У каждого из нас своя Полярная звезда. Для одних она номинальна и буквальна — высоко над головой, в зените, за крайними звездами Ковша; для других же — это путеводная нить, личная, особенная миссия.
Полярная звезда Эриха Кригера (Erich Krieger) — известного эстонского певца и композитора с немецкими корнями и рождённого в мегаполисном Алматы в начале советских 1960-х — взошла на небосводе Юрмалы тридцать три года назад. Взошла и ярко засияла после песни Андреса Валконена с аналогичным названием «Pohjanael», что по-эстонски означает «Полярная звезда». За музыкальным фестивалем последовали мгновенная популярность и общественное признание. А затем случился скоропостижный распад СССР. У всех, в том числе и у Эриха Кригера, наступила абсолютно новая жизнь, отличная от прежней.
Побеседовать с этим замечательным артистом мне посчастливилось накануне Рождества. Как признался в самом начале разговора Эрих, давненько у них в Таллине не было так много снега: предрождественская пурга не на шутку разыгралась, затормозив движение во всей эстонской столице. Так что и наше интервью задержалось почти на час…
— Эрих, вчера я пересмотрела видеозапись «Юрмалы-88», где Вы завоевали первую премию с песней «Pohjanael». Должна сказать, что была впечатлена и прекрасным исполнением, и Вами: синий жакет, черная рубашка, белые брюки…
— Национальный триколор. Одежду в цветах эстонского флага подбирал стилист. В первом туре я был одет иначе — боялся. Не хотел, чтобы политические дела помешали прийти к победе в конкурсе. Думаю, если бы изначально я оделся именно так, то меня не спасли бы даже мои вокальные данные, потому что все подобные фестивали субъективны. Было всего две песни, и необходимо было ими сказать, показать всё: и внешность, и спортивность, не говоря уже о вокальных данных и сценической свободе, когда полностью владеешь публикой… Кстати, композицию «Pohjanael» до меня в студии исполнял Яак Йоала, и композитору тогда это не понравилось. А я искал хит, между прочим, Александр Малинин тоже был в то время без хита. Я прошел в Москве отборочный тур, но, как мне дали понять, на этот раз должна была выиграть российская столица. До этого в 1986 году в Юрмале победил латыш Родриго Фоминс, в 1987 — эстонка Каре Каукс. Поэтому в 1988 году Москва должна была доказать, что у них тоже есть певцы. Делалась ставка на Жанну Агузарову, но та отказалась.
— Выходит, тот самый музыкальный фестиваль стал для Вас своеобразной путеводной звездой?
— Так и есть. Тогда мне уже исполнилось 27 лет. Я учился в консерватории и на эстонской эстраде пел лет 5-6. Но главного хита так и не было. И вот случилось чудо — композиция Андреса Валконена… Иосиф Кобзон приглашал меня к себе в ГИТИС в ученики, но я считал себя героем — самым умным и лучшим в мире. Я ж звезда. Даже Яак Йоала в то время не был для меня кумиром (смеётся). Потом понял, что ошибался — необходимо развиваться дальше, а не стоять на месте… 1988 год прошел на волне успеха и бесконечных гастролей, я объездил весь СССР — от Эстонии до Ташкента и Владивостока. Работал вместе с Максимом Дунаевским и его артистами. Тем временем союзные республики начали отделяться, у меня уже был маленький трехлетний сын — надо было выбирать, где работать и как жить дальше… Сейчас немного жалею, что не удалось использовать юрмальский шанс в полной мере. Тогда я не осознавал, что жизнь труднее, чем может казаться в молодости.
— Творчество или бизнес? Что для Вас важнее?
— Однозначно, творчество. Я — вечный наивный мальчик в этом плане и не продержался бы на сцене сорок лет, если бы во главу угла ставил бизнес. Многих певцов, которым присваивались звания вроде «артиста года» и прочего, уже нет на эстраде. Потому что они делали бизнес на своей популярности. Копировали зарубежные группы, например. Плагиат сейчас тоже называется творчеством… Фактически я начал заниматься артистической деятельностью поздно — лет в шестнадцать. Обычно к этим годам у большинства певцов и музыкантов за спиной уже имеется немалый опыт, а в копилке — уйма дипломов и наград за участие в ряде конкурсов. Потому что приступают к занятиям музыкой в 3-4 года от роду.
— Главная проблема сегодняшнего шоу-бизнеса?
— Это не проблема, а данность: если есть большие деньги, то можешь позволить себе купить и большую студию, и передачу, и целый год крутить по радио и ТВ неталантливого артиста. Пусть он и работяга. А талантливый, но бедный певец тем временем просто не попадает в эти тусовки. Фильтров нет. Сейчас на государственном радио можно иногда такую ерунду слышать! Порой полная бездарность и самодеятельность. Подобное было невозможно даже двадцать лет назад. Есть частные радио, пусть там и играют. Но такого рода исполнителей нельзя воспринимать как элиту. И ещё ценить и превозносить!..
— Вам родители не говорили в детстве, что артист — это не профессия?
— Говорили, конечно. Отец настаивал, чтобы я стал сапожником, лишь бы не артистом. Дело в том, что его в юности готовили в чеботари. Мой дед Карл Кригер, которого я никогда не видел, был профессионалом в сапожном деле, проживал в Житомирской области на Украине. Так вот, в сапожники я не пошёл, но отправился учиться на портного — после окончания школы мне, к сожалению, не удалось поступить в консерваторию. Хотя я пел в эстрадной студии… Отец был доволен — наконец-то достойная профессия! Так что умею шить даже кожаные изделия — всё-таки обладаю пятым, высшим разрядом. Однако на эстраду по-прежнему тянуло с неимоверной силой, поэтому в конце концов не смог сдержать свои порывы…
— Почему уехали из Алматы в Эстонию?
— Это решал не я, а мои родители. На тот момент мне было всего девять месяцев. Хотели поближе к Европе: привычный климат, возможно, надеялись потом перебраться в Германию. Сначала переехали родственники, потом позвали нас. К тому же Эстония — родина моей мамы. До 1953 года этническим немцам и эстонцам в СССР не разрешали перемещаться по стране. Долго ждали, что всё-таки всех отпустят, и лишь после смерти Сталина начались послабления… Как бы там ни было, родители всегда относились к тому времени с чуткостью в сердце, потому что это была их молодость. А когда родня собиралась вместе на праздники, случались застолья, то все исполняли те самые русские песни, которые пели в лагерях… Сейчас зачитаю, что написано в моем свидетельстве о рождении: отец/әкесі — Кригер Альберт Карлович, немец; мать/шешесі — Кригер Майму, эстонка. Родился 14 июля 1961 года в Алма-Ате. Знаю, что жили мы в пригороде, рядом с Медеу — сейчас это место считается элитным районом…
— Нет желания прилететь на малую родину с концертом?
— Не так давно в Казахстане узнали, что в Эстонии есть такой музыкальный деятель как Эрих Кригер, который родился в Алматы. Связывались со мной, приглашали, но внезапная пандемия воспрепятствовала гастрольному туру. Надеюсь, в ближайшем будущем ситуация изменится в лучшую сторону.
— Немецкий композитор и дирижёр Рихард Вагнер утверждал: «И ребёнка, и друга мы любим лишь в том случае, если мы вообще уже умеем любить. А этому мужчина научается у женщины». Как считаете, он был прав?
— Думаю, да. Это, пожалуй, единственный вопрос в интервью, над которым я задумался как следует. Тема в каком-то смысле болезненная. Например, дети знаменитых родителей редко когда могут быть самими собой. Зачастую их воспринимают как детей знаменитостей, хотя они не менее талантливые и трудолюбивые… Важно ценить детей за их внутренний дух, пусть и отличный от вашего, и не стремиться сделать из них суперменов. У них своя жизнь… Что касается цитаты Вагнера, то мужчины — вечные мальчишки. Нам нужна женская поддержка, она придает силу, жажду жить. Женская любовь способна на многое. Например, вот уже два с половиной месяца мы с Марией, моей третьей супругой, — молодожены. После прежних разводов я думал, что больше у меня не будет ничего, что любовь ушла. Но, как показывает практика, это вовсе не так. Главное — верить.
— Спасибо за удивительную беседу.
Марина Ангальдт
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
