В последнее десятилетие XX века возникло едва ли обозримое число романов и рассказов, которые, по существу, являются эстетической реакцией на исторические события падения Берлинской стены и объединения двух немецких государств, и поэтому эту литературу в дискурсе о повороте рационально обозначить как «литературу поворота».
При этом во взгляде назад бросается в глаза несоответствие между ожиданием литературных рубрик в изданиях и литературной продукцией и это несмотря на то, что уже практически с падением Берлинской стены возникло требование произведений, охватывавших современный перелом к примеру, в докладе Ганса Кристофа Буха. В конце своего доклада, сделанного 9 ноября 1989 г. в американском университете, Бух поставил вопросы: «Когда появится крупный роман о том дне, когда пала Берлинская стена? Есть ли готовые рукописи в портфеле?». И сам Бух отказал в ответе на эти вопросы, хоть и учитывал не только отечественную продукцию. Он высказал принципиальный скепсис в отношении данной позиции ожидания: «К сожалению, я должен разочаровать слушателей. Большой роман о Берлинской стене, такой, как роман о французской революции или студенческих волнениях 1968 г., на сегодня не написан. И большой роман о том дне, когда пала Берлинская стена, никогда не будет написан. Такие исторические события не нуждаются в писателях как в хроникёрах».
Эти оговорки по поводу обязанностей литераторов как хроникёров были направлены ведущим критиком по отношению к целому ряду литературных деятелей, таких как Гайнер Мюллер, Микаэль Рутчки или Кристоф Гейн.
Авторы бывшей ГДР
С самого начала 1990-х гг. они практически не проявляются ярко на новейшие события истории в этот исторический промежуток, по существу, незначительный по времени, но обозначенный изменёнными условиями работы и немецко-немецкими спорами по поводу рассказа Кристы Вольф «Что остаётся». У коллег с Запада, напротив, поворот, как определил Андреас Изеншмидт, принципиально не имеет «литературной даты, во всяком случае, что касается пласта, из которого выходит литература».
Всё же в целом можно привести три текста, которые посвящены уже началу 1990-х гг., литературной переработке новейшего немецкого прошлого: в рассказе «Груши Риббека» (1991) Ф.-Ц. Делиус представляет в качестве места действия деревню, ставшую знаменитой посредством стихотворения Фонтане, и в форме бесконечного предложения протест крестьян против враждебного принятия Востока Западом. Символически, сжато показана оккупация западный немец к празднику в честь Фонтане и немецкого единства привозит с собой грушевое дерево, несмотря на то, что одно в деревне уже есть, и как знамя водружает на занятую территорию, не спрашивая восточных немцев об исторически достоверном месте.
В 1991 г. также появился роман Моники Марон «Тихая шеренга шесть». Марон рассказывает здесь судьбу женщины-историка Розалинды Полковски, которой старый коммунист Бееренбаум диктует свои мемуары, и из первоначального участия, возрастая между ненавистью и симпатией, развивается колеблющееся отношение к старому человеку. В этом тексте наглядно показываются проблематические отношения, и в смерти старика образно представлен конец системы.
Полемика с поколением отцов стоит также в центре эссе-романа Курта Драверта «Зеркальная страна. Немецкий монолог» (1992). Оставшийся безымянным рассказчик в форме первого лица сообщает о травматических социалистических испытаниях, которые, по сути, разыгрывались посредством языка и сводятся к подчинению языковой властью отцами детей, и о попытке уклониться от этой социализации языка. Для этого нужно забыть манипуляционно-институальный языковой дискурс господствующего в ГДР порядка, стремиться к новому языку, открыть роман, в котором это получится.
За редким исключением, к началу 1990-х, времени поворота, у немецких писателей не было доминирующей темы, и соответственно этому не умолкало требование большого «романа поворота». Очень сильно было и требование литературной общественности обоснованного эстетического критического разбора поворотного исторического периода, и надежда, что исторический перелом должен нести принципиальные эстетические последствия. Только так можно понять почти сетование Фолькера Гаге, что «поворот заколачивает немецким писателям язык».
В середине 1990-х разрешается этот подведомственный паралич, разумеется, в литературном «буме поворота», который мог иметь место, вероятно, вследствие в целом растущей дистанции между отцами и детьми и продвигающегося, относительно неотягчённого поколения авторов.
(Перевод с нем. Елены Зейферт)
25/08/06
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
