Причал семьи (продолжение)

von

2 мая, 2008

Шиммелю было почти двадцать лет. Покончив с доставкой сена, отец или Христьян по очереди садились на него и ехали на обед. Обратно в кошару он шел сам. Уздечка ему не нужна была. Он соображал без нее. Однажды вездесущий Ваня запросился проехаться на Шиммеле. Андреас усадил его верхом, и коняга исправно пошагала. Подъезжая к воротам овчарни, Ваня оторопел: высота ворот была вровень с холкой коня. Вот где нужна была уздечка! Ваня поднял крик, и Христьян сообразил выручить братишку. Иначе его зажало бы.

В семье все разговоры шли вокруг транспорта и овец. Суровая, многоснежная зима подбрасывала свои сюжеты. Январские морозы на крещение приводили волков прямо в село. Сбиваясь в свадебные стаи, они выманивали собак своими играми со двора и утоляли голод. У ветеринара Гофмана, шедшего с супругой из гостей, собачонку волки выхватили прямо из-под ног. Эта бездетная чета оплакивала свою утрату и досадовала, что бессильны были спасти.

Вот таким поздним зимним вечером Эмма колотила в набат. В овчарню провалился через крышу волк. Овцы шарахнулись в одну сторону, а не менее испуганный волк в другой угол. На выручку к девчонке первым прибежали седоусый кузнец Шмидт с сыном Фрицем. Ох и обрадовались Шмидты, когда вместо пожара обнаружили зверя.

Наутро все село ходило в кузню смотреть бело-серого красавца, его клыки и вывалившийся язык. Дружба Якоба с одиноко зимовавшим на Мурзакане Исой Айсиным быстро и очень прочно закрепилась навсегда весной. Что Шункуркуль, что Мурзакан прилепились к южному склону большого сая (впадины). У каждого поселения своя плотина, построенная бог весть когда. По весне, в зависимости от обилия снега, они нуждались в укреплении. Клали в осевшие места камыш, наносили землю. Если дать прорваться верхней плотине, то вдвое меньше шансов устоять нижней. А уйдет вода, надо убрать табун. Два аксакала сторожили плотину, и Якоб через Филиппа передал тревогу Исы в правление колхоза. Бежать за помощью на третью ферму, далеко, а Шункуркульцы рядом. Сообща плотину отстояли.

Шункуркуль в переводе с казахского глубокое озеро. Образовалось оно там, где пологий сай переходил в бурлящий по весне овраг, где обнажились скалы и, кроме талой воды, били кристально чистые холодные родники. Кочевники два столь благодатных фактора благополучия одновременно обильное пастбище и неиссякаемый источник самоизливающегося водопоя оценили, вероятно, при самой первой встрече, возможно, тысячелетия тому назад.

Якоб Гардт нашел от былого аула, может, третью часть и потому с трудом верил своему другу Исе. Но тяжелые вздохи, мрачневший взгляд, слезы в глазах Исы, судорожное подергивание мышц лица, как при нервном тике, не могли обманывать. В ауле не осталось ни одной семьи казахов. «Джут согнал?» — пытался уточнить Якоб. Иса махнул рукой. «Это было страшнее джута — у народа коллективизация забрала скот.

Для кого-то это «тягло», а для казаха это главная пища. На собраниях крикуны с района и области обещали тысячами «лошадиные силы», т.е. тракторы, комбайны. Пока это все пришло, народ умирал и уходил в «Кытай». Иса именно так выговаривал страну-прибежище. Новоявленные политические начальники едва ли понимали, что катастрофически нелепо стригут всех под одну гребенку. По существу, людей Азии одним росчерком пера пытались обратить в европейцев, т.е. фактически ставили в гибельные условия.

Якоб пил торопливо, а Иса, на правах хозяина, сдерживал гостя, ждал от него разговора. И разговор последовал, но не за столом, а после чая, когда Якоб решил осмотреть хозяйство. Восстанавливать кошару не имело никакого смысла. Проще напахать дерн и построить стены заново. Конюшня выглядела вполне надежно. От строений до воды было не больше полсотни шагов. Берега поросли камышом и кугой.

— Тут, Иса, надо огород сажать. Картошку, свеклу, тыкву. Это на случай, если не хватает мяса. Еще лучше посеять немного овса. Будет из чего кашу варить, лепешку печь.

Иса понимающе кивал и посетовал на свое здоровье. С левой рукой у него беда, детский вывих в локте вправили неверно. А случился он от падения со стригунка. Якоб, разумеется, привез к последнему причалу не только семью из шести сыновей, но и опыт овцевода Ставрополья. Он помнит о невиданном урожае картошки на маленьком клочке земли, щедро сдобренной овечьим навозом. В душе он сам себя подбадривал: страна мобилизована и я мобилизуюсь. Дуэль с судьбой еще не окончена…

Талая вода сходила медленно. Огород при доме Якоба явно указывал на уклон. У порога уже было сухо, а на противоположном конце огорода окопанного рвом, плескались брачными парами дикие утки. Они прилетали, падая с крыла на крыло, издавая специфический посвист перьями, и стрелой ложились на плес.

Май месяц для Исы Айсина был временем отправки лошадей на призывной пункт. В обязанности табунщика входила элементарная подготовка коней, т.е. приучить к узде и седлу. Весной 1942 года Иса понял, что до плана ему может не хватить одного коня. Он был в наличии редкостного окраса, цвета охры, не в меру резвый и сильный. Он хитро уходил от аркана. Пойманный и удержанный, он ревел как свинья, мотал верховую лошадь Исы как хотел, бросался на спину.

— Не робей, Иса, объездим, — заверил Якоб, — уйдет твой «дезертир» в армию как миленький.

Вечером табун загнали в помещение. Якоб с Андреасом зашли в конюшню, и сын встал с арканом недалеко от коня. Окна закрыли сеном и в полной темноте «дезертиру» накинули аркан, привязали коротко с столбу. Когда окна открыли, лошадь мелко тряслась в лихорадке. Она была растеряна. А когда ушел на волю табун, пленник попытался освободиться, но не тут-то было. Столб, к счастью, выдержал. Дальше конь разобрал вкус стальных удил и вынужден был до падающих хлопьев пены кружить на длинном аркане, а через двадцать минут Андреас уселся на жеребца, задрал ему высоко голову, перекинул аркан через гриву и пустился вскачь в Шункуркуль.

Вернулся Андреас через полчаса. Охра темнела мокрыми темными пятнами. Иса выполнил свой план по поставке коней фронту.