Сорокина — это фамилия Веры по мужу.
Если по маме, то была бы Рейшер.
Девичья, папина, очень красивая и совсем не типичная. Итальянская какая-то: Винчу. Хотя папа у Веры чистый немец. Из наших, а не зарубежных, конечно.
В те времена, когда Веры еще не было не только на белом свете, но и даже в планах, встретились ее папа и мама. Папа тогда студент предпоследнего курса мединститута, красавец, сердцеед, как говорится, мастер спорта всей Российской Федерации, убежденный холостяк: 30 лет, от дам отбою нет, но чтоб жениться — это уж извините!
Мама тоненькая брюнеточка с очаровательными веснушками на интеллигентном лице — вся такая хрупкая и утонченная, все время хотелось защитить и оберегать.
Папа влюбился сразу с первого взгляда, и на всю оставшуюся жизнь.
Папины родители свадьбу студенческую проигнорировали, а в качестве напутствия сыну любимому и единственному написали следующее: дескать, мы тебе уже давно невесту присмотрели Лилю Вагнер (хозяйственная, работящая, покладистая, наших кровей, опять же). А ты взял и женился черт знает на ком, выбрал эту худую и чернявую. К тому же еврейку. Не быть счастью без родительского благословения. В общем, чтобы ноги вашей не было в нашем доме!
Через девять месяцев родилась Вера, а через пять лет Лида. Назвали в честь папиной мамы. Ну почему не сделать человеку приятное? К тому же, с целью примирения: авось, бабушка оттает.
Попали в яблочко, в самую точку: хорошенькая, смешливая и озорная Лида растопила сердце бабушки, а заодно и дедушки, который ни на невестку, ни на старшую внучку смотреть не желал. Пять лет упрямо глядел в сторону, когда сын подъезжал к родительскому дому на машине, в которой находились рыжеволосая девочка с зелеными глазами и молодая женщина с веселыми веснушками на грустном лице.
И года не прошло после рождения Лиды, как совсем забыли рассерженные на сына родители наказ «чтоб ноги вашей не было». И даже слегка заискивали перед невесткой, угодить во всем старались: кто ее знает, самолюбивая, обидится вдруг, не даст больше Лидочку, крошку нашу.
Невестка, конечно, не забыла ни «жидовку», ни «не пара она тебе», но против встреч Лидочки с дедушкой и бабушкой не возражала. Разумеется, вместе с Верой. Тоже ведь внучка.
Так именно Вера и чувствовала. Потому что любили ее родные бабушка и дедушка как-то не очень. Совсем чуть-чуть, наверное, любили. А Вера старалась изо всех сил, чтобы понравиться, чтобы скучали, пекли пирожки с капустой и звали в гости каждый день: не капризничала, не баловалась, колготы на стульчик аккуратно складывала и без кривляний ела противную манную кашу. Не то что Лидка: размажет липкую жижицу по платью, опрокинет тарелку на стол и ногами дрыгает.
Больше всего на свете Вере хотелось, чтобы ее любил дедушка. Оно и понятно: бабушки-то у Веры две папина и мамина. Мамина — души не чает во внучке. Так что, тут все в полном порядке, по крайней мере наполовину: на одну половину бабушкиной любви. А дедушка у Веры единственный папин. И какой! Можно за руку в школу приводить и хвастаться: почти в семьдесят ни одной сединки в каштановых волосах, улыбка голливудская, хотя стоматологи не при чем, молодые карие глаза и стройный, как юноша. Красавец, а не дед!
Вера садилась рядом на табуреточку, когда дедушка читал маленькой Лиде сказки, ревниво смотрела, как по-хозяйски младшая сестра крутит пуговицу на рубашке деда, как он смеется весело и раскатисто от полноты чувств, от нежности.
Дедушка улыбался Вере приветливо, как хорошей послушной девочке, гладил по голове. И Верино сердце расцветало.
Справедливо говоря, дедушка Веру никогда не обижал. Покупал сладкие «петушки», собирал для нее черешню в саду, водил в цирк и зоопарк. Ну, чего еще надо? А надо было, чтобы обнимал как сестру Лиду, катал на шее и качал на ноге. Ну и что, что уже большая? Не такая же большая, чтобы на ноге не покачать!
А надо было, чтобы карие глаза лучились любовью, которую невозможно скрыть, если она есть, и тут уже хоть все «петушки» в мире скупи, хоть каждый день в цирк води, хоть ни разу не обидь, не повысь голоса и уж тем более не шлепни…
…Дедушка умер, когда Вере исполнилось восемь лет. Пел по телевизору Муслим Магомаев, тихо и уютно шептал за окнами вечер, раздался телефонный звонок, и папа побледнел, и никак не мог найти ключи от машины.
Еще много лет Вера видела дедушку во сне: сестра Лида сидит на табуреточке, ревниво смотрит на деда, а он, усадив Веру на колени, читает сказки, крепко прижимает её к себе и теплеют, теплеют карие глаза.
Вера просыпалась, чувствовала себя маленькой-малюсенькой, а земля такая огромная по сравнению с ней и висит в пространстве отпущенным воздушным шаром без всякой опоры и поддержки, а вокруг черная бездна и мрак, в которые рано или поздно срывается все, что на земле. Сердце рассыпалось на мелкие осколки. Вера плакала, прятала голову под подушку сестра услышит, побежит к маме, мама начнет расспрашивать Мучительная безнадежность витала над головой словно туман, никак не верилось: не случилось и не случится уже никогда. Невыносимо, невыносимо хотелось увидеть, хотя бы на минутку встретиться снова, чтобы сказать: дедушка, люби меня, как я тебя! Ну, пожалуйста, люби! Ну, что тебе стоит?!
Как будто можно вымолить, выпросить, вымечтать! Нет…
Но это понимаешь позже, гораздо позже как раз, наверное, в тот миг, когда приучаешься жить без…
…У каждого человека, пока он не вырастет, должно быть две бабушки и два дедушки. В том смысле, чем больше любви, тем легче взрослеть. В том смысле вон их сколько, на кого можно опереться, пока начнешь привыкать и привыкнешь совсем, что жизнь не сказка. И в пятнадцать лет Вера решила разыскать своего второго деда. Ведь есть же он где-то?! Значит, нужно найти! Долго пытала бабушку и маму: где, что, как и почему?
Почему родной дед неизвестно где, и вообще ничего не известно? Давайте, выкладывайте всю историю! Какие такие драмы и трагедии скрываете?
История оказалась простой и грустной, как это чаще всего в жизни бывает: еврейский дедушка, тогда совсем не дедушка еще, а молодой и очень интересный, привез жену с двухлетней дочкой, то есть Вериной мамой, в большой родительский дом, где каждую пятницу встречали субботу и хранили белый талес, принадлежавший чуть ли не прадедушке дедушки — в местечко под Одессой (Кривое Озеро называется местечко). А сам отправился на заработки не то в Сибирь, не то на Север. Откровенно говоря, это уже не так важно, куда именно.
Собственно, все складывалось нормально, не хуже, чем у других, хоть и в разлуке. Но ведь она не вечная: письма муж пишет, деньги исправно высылает, через год обещает вернуться.
И вернулся. Только жену с трехлетней дочерью дома не нашел.
А всего-то и была мелочь: сестра Сара что-то очень обидное сказала. А может, и не очень обидное. Сейчас и не вспомнить, через столько-то лет!
В общем, бабушка, гордая и принципиальная, уехала в город Канск, откуда родом — дома и стены помогают — где устроилась работать на ватную фабрику. В город Канск писал дедушка письма девять лет: возвращайся, не могу забыть, жду.
Ну и, спросила Вера, чего ж ты не вернулась? Ведь звал же, просил!
Звал, вздохнула бабушка, просил. Молодая ты еще, не понимаешь…Звал, просил…А нужно было приехать, взять за руку и увезти… Письма только бумага. Я их потом и не читала, выбрасывала нераспечатанными.
А дальше, пытала Вера?
Дальше? — грустно переспросила бабушка. Дальше…ничего. Не знаю, что с ним, жив ли вообще, где и как? Может, по-прежнему там, под Одессой…
Ночью Вере снилось странное кривое озеро, незнакомый человек сидел на берегу, спиной, у ног его стоял потрепанный раскрытый чемодан зеленого цвета, из бледно-розовой пасти виднелись десятки, сотни писем. На каждом коричневая сургучная печать с хвостиком-ниточкой. Вера хотела подойти к человеку, тронуть за плечо и увести за собой, но с каждым шагом озеро становилось все дальше, расплывчатее, мельче, фигура человека истаивала, пока совсем не развеялась, как дымок от погашенной свечи.
Вера написала в паспортный стол города Одессы. Ответ пришел быстро, на желтоватом казенном бланке: «На ваш запрос сообщаем, что гражданин Александр Харитонович Рейшер проживает по адресу такому-то…»
Две недели сочиняла Вера письмо: все-таки трудно правильные слова подобрать для родного деда, который ничегошеньки о тебе не знает.
Обо всем рассказала! О том, что глаза у нее зеленые, как у мамы и у него, что мечтает стать археологом и любимый предмет у нее история! А еще, дорогой дедушка, высылаю тебе фотографии всей нашей семьи: это мама, это папа, он у нас очень хороший и очень любит маму, это моя младшая сестра Лида, она мечтает стать врачом, а это бабушка. Ты ее еще помнишь? И напиши мне, дедушка, письмо, буду очень ждать! Бабушка говорит, что тебе 55 лет, ты уже старенький, дедушка, я боюсь, что ты умрешь, а я так и не увижу тебя. Давай встретимся до смерти, дедушка, мне так хочется тебя увидеть! Если хочешь, приезжай к нам в гости. У нас большой дом, места хватит всем! А может быть, папа с мамой отпустят меня к тебе. И тогда я обязательно привезу цветы, которые называются эдельвейсы. Они растут высоко в горах, почти у самого снега.
Вера сходила на главпочтамт, выбрала марку с репродукцией картины «Девятый вал», наклеила, погладила: дескать, счастливого пути, лети с приветом…
Через месяц дедушка прислал открытку с тюльпанами: «Здравствуй, Вера! Спасибо тебе за фотографии. Не ожидал… Знаешь, мне сейчас очень некогда, много всяких дел, но очень скоро я напишу тебе большое подробное письмо…»
Много лет ждала Вера ответа. Хранила открытку, часто перечитывала несколько торопливых и посторонних строк. Через пару лет чернила поблекли, тюльпаны выцвели и побелели, затерлись, а потом и вовсе затерялись где-то среди многочисленных переездов.
Жизнь шла. Вера вышла замуж, родился сыночек, у которого обнаружились каштановые волосы от одного прадеда и зеленые глаза от другого.
Вера действительно стала археологом и однажды поехала в служебную командировку в Одессу. В выходные коллеги звали на пляж, к морю, но она сослалась на усталость и просила не беспокоить ее в гостинице.
От Одессы до Кривого Озера рукой подать. Когда еще такой случай будет? Она ехала в автобусе и пыталась представить, как найдет дом, постучится, войдет, скажет: «Здравствуй, дедушка…»
И они обнимутся. И он объяснит ей, почему больше не написал. Лучше поздно, чем никогда это правда.
На незнакомой улице встретился седой старик с черными глазами. Вы не знаете, спросила его она, где тут живет Рейшер Александр Харитонович? Старик долго молчал, вглядываясь, и Вере почему-то чудилось в его лице что-то знакомое, но давно забытое. Иди прямо по улице, ответил он, потом свернешь налево, иди, не заблудишься, найдешь…
Она нашла его быстро, будто знала, будто сама стояла тут в тот день, с которого прошло уже двенадцать лет.
Имя, две даты на неприметном камне: шпат и кварц проросли друг в друге, перемешались, напоминая древние письмена. Вера положила на камень сухие эдельвейсы.
В автобусе, на обратном пути, она задремала. Ей снилось, будто сидит она на детской табуреточке в просторной комнате, в которой плавают и кружатся тени. Откуда-то журчал ласковый голос, рассказывал о Спящей красавице, о непослушной девочке в красной шапочке, о рукодельнице и ленивице, о чудовище, которого не побоялась Аленушка. И ласковые руки гладили Веру по голове.
И круглый голубой шар не болтался неизвестно где без всякой опоры и поддержки. Он держался, как известно, на огромных китах, а под ними было синее-синее море, и никакой бездны.
Светлана Фельде
30/09/05
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
