейку запасных» можно угодить даже из зависти к твоим талантам и способностям. Тебе не будут давать роли, потому что ты хорошая актриса или хороший актёр, и этого достаточно, чтобы у многих коллег вызывать зависть…
Когда после Щепкинского училища я пришел работать в театр, то и вовсе впал в длительную депрессию, впрочем, как и моя близкая подруга Паулина Пааль и ещё несколько однокурсников. На дворе был конец 80-х, а в театре — раскол: одни хотели поехать на Волгу, чтобы создать там немецкий театр; другие рвались в Алматы, чтобы стать там государственным республиканским театром; третьи говорили, что останутся в Темиртау, а четвертые навострили лыжи в Германию на ПМЖ… Я попробовал себя и в Темиртау, и в Алматы, в том числе на телевидении, а в 1992 году мы вместе с семьёй, что называется, просто сбежали в Калининград… По театру я не скучаю, это слово вообще не люблю. А вот казахстанского зрителя не хватает. Именно ему я больше всего благодарен, он мой самый главный и любимый учитель. С гастролей из разных городов, сёл, деревень я помню тысячи прекрасных и восторженных лиц. Это мои самые радостные воспоминания о работе в Казахстане.
— Почему Вы решили создать немецкий театр в Калининграде?
— В начале 90-х я прочитал в Deutschе Allgemeine Zeitung несколько статей о российской немке, актрисе из Калининграда Вильгельмине Валл. Она мечтала о немецком национальном театре в Калининграде. Я поехал туда, познакомился с ней, и мы решили, что будем создавать театр. Позже к нам присоединилась Катарина Шмеер, которая уже тогда была Заслуженной артисткой Казахстана. И нам удалось создать мощный коллектив, который просуществовал почти десять лет. Потом у наших меценатов и спонсоров начались проблемы, нам отказали в финансировании, и никто не помог. Не буду называть известных имён и названий организаций. Мы остались один на один с бедой, и пришлось принять мужественное решение…
Я всегда себя считал национальным актером, прекрасно говорю на русском языке. Немецкий и русский — два моих родных языка, но как художник я просто потерялся, не смог найти себя конкретно в Калининграде. Хотя можно было уехать в Москву или в Санкт-Петербург, но я тогда не думал об этом…
— Сколько стоило поставить один спектакль в Калининграде?
— В 2001 году мы провели первый международный фольклорный фестиваль — мы всегда уделяли очень много внимания национальной культуре и традициям в театре. Так вот, мероприятие обошлось нам в двадцать тысяч долларов. Организация спектакля стоила, конечно, в разы дешевле: в одну- три тысячи долларов.
— Вспоминаете ли свои первые роли? Как бы Вы сыграли их сейчас?
— Кстати, совсем недавно вспоминал. Мой самый первый персонаж, которого я обожаю до сих пор, — это принц Генрих. Конечно, имея сегодняшний опыт, я бы сыграл его иначе, насыщеннее. Хотя мне кажется, что эта роль и тогда мне вполне удалась. Исполнил я её как мог, пытаясь всеми фибрами души прочувствовать образ. Кстати, сыграл принца при большой поддержке режиссёра-постановщика Эриха Шмидта, который видел мой талант и дал мне возможность играть… Между прочим, занимательная параллель: моя жизнь в театре началась с роли принца, и теперь всё-таки я приду к королю — в последние годы немало думаю об образе короля Лира.
— Должен ли актёр быть интересной личностью, на Ваш взгляд? Некоторые считают, что «правильно» играть на сцене или же просто гениально тусоваться — этого уже достаточно…
— У меня есть знакомые, о которых говорят, мол, они такие скучные, с ними якобы не о чем даже поговорить. Но когда их видишь на сцене, восхищаешься: «Боже мой! Какой богатый внутренний мир у людей!». А есть коллеги, которые пресны и неинтересны не только по жизни, но ещё и в театре. Например, Народный артист, который двадцать лет в мизансцене на двадцать пятой минуте держит мизинчик на одном уровне, и абсолютно всё у него совпадает, секунда в секунду: и тональность, и фразы — стопроцентный тайминг, скукотища невыносимая…
— Вольфганг Петерсен, немецкий кинорежиссёр, сценарист и продюсер, как-то сказал: «Театры всегда будут рядом, и у них все хорошо. Благодаря компьютерам и технологиям мы все больше отдаляемся друг от друга. А кинотеатр — одно из последних мест, где мы все еще можем собираться и переживать что-то вместе…» Согласны ли Вы с ним?
— Речь не столько о театре, сколько о кино. И если сейчас переключиться на кинематограф, то да, кинотеатры — это то, чего сейчас на самом деле не хватает… Что касается прогнозов о том, что театры скоро умрут, а останется только кино, то ничего подобного — живого актера не заменит никто.
— Душа или тело?
— Для меня душа очень важна: тело умрёт, душа нет — она вечна. И наши души связаны тонкими, невидимыми нитями с предками. Это я знаю точно.
— Спасибо за интервью. Было очень интересно.
Марина Ангальдт
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
