Одно очевидно: великие люди тянутся друг к другу и находят друг друга. И в этом проявляется некая глобальная закономерность, общая формула. Это уже уроки Судьбы, Рока, Фатума, как хотите.
Продолжение. Начало в предыдущем номере.
«Любовь к истории я чувствовал всегда, особенно к древней. Много ездил, в основном по древним русским городам. Но ездил по-своему, потому что наши так называемые экскурсии – это все что угодно, только не то, что надо».
«Первая моя книга «Пространственные построения в древнерусской живописи» вышла в 1975 году, вторая, включающая уже примеры из мировой живописи, — в 1980-м. Строгий математический анализ выявил, что никогда не существовала и не была разработана научная система перспективы, адекватно передающая геометрические характеристики изображаемого пространства на плоскости картины без каких-либо условностей и искажений. Это получило окончательное математическое обоснование в третьей книге, 1986 года издания, где дана общая теория перспективы. Четвертая, «Геометрия картины и зрительное восприятие», в которой я счел возможным и целесообразным изложить вопросы, не имеющие прямого отношения к учению о перспективе, но без которых понять историю изобразительного искусства невозможно, вышла в 1994 году».
«Я занялся богословием». «Иконы, да и классическую живопись, во многом основанную на евангельских сюжетах, нельзя понять, не занимаясь богословием, — это вполне естественно. И я занимался богословием».
«В младенчестве я не выбирал религию, какая она ни есть – она моя. Сейчас же я принимал религию не как ребенок, а сознательно. Перешел в православие не только потому, что в России нет гугенотских храмов, но и потому, что считаю православие ближе к истине, то есть ближе к древней Церкви, которая создавалась апостолами».
«Во все времена моей жизни мне была весьма неприятна антирелигиозная пропаганда, я всегда считал ее чушью и болел за религию».
Никакого архива у меня нет и не было». «В общей сложности у меня вышло книг тридцать, да еще дополненные и переработанные издания, закрытые, само собой. И больше ста статейных работ. Сразу оговорюсь: никакого архива у меня нет и не было. Сработало то, что я был в ГУЛАГе: ничего нельзя оставлять, никаких документов, писем, записей, потом их обязательно кто-нибудь истолкует не так, как надо. … У меня выработалась четкая гулаговская привычка все уничтожать, ничего не оставлять следователю. Понимаю, что никто меня сейчас арестовывать не будет, но ничего не могу поделать – привык, так сложилось, себя не переделаешь, да и незачем».
Пушкин, Толстой, Достоевский, Библия. «В русской классической литературе я считаю себя необразованным человеком из-за случайности чтения. У меня получилось нечто пестрое, склеенное из разных кусочков и с большими дырами в разных местах. Сознательно в какой-то период моей жизни – конечно, не в детстве – я искал и покупал Достоевского, он мне очень нравится, выражаясь современным языком, он меня «достает». Когда я читаю Достоевского, мне интересно, я переживаю. Это можно сказать и о Пушкине. А вообще художественную литературу я читаю как что-то постороннее, не касающееся меня, не влезаю туда, если говорить о многих других книгах. Меня редко забирает. Вот, помню, у Льва Николаевича Толстого я читал куски, не вошедшие в основной текст, его черновики – поразительные вещи!
… А Священное Писание, например, — это чтение на всю жизнь. Если человек прочел Библию от начала до конца, то ему открылись такие глубины! Можно ли это сравнивать с деловой литературой, живущей, по сравнению с Великой Книгой, один миг?»
«Большой домашней библиотеки у меня никогда не было». «… жизнь складывалась так, что библиотеку не на что было заводить. То, что я собрал, уже будучи студентом, погибло в войну в Ленинграде. Когда я переехал в Москву, у меня не было денег, чтобы купить новые брюки, какая уж тут библиотека! А потом – лагерь и так далее…»
«Читающий человек – существо особого порядка». «Вообще читающий человек – существо особого порядка, но все зависит от того, что он читает. Если только американские детективы, то для меня он не человек читающий».
«Власть делает человека глупее». «Из этого я сделал вывод, — пишет Моэм, — возможно, опрометчивый, что для управления страной не требуется большого ума…»
Да, власть делает человека глупее».
«Присваивать всегда легче, чем производить». «Присваивать всегда легче, чем производить, поэтому у нас больше миллиардеров, больше «Мерседесов», чем, скажем, в Германии, наши весьма изобретательны по части прикарманивания. Я просто-напросто не знаю, как это сейчас делается, но посмотрите: они деньги гребут, а страна ничего не производит и ничего не получает, кроме займов».
Раушенбах имеет в виду Россию, но кто скажет, что в Казахстане иная картина?
«У меня нет будущего». «У меня нет будущего. Звучит парадоксально, и я даже шокировал таким высказыванием одну собеседницу, но это факт. Разумеется, я не достиг своего потолка, но могу твердо сказать, что президентом России уже не стану. У меня все в прошлом – академик, профессор, лауреат, — я все прошел и сейчас могу двигать только «вбок» — влево, вправо, растекаться мыслью по дереву, «ответвляться». «Вбок» — тоже движение, и в этом смысле я могу устремляться довольно далеко, но вверх, вперед, ура-ура – этого уже нет».
Горькое признание, но трезвое, и нечто похожее о себе может, подводя итоги, сказать едва ли не каждый мыслящий человек. Если, понятно, хватит мужества.
О китайской литературе. Раушенбах имел много увлечений. Но дилетантством не грешил. Всем занимался, как подлинный ученый, основательно. Поэтому любопытны его рассуждения, например, о китайской литературе.
«Отмечу в скобках, что китайские средневековые романы для европейца нестерпимо скучны, он начинает получать от них удовольствие, прочтя примерно тысячу страниц, если, конечно, не бросит на полдороге. И только тогда он вживется в этот мир, и этот мир начинает ему нравиться, захватывает, вбирает в себя: китайская культура имеет свою внутреннюю логику. Но первую тысячу страниц можно преодолеть только усилием воли и нудной настырностью: плюешься, но читаешь. Не потому, что литература плохая, она другая, не европейская. Совершенно по-иному построена, должен признаться, кое в чем вначале омерзительна, но зато потом… Недаром говорится, что сначала надо узнать, потом – полюбить».
О «всеобщей» культуре. «Сейчас полным ходом идет всеобщее переваривание, перелопачивание, нивелировка отдельных национальных культур, их слияние в некую мировую культуру. Не хочу утверждать, что это плохо, не хочу утверждать, что хорошо. Но нивелировка идет, и очень четкая. Утрачиваются нюансы, которые до сих пор сохранялись в национальных культурах, они теряются в большой «всеобщей» культуре, там берет верх вселенское начало. Может быть, это и правильно. Если человечество не вымрет к тому времени, оно будет единым, все постепенно сольется, но на этом этапе пока еще ничего не слилось».
Древний Египет и Космос. «В детстве у меня было две мечты, очень меня увлекавшие: Древний Египет и Космос. Я выбрал Космос, потому что это было реально, а Древний Египет – нереально. Ну кто бы меня пустил в Египет, в особенности в советское время?
…Мне очень нравится манера древнеегипетских художников, скажем точнее, рисовальщиков, изображать предметы. Я даже написал об этом статью в журнал «Геттингенские заметки», посвященный только Древнему Египту. Мне хотелось показать в этой статье, что вся искусствоведческая литература по Древнему Египту в известной мере ахинея».
Эпоха Петра I. «К эпохе Петра I и к нему самому я отношусь с величайшем почтением, внушенным мне с детства… Если говорить о самом Петре, основателе не только редкостного города, но и редкостного государства, то мое мнение будет мнением рядового гражданина, а не специалиста. Все началось с него, Петра Романова, в котором не было, собственно говоря, немецкой крови, но который испытывал необъяснимое тяготение к Европе, к немецко-голландскому образу жизни, к реформам.
И, не разбираясь в эпохах как специалист, я все-таки рискну утверждать, что Петр сделал для России главное. Екатерина сделала, может быть, больше него, но у нее и времени было больше. Кроме того, она ничего бы не добилась, не будь до нее Петра».
Мы американизируемся. «Сейчас, когда все перепутано, мы тянемся не к интеллигентности, а сознательно и бессознательно американизируемся, это происходит как бы само по себе, постепенно, но неуклонно, и лично мне не нравится. Мне неприятно, что образцом для подражания теперь является Америка, ее порядки, нравы, ее представления о жизни… Идет переориентация на силу и деньги, мир становится все более прагматичным и жестким, а французская галантность и обходительность, английская щепетильность и честь теперь никому не нужны».
Герольд Бельгер
Продолжение в следующем номере.
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
