За время пути от Туймазы до Садового Якоб Гардт не один раз перебрал в уме прожитую жизнь. Позади остался его полувековой юбилей. Годы не сумели его состарить настолько, чтобы кто-то его окликнул «дедом». Даже усы молодили его. Он не позволял им печально обвиснуть, расправлял размашистым движением левой ладони.
Как и прежде, он в себе не сумел отыскать какой-либо вины перед кем угодно. Его единственный «грех» — жил независимо, своим умом, зажиточно. Не в одночасье, не за счет кого-то, а годами, будучи на «вы» со своими десятинами. Землю он считал своим партнером, союзником, средством производства, который не обманет. Но и его не обхитришь.
Получив отару, он не обронил и слова в адрес людей Глеба Басова и Густава Шварца хотя отчетливо видел: басовские были крупнее и упитаннее. Что за этим? Разные пастбища или разные отношения и умения человека? Якоб Гардт, даже распознав причину, вслух ничего не сказал, но для себя зарубку или узелок на память оставил. А пока надо осмотреться, найти для себя ответ.
На новом месте одно было проще: он, Якоб Гардт, перестал гадать: поймет не поймет его речь собеседник. Говорили по-русски и по-немецки. И не беда, если русская речь густо примешивала наречия казаков или «хохлов». Говори, гутарь все равно разберем.
Якоб по существу «квартировал» со своей отарой на базу у Басова. Молодняку устроили загон из камышитовых мат, установили корыта для водопоя, и на стоянку они приходили только на ночь. Два хозяина каждое утро договаривались: кто первым уйдет в степь, кто последним возвращается, чтобы не смешались.
Дом, кошара, загон все это Гардту где-то поблизости вот-вот достроят, и он переберется. Филипп ему точно сообщит день и примет участие в перегоне и устройстве на новом месте.
Вышло же все еще проще. Басову предложили новостройку, а Якоба оставили на обжитом месте, где половина овец за десяток месяцев не только народилась, но и окрепла. Эту новость привез Филипп уже во второе воскресенье. И она кинула отца с сыном из режима ожидания когда и куда поселят? в авральную работу.
Через два-три месяца пойдут ягнята. Филипп уходил с отарой, а отец начал выгораживать клетки. Пока для тех, что ослабнут или захромают. Но выгородки постепенно заняли всю стену. Потом Якоб устроил ревизию корытам у колодца, срубу, бадьям, веревкам. Новоявленный хозяин смотрел гораздо дальше надвигавшейся зимы.
— Летний загон мы передвинем на новое место, — заявил отец.
— А какая надобность? почти протестовал сын.
— В нем навозу на полштыка. Овцам это может навредить. А себе мы с тобой пользу извлечем перекопаем и картошку посадим, табак.
— Разрешит ли председатель? Спросить лучше.
— Вот и спроси завтра. Одна семья хутор, а две уже большой хутор. Одно другому не помеха.
На следующий день Филипп прикатил на чьем-то велосипеде и привез две отточенные как бритвы лопаты.
— Людвиг постарался? уточнил отец.
— Да нет. Я и сам с руками. Ребята подъедут будет им занятие.
— Беда с ними. В школу безнадежно опоздали. Если и примут, то от силы в четвертый класс. От немецкой учебы в Кальчиновке мало что в голове осталось. У Конрада и Андреаса усы пробиваются. Сядут ли с десятилетними за одну парту?
— Будет интерес пусть в вечернюю школу пойдут. Хотят открыть. Народ-то все прибывает, — успокоил Филипп.
Перенос загона на чистое место под противоположной стеной одобрил зоотехник и председатель тоже. Первый с позиции профилактики заболеваний, а второй с точки зрения хуторского хозяйства. Один с отарой, второй на подворье.
Копать целину лопатой начали только на третье воскресенье, после приличного ночного дождя. Продвигалась эта работа медленно. Урывали по часу утром и вечером. Днем отец водил отару. Бараны паслись во всякий день.
На исходе четвертой недели прибыла семья. Это был праздник. Душа Якоба успокоилась. На временный постой Катя с Ваней ушла к Людвигу. Конрад с Андреасом у отца на чабанской зимовке. Христяна забрал к себе Филипп.
Ваня, получивший прозвище «ртутный шарик», явился в Садовое с ранением. Андреас уже начал покуривать. И пока он горделиво осваивал эту вредную привычку, ткнул-таки папиросой непоседу в переносицу. Реву было много, а радость одна к счастью не в глаз. Винили во всем качавшийся вагон да самого пострадавшего, упрямо лепившегося к окну. Сорванцу пошел третий годик и он упорно удалялся от мамы, тянулся к Вилли Бехтольду, у которого жил Филипп. Вилли был на два года старше.
Причина была банальная. Сестры Вилли работали на виноградниках. Стоило детям там разок побыть и они знать не хотели иных дорог и игр. Их припугивали начальством, а они находчиво оправдывались: мы виноград не рвем, только паслён кушаем… И что им скажешь? Тем более Катя сразу определилась в бригаду к виноградарям.
Садовые ножницы день-деньской резали грозди. Корзины под тяжестью прозрачных ягод сгибались в пирожок. Работа приятная, в радость. Но в конце дня мама стояла с обвисшими от усталости руками. Пальцы от секатора одеревенели настолько, что торчали как когти у коршуна. Ни лямку сынишке поправить, ни пуговицу застегнуть. Руки отходили только когда перемывалась посуда и готовился ужин на отряд малолетних мужчин.
Якоб в первый же вечер, как встретился с семьей, повел разговор с Конрадом и Андреасом о школе.
— Отвыкли мы от учебы. Работать интересней, — честно и прямо признался Андреас.
— С кем это вы отвыкли?
— Тато (это украинское обращение к отцу само собой утвердилось в семье Гардта), мы уже всяко с Конрадом рассуждали, а теперь и Филипп подсказал: пока пойдем к тебе работать, а на следующий год в вечернюю школу.
— Ой, не ошибитесь, время уйдет, а упрекать меня будете, дескать, зря не заставил, — подал отец своим отпрыскам вариант для размышления.
Родители и подросшие дети рассуждали о жизни, о будущем на равных и с единодушным мнением о том, что они сюда прибыли насовсем, хотя вслух это никто не высказал. Все понимали назад дороги нет. Гордость не позволяет. Вперед, еще куда-нибудь, никто не звал.
Жизнь на чабанской стоянке в Крутояре была полна забот и хлопот. Гардтам доставили запас сена на время окота, навезли камыша. Якоб установил строгий распорядок. Утро начинается с водопоя. Один уходит с отарой на пастбище. Двое остаются и вяжут маты.
Стог сена складывали под наблюдением отца, в форме «гриба». И дождь не проникнет, стекать будет как с зонтика, и матами обхватить удобно, чтобы скот не трогал.
Председатель колхоза проездом заглянул к Гардту на Крутояр.
— Ну что, Якоб, семья при тебе. Делами не обижен работай успевай. Если в чем нужда выкладывай. Дом твой строители закончат к весне. Сад закладывать готовься. Корову колхоз выделит. Пора зажить!
— Нужды никакой. С овцами, как и со свиньями, обиход известный. За дом спасибо. А вот как сад разбить это мы с кем-нибудь из местных старожилов обмозгуем.
— А что тут гадать много. Встретишься с моим отцом, ему восьмой десяток побежал, он тебе все и распишет.
Якоб остался очень доволен этой встречей. От Лихобабы веяло надежностью, даже здоровой и умеренной уверенностью. И то, что он заглянул к Якобу это неотторжимая от этого человека начальственная жилка, участливость, доброжелательность. Кто-то людей разбрасывал как камни, а Лихобаба собирал.
«Пора зажить!» Как просто и понятно. Дом полная чаша это когда в него несут с поля, сада, огорода, сарая, несут как муравьи в муравейник. Наелись, оделись, а излишек горожанам. За деньги разумеется. Горожан-то все больше, а крестьян все меньше. Спрос на хлебороба-кормильца может только возрастать.
Эти мысли Якоб не скрывал от сыновей. И то, что они прожили на Урале почти четыре года, брошенные в чужеродную, некрестьянскую среду, а теперь вновь оказались в родной стихии, в привычном укладе жизни, не могло не радовать.
«Будет у нас снова вишневый сад! Да не хуже Кальчиновского!»
Пока Якоб эти планы-мечты даже не декларировал, а утверждал молча в самом себе. Он ушел в Туймазы от судьбы, чтобы остаться самим собой крестьянином, уважающим самого себя.
Новоселье выпало Гардтам к новому 1941 году. Конрад с Андреасом из ниток и трубочек камыша устроили импровизированную елку. Конструкцию подсказал учебник физики. В нем была схема молекулярного строения вещества. По принципу пирамиды соединялись кубики. Елка могла стоять, пока была без игрушек. А с игрушками она заваливалась из стороны в сторону. Елку подвесили под самый потолок и только потом украсили бумажными голубями, шарами из пустых яиц, раскрашенных отваром луковой шелухи, зеленым соком из листьев комнатных цветов, морковным соком, марганцовкой и даже чернилами.
Ваня и Вилли были главными гостями под этой елкой. Они кружили под ней задрав головы, готовились к рождественскому явлению ряженых Деда Мороза и Снегурочки (Кристкинд). Они проверят, что из уроков родителей и как усвоено, поинтересуются поведением, даже выпорят, если шалости были совсем несносными.
У взрослых были свои гадания на предстоящий год. Якоб с Катей очень желали увидеть ушедшими в прошлые годы все тревоги, чтобы быстрее подрастали сыновья и первые внуки, увидевшие свет в Запорожье у дочери Шарлоты, чтобы прибился к отчему дому Георг, застрявший у военных непонятно зачем под Читой.
Запросы у родителей, что к богу по привычке, что к Санта Клаусу были в первую очередь о здоровье на долгие годы, а счастье, подразумевалось, что приложится устроят сами.
Филипп, которому минуло двадцать, мечтательно высматривал себе зазнобу. Конрад с Андреасом видели себя на лихих скакунах, на сабантуе по случаю небывалого урожая.
Январский отсчет времени у Якоба всегда был под особым контролем. Впрочем, как и у отца с дедом. Они придерживались примет столетнего календаря крестьян.
На старый новый год начинался отсчет характера каждому из двенадцати месяцев. Отмечался снег, дождь, туман, солнце, ветер. Катя ставила двенадцать чашек из разрезанной луковицы. В них клали равные порции соли и к вечеру изучали, в какой месяц сколько дождя будет. С этого же дня заводили дневник по осадкам. Каждый снег и дождь повторялся дождем через сто дней, обещал уже не одно столетие прогноз.
И в этот год он сбылся по весне и летом. Молодые овцематки удвоили отару Якоба. Озимые посевы дали щедрый урожай. Уродились как нельзя лучше овес, ячмень и пшеница главное благо для кормового рациона любому стаду.
В кузницу поставили еще один горн. Перезвон молотков стоял с утра и до позднего вечера. Жнейки, молотилки, веялки готовились к работе, самой главной в году, к жатве.
Увы, прогноз крестьянский сбылся, а политический дал невероятный сбой. На страну без объявления войны двинулся лавиной машин, орудий и самолетов фашистский каток Германии… Какой поворот судьбы уготовит он Якобу, его семье, колхозу, стране?
Иван Сартисон
04/04/08
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
