Мы проезжаем Рудный и уходим влево на Каратомары. Пока пересекаем покрытый инеем шлюз водохранилища, я в шутку рассуждаю: а вот интересно, ко мне в 95 лет придёт кто-нибудь за интервью? Вообще дожить бы. Хотя, наверное, надо уже на всякий случай готовить интересные истории.
Наконец, Береговое, приглядное село на полторы тысячи душ. А вот и схожий по описанию домик с белёными стенами.
– А, так ты немец? – ещё в сенях интересуется сухощавая задорная старушка в красном берете, – ну, комм!
И вот уже на кухоньке суетится дочь нашей героини Надежда, подле меня на диване дрыхнет кот-флегма, а я ловлю каждое слово Анны Гейнриховны…
«Да много с собой не берите»
Анна Зауэр родилась 23 декабря 1926 года в селе Норка (оно же Вейганд, АССР немцев Поволжья) близ Саратова в семье Гейнриха Гейнриховича и Катерины Адамовны, урождённой Кайзер. Они встретились вдовцом и вдовой, каждый с тремя своими чадами, да ещё в браке вместе прижили четверых, так что стало их, сводных и родных, десятеро.
– В посёлке стояла лютеранская церква, – вспоминает Анна Гейнриховна, – моя мама там пела. Вокруг, помню, тянулись плантации табака…
В начале сентября 1941-го жителям Норки объявили:
– Скорее собирайтесь в дорогу, вас выселяют. Да много с собой не берите, много вещей ведь не унесёшь!
Гейнрих Гейнрихович добросовестно (но не по доброй воле) сдал два с половиной центнера ячменя, что оставались у семьи. Анну, окончившую пять классов, вместе со старшей сестрой Марией, братом Александром и родителями отправили в неизвестность. Как и остальных их взрослых братьев и сестёр.
– Плакали, весь наш посёлок плакал, – вспоминает Анна Гейнриховна, жестикулируя узловатыми сухими руками, – у нас была корова. В тех краях большие коровы, не то что тут. И вот она, недоеная, идёт и ревёт. Все коровы в посёлке ревут – а с ними и мы… В поезд запускали – и всё, раз зашёл, то назад пути нет!
А один замешкался – ему солдаты шашкой прямо в задницу…
Стук колёс и «камешки», ставшие спасением
Уже на территории нынешнего Казахстана на каждой станции из состава стали высаживать по нескольку семей. Местные казахи пытались помочь чем могли и прямо в открытые оконца «телячьих вагонов» бросали курт. Немцы недоумевали сначала: зачем они кидаются камешками?
– Они не дали нам тогда голодать, – делится Анна Гейнриховна, – так что я сейчас любому казаху руку пожму!
Добрались до села Богородское, что в Костанайской области. Здесь через реку Тобол в райцентре располагалась спецкомендатура НКВД (все называли её «комендатурка»), да недолго предстояло Анне пробыть в Казахстане.
– Как вы можете отсылать её? – причитала мать Катерина Адамовна, – девчонке ещё шестнадцати нет!
– А вы не возмущайтесь, мамаша, – заявили люди в фуражках с красными околышами, – она будет с сестрой и братом, так что вместе не пропадут.
Вагонные колёса застучали вновь. Теперь поезд, в который затолкали Анну и Марусю, двигался на северо-запад, к волжскому притоку Каме в удмуртскую тайгу. Их брата Александра отправили позже и оставили в Челябинске.
Камский ад
Сестёр высадили где-то в Пермской области, почти на берегу той самой Камы. Два километра до лагеря ещё предстояло пройти.
– Наш барак был человек на двести, где на трёхуровневых нарах располагались женщины-заключённые. Везде сновали вши и тараканы. Вечером после работы там стоял настоящий вой, потому что были и больные, были беременные. Мне с Маруськой места не нашлось – на самом краю в проходе лежали.
Каждое утро подневольных тружениц подымал проверяющий, некто Воронин, и после жалкого завтрака расставлял по участкам. Вокруг стоял исполинский древний лес. «Бог его знает, сколько они росли, эти красавцы», – думала, глядя вверх, Анна.
– Я дерево могла пилять – мужик так не пиляет. Ветки специально спиливали. Пропиляли – и кладём в кучи. Если холодно – подпаливаем и бежим туда греться. А уставали так, что и сейчас спина даёт знать. А ты пиши, Игорь, пиши – пусть читают, как мы надрывались в тайге. Как вечером все ревели, когда читали весточки из дома, если накануне прилетал самолёт с письмами. Как мы голодали, как вой волков слушали, как вшей давили… Вот ты хоть раз давил на себе вшей?
Позже мне поведали ещё пару историй, на которые у моей собеседницы не хватило душевных сил: в одной Анну с подругами за какую-то провинность бросили в лагерный карцер – сарай, связав их попарно спиной к спине верёвками. В другой Анна тянет руку к трясине, пытаясь спасти такую же, как она, тонущую девушку. Та кричит: «Помоги!» и медленно погружается в болото, а дотянуться до неё не получается… Этот крик навсегда застыл в сердце Анны.
Никто в лагере не праздновал ни Рождества, ни Нового года – хорошо, если свои дни рождения не забывали. Но помолиться Богу Анна Гейнриховна не забывала никогда. И я замечаю, как губы 95-летней старушки шепчут: «Vater unser, der Du bist im Himmel, geheiligt werde Dein Name…»
– Вы надеялись, – выпытываю я, – что всё изменится, что вы вернётесь?
– Нет, тогда думала, что всё потеряла.
«Мы не распишем тебя с этой немкой»
Но вот война закончилась, и всё исподволь возвратилось в колею. В сорок пятом сёстры вернулись к родителям в Казахстан, в Тарановский район Костанайской области. Анна устроилась на ферму, да так почти всю жизнь и проработала с коровами. В 1977-м даже получила награду за победу в социалистическом соревновании.
В послевоенные годы Анну (ей было чуть за двадцать) приглашали в сельскую школу – тогда школьных работников не хватало, и она, сама имея пять классов за плечами, занималась с ребятами. Здесь же, в посёлке Шаракуль, познакомилась с будущим мужем Максимом Вдовиным. Сам он был из местных, хотя кровь – донская, казацкая.
– Я чувствовала, – признаётся внучка Оксана Зауэр, – что у бабушки с дедушкой, который её на четыре года младше, было прямо какое-то небесное предназначение друг для друга.
Впрочем… тут ещё такая история. Вот Анна и Максим, глядя друг на друга и взявшись за руки, идут в сельский загс. А там говорят:
– Мы не распишем тебя, Максим, с этой немкой.
– Это как так?
– А вот так. Не распишем, и всё. Ты вольный, а она на спецпоселении.
Лихой казак лишь бросил в ответ:
– Да и пропади пропадом эта ваша бумажка! Мне Анька и без неё мила!
Когда в 1954-м родилась дочь Надя, Максим Кузьмич опять зашёл в ту контору:
– Ну, что? Дальше что будем делать?
М-да, почесал затылок «писарь», ребёнку-то фамилию отца надо… Пришлось выдать свидетельство о браке: дети есть, значит и семья есть, а раз так… Хотя – с немчурой этой, с бывшей зэчкой? Да ладно уж, будь по-евоному…
Пятьдесят семь лет друг для друга
Они прожили вместе 57 лет, родили ещё сына Василия и дочь Веру.
– Их взаимоотношения, – рассказывает внучка Оксана, – всегда были у меня перед глазами, и я свою жизнь строила по ним: наглядный пример того, как можно жить друг для друга – это мои дедушка и бабушка. Я думала, что если с человеком не получается, как у них, то лучше и не продолжать.
Анна Вдовина, утверждают родственники, всегда была средь людей, в чём-то участвовала и всех заводила: вот они, например, соберутся с подружками, чтобы пообщаться и спеть немецкие песни.
– Я, ещё девочка, – вспоминает Оксана, – воспринимала это прямо как таинство, хотя всерьёз полагала, что взрослые всегда говорят на другом языке! Признáюсь, с тех пор мне самой языки легко даются – как-то уже взрослой поехала я в Молдавию и почти всё понимала…
Анна Гейнриховна Вдовина и по сей день бегло читает по-немецки. Правда, прочесть мало что получается: Интернета для этого поколения не существует как явления, а книги – откуда в селе немецкие книги?
А однажды нашей героине, уже немолодой, случилось стать почётной акушеркой: в селе рожала женщина-казашка, и Анну Вдовину попросили перерезать пуповину. Родившийся мальчик, Бауыржан, стал потом другом семьи, а когда подрос да повзрослел, «крёстная мама» даже провожала его в армию и часто получала оттуда его тёплые письма.
В 1997-м её сёстры – Мария (та самая Маруся) и Наталья, что уже пять лет как обживались в Германии, – пригласили Анну погостить. И… в стране предков Анне Гейнриховне всё показалось чужим. Да и дед подтвердил – уезжать никуда не собираемся. Его уже лет двенадцать как нет – но своего решения Анна Вдовина не меняет.
…В сенях чуть пахло дымком – иногда мне кажется, что это самый домашний запах на свете.
– А вы обязательно заезжайте – провожает меня, держась за костыли, Анна Гейнриховна – мне бывает не с кем пообщаться. Тем более на немецком.
* * *
О чём был этот рассказ? Об упорстве. О вере. О верности. Жизнь, конечно, не охватишь газетной статьёй – пусть мы даже пробежались по ней несколькими историями.
Кстати, об историях: вот если доживу до 95, и придут ко мне журналисты – расскажу им, как однажды интервьюировал одну поразительно стойкую женщину. Да, судьба могла бы сделать её иной – просто жестокое время молодости Анны Зауэр было эпохой твёрдых, терпеливых и сильных.
Игорь Нидерер
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
Да, люди той эпохи были стойкими. Я тоже немнного прожил в Казахстане, в детстве и у нас среди соседей жили немцы. Скорее всего, из ссыльных, из немцев Поволжья. До сих пор не могу понять, почему их сослали, я не видел среди них плохих любей. А в армии у меня был командир батальона — немец, Валентин Зиссер, но из Хеленендорфа, из Заавказья. очень хороший командир был, и в моем городе целый район был немецким — и называется до сих пор Форштадтом.Их тоже во время войны с Германией выселили в Казахстан. Но все-таки кое-кто остался, Хорошо, что Германии позволили воссоединиться. Это правильно, хотя в целом. я с самого начала его деятельности не сторонник Горбачева. Возможно, это единственный его хороший поступок.