Якоб списал свою усталость на лежачий образ жизни в вагоне. Шутка ли, почти неделю руки-ноги не к чему приложить. Так его могучие мускулы еще никогда не разгружались. Напрягаться это всегда. Перенапрягаться это от случая к случаю. То телка, брыкаясь в телячьем восторге, шмякнется спиной в ясли, и Гардт, не поднимая паники, сам вызволял скотину чуть ли не в два десятка пудов весом; то подцепит на вилы копну, да такую, что черенок в дугу как лук, а подаст-таки на макушку скирды.
А когда он унаследовал, как младший сын, дом с подворьем и ему определили земельный надел на Белых межах, то немало удивил землеустроителя и чиновников из земской управы. Ему тогда едва минуло шестнадцать. Но уже женат. Без жены ты не хозяин и никакой тебе земли.
Нарезали ему участок на окраине, с признаками типичного солонца. По весне и после дождей топко, а потом солнцем растрескается в виде тарелочек самой причудливой формы.
Якоб тогда усмотрел, что власть имела возможность нарезать ему надел по другую сторону межи, где почва была побогаче, да видно думали, юноша не разберет и всему будет рад. Когда же ему объявили решение, он оскорбился. Он подошел к своим саврасым, которые, тяжело дыша и фыркая, взмахивали гривой. Их бока вздымались и опускались. Они по целине протащили двухлемешный плуг, очертили своему хозяину собственность.
При ином отношении к нему, Якобу Гардту, он проложил бы контрольные борозды для других, пока ему неизвестных соседей. А тут молча отпряг саврасых и запряг в телегу. Потом неспешным шагом вернулся к плугу, довольно глубоко вгрызшемуся в целину, одним рывком выдернул его и понес на телегу. Якоб хмурился так, что всем было понятно, что творится у него в душе. Чиновники молча переглянулись и удалились с колышками и саженем по своим делам. Мудрые и слабые уважают и обходят силу
Якоб довольно быстро отдышался. Откатил к колодезному срубу бочку, из которой наверняка извозчики поили лошадей. Потом он отправился на отведенную ему кровать, попил кипятку и прилег. Волнение окончательно улеглось, и он решил подать весточку Кате и своему другу Людвигу.
Письмо вышло кратким: доехал нормально, сегодня же встречусь с земляками в леспромхозе, если не примут к себе, то стану или железнодорожником, или нефтяником. Как определюсь с жилищем сообщу новый адрес. Тебя, Катя, Георгия и Иоганна вызову сразу, а малышей с Андреем отправит Людвиг по весне, когда будет совсем тепло.
Когда Катя получила это письмо, она ахнула: это десятилетний Андрейка повезет Конрада и Христена через Москву, с пересадками до станции Туймазы в Башкирию, на Урале.
Думать было над чем. Привычная, с рождения накатанная жизнь была оборвана. Якоб с землей в уме и сердце, с землей в прямом смысле под ногтями был из этой земли выкорчеван и кинут за тысячи километров в тайгу.
Потомственный крестьянин из одного сословия на склоне лет оказался в ином сословии в рабочих, в ином климате, среди новых людей.
На черниговщине он познал кроме родного немецкого языка второй, украинский. А теперь он слышал совершенно неведомую речь, башкирскую. В первый же день он понял: придется выучить. Для него это было само собой разумеющимся, ибо ради одного человека все окружение не ринется изучать немецкий…
Альфия часа через два вернулась в дом заезжих. Она тут же явилась к Якобу.
— Идем чай пить, — пригласила она радушно к себе в дом.
— А тут нельзя попить?
— Можно и тут, но муж хочет тебя гостем видеть.
Якоб оставил пустующую комнату и поплелся через двор.
Ноги шли не очень твердой поступью, снег непривычно громко скрипел под валенками. Дома он редко надевал, а тут, как предупредили земляки, полгода их никто не снимает.
Рослый Якоб пригнулся в дверном проеме. Сама дверь выгорела наполовину. За порогом он осмотрелся и без труда приметил: пологий пол направил пролитый из таза керосин прямо к дверям… Вторые двери уцелели, но краска под пламенем оплыла, видно, пузырилась и тоже местами сгорела.
В комнату ему навстречу шагнул моложавый хозяин и, не скрывая радости, захватил Якоба в объятия.
— Большой тебе рахмет, от всей нашей семьи. Спасибо.
Хозяин поклонился гостю, приложив правую ладонь к сердцу.
— Ладно, что беда случилась утром. Люди еще не разошлись. И счастье, что понимающий человек принял быстро нужные действия. Понимать, правда, мало толку, нужна силища.
— Когда дети кричат, наверно, бог силы прибавляет нам… У меня их дома вдвое больше, чем у тебя.
Дальше разговор пошел в стиле протокола: «Кто? Как зовут? Откуда? Надолго ли?»
Якоб с удовольствием пил густой чай с молоком, брал нарезанные пятаки колбасы, пресную лепешку. А когда он собрался откланяться, появилась шорпа. Все эти кушанья он видел впервые, старался запомнить, как называются. А то, что основное блюдо появилось не до, а после чая и вовсе удивило. Была за столом и стопка. Чутье подсказывало Якобу: «Принимай, как подают, ведь это жест от сердца».
Когда расставались, Рашид (так звали хозяина) напомнил: «Утром я тебя, Якоб, захвачу с собой и сдам прямо в руки твоим землякам. Я тоже там работаю. Лесничим. Тебе предложат пилу с топором, если валить лес, или пару лошадей и будешь трелевать…»
— Что буду? не понял крестьянин лесничего.
— Вытягивать хлысты к месту погрузки, — охотно пояснил Рашид. Работа нехитрая, требует силы и умения. Все, кого сюда выслали, освоились быстро. Платят деньги. Любой местный колхозник готов в леспромхоз убежать, но местные крестьяне без паспортов. Сидят как на привязи. В магазин сегодня не ходи. Альфия тебе в дорогу сложит на первые дни. Мы с тобой теперь как родственники.
На лесосеке есть бараки. Живут лесорубы и семьями, и в одиночку. Редко кто летом идет на квартиру, до нее пешком час. Зимой и вовсе смысла нет. Каждый час греться надо. Или у костра, или в бараке.
Разомлевший от щедрой и добротной сибирской еды Якоб спал в эту ночь как ребенок, безмятежно и без сновидений. Проснулся очень рано. Вставать не торопился. Он перебирал слово за словом все сказанное Рашидом. Ему это он усвоил предстоит адаптация во все исключительно новое, непривычное, непонятное пока. Обошлась с ним судьба как с деревом, которое не так и не там где следует растет. Предстояло прижиться в новом краю, на неизвестной пока земле. Одно утешало: не он первый и не он единственный.
Якоб мысленно все снова и снова вызывал неизвестных ему оппонентов к диалогу, тех, кто в Москве, в партии большевиков взял на себя функции авторов и соавторов судьбы миллионов.
«Ну выдернули вы меня, выкорчевали. И все, что я постиг о земле как средстве производства за сорок шесть лет, все буквально коту под хвост. На маленьком картофельном поле и там есть два конца. Один получает больше воды от снега, а другой меньше. На одном посадку начинаешь раньше, на втором заканчиваешь. И ни в коем случае наоборот. А что я и другие ссыльные знают о той земле в Башкирии, Казахстане, Сибири? Да ничего. Как не знает никаких особенностей о той земле, что я оставил в Рудневизе, тот колхозник, что придет вместо меня с плугом. Я тут, он там годами будет искать единственно верную агротехнику. Для каждого поля. Для каждого уклона, для каждого пятна под солнцем или в тени».
Рашид вошел без стука. Якоб сидел готовый в путь. Устроившись в санях, он сразу заметил: лошадка ростом не вышла, по-медвежьи лохматая, от гривы и до крупа сединой отметился иней.
Через полчаса за поворотом они въехали в арку с надписью «Туймазинский леспромхоз». Среди редких сосен стояли деревянные пристройки. Рашид отпустил вожжи, и лошадь привычно направилась к коновязи.
В конторке гудела «буржуйка». Дров тут никто, видно, не жалел, а шум в печурке явно обещал усиление мороза.
— Хайрулла, я тут привез к тебе подкрепление, Якоб зовут, своих черниговских хотел бы видеть.
Привычный явно к такому пополнению Хайрулла встретил ранних гостей вопросом: «С семьей или пока один?»
— Жена и старшие сыновья весной подъедут, а там и малыши прибудут — доложил Якоб.
— А старших сколько? уточнил директор.
— Двое подъедут. Один из старших учится на бухгалтера, а самая старшая замужем. Младших пацанов трое.
— Пока семьи нет, будешь жить в конторе. Днем уборщица и сотрудники бухгалтерии топят, вечерами да утром сам себе натопишь, и чай в любое время нагреешь. На сегодня получай топор, точильный брусок, будешь «сучковать» сосну, готовить к трелевке. Бригады уже вышли на лесосеки. На штабелях там сейчас трое, может, они твои односельчане.
Мороз с восходом солнца крепчал. Снежный наст смерзся настолько, что под валенками оставались едва заметные следы. Лесорубы работали недалеко на возвышении. Их очень хорошо было слышно. До скрытой за лесом станции ушел трелевочный трактор, волоча два хлыста. Его мотор с надрывом и густым черным выхлопом едва справлялся с грузом, хотя и шел под уклон.
Встреча с земляками вышла странная. Завязанные шапки-ушанки, усы и брови настолько облепило инеем, что узнать друг друга не было никакой возможности.
Работавшие мужики остановили работу и вглядывались в шагавшего к ним Якоба. А Гардту, в свою очередь, идти, кроме как прямо к ним, больше было некуда. Вокруг одни штабеля да теплушка на тракторных санях.
— Да это же Якоб Гардт! нарушил тишину Андреас Сайбель. Какими судьбами? Каким ветром? не без восторга от такой неожиданности посыпались вопросы.
— Судьба точь-в-точь, как ваша, — ответствовал Якоб. Только я не стал дожидаться собрания-голосования, сам вовремя собрался и тихо-молча «догнал» вас Когда говорит один прислушайся; заговорили двое насторожись; говорят хором беги. Что я и сделал. Если ждать могут упечь и к белым медведям.
После крепких рукопожатий и объятий Якоб же был вестовым с родины. Сайбель и его товарищи энергично кинули багры и веревки, энергичным взмахом воткнули топоры в бревна.
— Перекур! Айда в скворечник! скомандовал Андреас. В печурку подбросили дров, расселись на чурбаки, достали кисеты готовить самокрутки.
За четверть часа из Якоба вытянули все главные новости о Рудневизе и Кальчиновке. Кто ушел в мир иной, кто от старости впал в детство, кто женился да замуж вышел
— Тем для разговоров у нас больше, чем деревьев в лесу, — подметил Сайбель, — однако ждет задание на смену. Продолжим вечером, да за работой перекинемся кое-какими мыслями. Время на разговор всегда найдем.
Якоб Гардт легко и просто вписался в артель лесорубов. Топором и пилой он владел не хуже, чем плугом и сеялкой. За ним с юношеских лет закрепилось высшее крестьянское звание умелый крепкий хозяин. С этим титулом не только можно шагать по жизни, но и противостоять авторам, что вероломно навязывали иную судьбу. С этими мыслями начался первый рабочий день на Урале. Крестьянин, выкорчеванный как пень из пашни, начал адаптироваться к новым житейским условиям.
Иван Сартисон
15/02/08
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
