Жизнь — цветных карандашей коробка…

von

27 августа, 2015

В преддверии траурной даты депортации мы взяли интервью у одного из наших многочисленных читателей, российского немца Ивана Антони, чтобы узнать его мнение о событиях, происходивших много лет назад и оставивших после себя горький след.

На примере семьи Антони можно проследить историю страны. Учительская семья, а к таковой принадледжит наш герой, – явление исключительное, особенно учитывая то, через какой ад довелось пройти предыдущему поколению. Учителя Антони своей судьбой явили пример целеустремленности, настойчивости и трудолюбия во втором поколении высланных российских немцев. В Германии наш герой посвятил себя тому, на что в СССР ему, школьному учителю, попросту не хватало времени: стал писать о судьбах российских немцев во время депортации в 1941 году. Мы задали ему несколько вопросов, ответы на которые предлагаем читателям.

– Как сложилась судьба ваших родителей сразу после депортации, когда все российские немцы были причислены к врагам страны?

Иван Антони – Судьба моих родителей, крымских немцев, несколько отличается от рокового удела большинства соплеменников, потому что их хождение по мукам началось задолго до массовой депортации 1941 года.
Сельское хозяйство немцы всегда развивали довольно успешно. Урожаи с немецких полей Крыма до революции 1917 года превышали общероссийские в несколько раз. Но на это никто не посмотрел, когда тысячи крепких крестьянских хозяйств немецких поселений с мирными названиями Фролебен (Frohleben), Фрейденталь (Freudental), Либенталь (Liebental), Джанкой, что с крымско-татарского переводится благостно как «душа-деревня» или «милая деревня», были разорены и обьявлены районами сплошной коллективизации.

В итоге мой отец, Антон Антони, как член семьи кулака (Großbauer) был выслан со своим отцом Антоном Михайловичем, тремя младшими братьями и сестрой в Республику Коми из Джанкоя в конце 1929 года. А до печально известной депортации 1941 года мой дед, Антон Михайлович, пять лет (1935-1941) отсидел как немецкий шпион за то, что помогал голодающим людям писать письма о помощи в канадский Красный Крест. Дед вернулся из этой ссылки перед самой войной.

Старшие брат и сестра отца жили отдельными семьями и поэтому раскулачиванию не подлежали. Их депортировали из Крыма через 12 лет 18 августа 1941 года. Указ об общесоюзном выселении немцев от 18 до 60 лет был подписан 28 августа 1941 года (указ Президиума Верховного Совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья»), но в Крыму депортацию немцев провели на десять дней раньше.
Моя мама, Елизавета Энгель, родилась на Волге в Республике немцев (Маркштадский район) и по той же причине, что и мой отец, была выслана в Республику Коми в составе семьи своего дедушки. Зарабатывая на хлеб, она с тринадцати лет стала трудиться на лесоповале. С ней вместе жили два младших брата, бабушка и дедушка, а отец был сослан в другое место, где и умер. Так, в ссылке, мои родители, оба из контингента спецпоселенцев, и познакомились.

– Были ли еще жертвы репрессий в вашей семье?

– Моя двоюродная бабушка, москвичка, отсидела более пяти лет, упомянув в случайном разговоре, что в Москве большие очереди за спичками и солью. Кто-то из осведомителей донёс, и это было расценено как дезинформация, имеющая целью посеять панику в стране. Бабушку отнесли к категории «немецкий шпион, работающий в тылу по заданию фашистского командования», так что к больному сыну, а он всё это время находился в детдоме, она вернулась только в конце пятидесятого года.

Как я уже упомянул выше, депортировать родителей не было необходимости, они и так уже находились там, где «Макар телят не пас». Но трудармии отцу избежать не удалось: его отправили в Челябинск на шахты, а мать осталась на лесоповале в Коми, так как моя старшая сестра Паулина, 1940 года рождения, не достигла к тому времени возраста трёх лет. Через четыре месяца отец вместе с младшим братом вернулись из Челябинска домой, потому что оба неизлечимо заболели. Причиной болезни было истощение организма. Четверо трудармейцев, по той же причине вернувшихся вместе с ними в Коми, вскоре умерли. Отца и дядю спас дед Антон Михайлович, к тому времени уже много повидавший, вернувшийся из дальней ссылки. Он отпаивал сыновей отваром из пережжённых сухарей. Несмотря на нестерпимый голод, он не давал им есть, пока не убедился, что их больные желудки стали нормально работать. Но на этом история лагерных мытарств братьев не закончилась. После выздоровления их отправили в Воркуту. Там папин брат дядя Гриша умер, а отец вернулся домой только в 1947 году.

– Как вам вспоминается послевоенное детство?

– В январе 1959 года, после снятия комендатуры, мы переехали в северный Казахстан. Семья обосновалась в посёлке Аятский Орджоникидзевского района Кустанайской области, что на границе с Челябинской областью. Национальный состав был пёстрый: в селе было больше украинцев и русских, чем казахов, но межнациональных трений не наблюдалось. Лишь в азарте детских игр у ребят неприязнь к сверстникам-немцам порою проскакивала.

Помнится еще несколько неприятных «мелочей». Некоторые мои учителя в начале учебного года на первом уроке всегда зачитывали состав класса и при этом непременно указывали национальность каждого ученика. Наверняка они хотели этим подчеркнуть, что вот, мол, какая дружная интернациональная семья собрана в одном коллективе. Но при слове «немец» все, как по команде, поворачивали головы в мою сторону, и я чувствовал себя в этом пёстром соцветии наций крайне неуютно. Парадоксально, но именно в советской школе с пятого по десятый классы нам преподавали немецкий язык, поэтому знания по грамматике и письму я получил еще в то время.

– Руки, перемазанные мелом, свет в окне, не гаснущий до полуночи – это был на прежней Родине удел ваш, ваших братьев и сестёр… Как сложилась семейная учительская династия Антони?
– В семье отца было семеро детей. Из них пятеро получили высшее педагогическое образование: Паулина Антоновна – учитель математики, Пётр Антонович – учитель физики и труда, Иван Антонович – учитель физики, Мария Антоновна – учитель физики и Михаил Антонович – учитель физики и труда. Как видно, семья была привержена естественно-математическим дисциплинам, что, в общем-то, отражало веяния того времени.

Экономические науки у нас в семье не были в почёте. Мой дядя Иосиф всю жизнь, начиная ещё с Крыма, работал учителем в школе. Он приезжал к нам в гости, в Казахстан, чтобы поздравить меня с окончанием педагогического института, ведь я был первым носителем высшего образования в семье. Помнится, он тогда напутствовал меня словами: «Пока что ты ещё только человек с дипломом. А учителем станешь, когда подаришь ученику цветные карандаши». Сразу я не понял его слова. Уже позже до меня дошло, какую радость должен был чувствовать ученик из бедной семьи, получивший от учителя бесценный подарок в виде коробочки с шестью цветными карандашами в ней!

– Почему вы решили углубиться в прошлое и рассказать о судьбе российских немцев?

«Эмили» – Обрывочную информацию о выселении я получил от родителей, но основательно погрузился в тему только тогда, когда стал готовиться к переезду в Германию при сборе необходимых для этого документов. Вдруг оказалось, что мои предки реабилитированы по всем статьям, что репрессии были необоснованны и незаконны. Я стал читать книги, разговаривать с очевидцами, а с появлением Интернета искать документы по соответствующей теме. В результате история немцев меня полностью захватила и я написал четыре повести и пьесу на тему депортации и трудармии.

– Рассказанное вами – реальные судьбы… Интересно показан процесс идеологической переплавки немецких Красных Шапочек в Красных Машечек…

– Материал для создания повести «Красная Машечка» попал ко мне из первых уст, от живой свидетельницы времени. Героини, к сожалению, уже нет в живых.
А события и герои моей наиблее известной читателям повести «Эмили» посвящены образу женщины-матери в суровых обстоятельствах депортации. Они описаны так, что у читателя возникает ощущение документальности. Такой случай в жизни действительно имел место. Она переступила через себя ради спасения детей. И можно много говорить о её морали и аморальности, но когда на карте стоит жизнь любимых чад, должно ли судить женщину? Я послал книгу «Эмили» на прежнюю родину, землякам, и знакомый немец, оставшийся в Казахстане, спросил после прочтения: откуда я знаю историю его родственницы? Выходит, мне удалось настолько вникнуть в жизненные обстоятельства, что я почти достоверно описал некоторые события, фатально происшедшие с героиней повести. Значит, творилось такое повсеместно, довольно широко, просто реальные участники об этом предпочитают молчать.

– Пару слов о немецком характере в вашем представлении. Что помогло российским немцам выжить в новых местах после выселения?

– Немцев спасло их врожденное трудолюбие. Мне трудно представить немца в России, чтобы он пришёл с работы и сел коротать время в тенёчке. Эта картина немыслимая. Обычно, поел и вышел во двор что-нибудь подправить или сделать по заранее продуманному плану. Возле дома немца непременно должны расти цветы. К чему? Чтобы услаждать глаз и придать дому ухоженность, мир и уют. А что получается, когда немец оставляет дом и в него вселяется не немец? В первую очередь, исчезают цветы – незачем это новому хозяину; мороки много, а пользы нет! То же самое с домом: ежегодно немец его осматривает, подновляет, ремонтирует. А уехал хозяин – и похилился дом, рассыпаться стал. Смотришь – и через пару-другую лет вместо аккуратного, ухоженного дома кренится развалюха. Нет хозяйственной рачительности у нового владельца.

Порядок любит немец во всём.

И исполнительность его всем известна. Также любую работу делать старается качественно, не абы-кабы.

– Как, на ваш взгляд, надо писать о российских немцах и в чем правда?

– Всегда надо писать правду, даже если она неприглядна. О неком невероятном героизме, во всяком случае, писать не следует. Не было его. Весь героизм состоял в том, чтобы выстоять, выжить, несмотря ни на что. Часто можно услышать, что да, было трудно, но ведь выжили! Можно, значит, было жить! Что, мол, плакаться? Это говорят те, кто выжил. А те, что лежат в ямах братских могил или брошены в болотах, своего мнения не высказали. Им попросту было в этом отказано.

Известно, что за время существования трудармии рабочий паёк трудармейца повышался несколько раз. Никак не могли государственные головы определить, сколько же хлеба надо давать трудармейцу, чтобы и работал, и с голоду не умер. Недаром некоторые специально уходили в тюрьму, где и паёк давно был определен и труд не был изнуряющим до смерти.

Не надо забывать, что и трудармейцы, и те, кто оставались дома с детьми и стариками, долгое время находились в униженном подвластном положении, держались ниже травы, тише воды в страхе спровоцировать дополнительное давление на себя власть предержащих.

– Что бы вы пожелали нашим читателям?

– Прежде всего, здоровья и высокой духовности! Помните историю своего народа, но зная мрачные страницы его жизни, ни при каких обстоятельствах не впадайте в уныние. Ведь жизнь продолжается! А наши предки не для того боролись за жизнь, чтобы их потомки сошли с колеи.