Братья по несчастью

von

16 мая, 2008

Христиан Шмидт и Якоб энергично налаживали работу по изготовлению деталей для ветряной мельницы. Забравшись в просторный клуб от холодов, они с утра до вечера стучали топорами, распиливали кругляк на доски. В помощниках был у них сын Христиана, Фриц. Сила, энергия, задор и юмор сопровождал этого юношу всюду и всегда. Их семья с первых дней оккупации была вывезена в Польшу. Откатившийся на запад фронт возвращал на восток своих граждан и подвергал их тщательной «фильтрации». Как-никак, а пожили под немцами и какой от этого след

В глубоком тылу говорили о скорой победе Красной Армии. И в Шункуркуле ждали с нетерпением конца войны.

Шмидт-старший, главный конструктор мельницы, оставался, как прежде, кузнецом. При надобности он загружал Якоба и Фрица на час-другой наперед и уходил. Как только затихал молот в кузнице, Якоб и Фриц, зная, что через минуты появится «главный», закуривали самосад, ожидая, как будет оценена выполненная работа. Христиан Шмидт на сделанное даже не глянул.

— Нам велено свернуть здесь столярные работы на время, так как в село везут депортированных с Кавказа ингушей. Мне сказали, что это на два-три дня, а потом снова вернемся сюда. Все, что изготовили сегодня, свезем в столярку. Хлопоты, конечно, непредвиденные, но пока небольшие. В столярке, за стеной кузницы, тесно и холодно, но мы приспособимся.

Новых специальных переселенцев привезли на следующий день к обеду. Это был, в сущности, один тейг Цуровых (семейный клан): Султан, Магомед, Идрис, Гиса, Ахмет, Мехти двоюродные и родные братья и каждый со своей семьей. Рядом с шункуркульцами они выглядели полураздетыми.

Как ни топили сразу две печки в клубе, а прибывшие, закутанные во всю имеющуюся одежду, с трудом отогревались. Шутка-ли, с Кавказа, где зимовать можно в тапочках, да в истинно сибирские холода северного Казахстана, где ноги в зиму не всегда спасают байпаки (сапоги, подбитые войлоком).

Прибывшие сразу показали характер. Одинокий тополь у клуба тут же пошел на дрова, чтобы согреть стариков и детей. Оставался еще один тополь на кладбище да второй под глинобитным домиком, где жили три сестры с престарелой матерью, прибывшие с Поволжья, да аллея акации при двух огородах.

Беда еще одного народа

Спецпереселение ингушей и чеченов и вовсе невозможно было осмыслить с точки зрения логики. Фронт уже ушел на Кавказ. Сотрудничать с врагом никакой возможности. Ушедшие с первых дней войны на фронт земляки и родственники Цуровых приближали как могли победу. На эту тему шептались и в каждой немецкой семье. Эти опасные разговоры убеждал в одном: беда еще одного народа не могла быть поводом для утешения другого, брата по несчастью.

Прибывших предстояло включить в работу. На эту пору, в ожидании главных метелей марта, все колхозники были заняты на снегозадержании, готовили будущий урожай. Вышли на эту работу и женщины-ингушки.

Берта, первая невестка в семье Якоба Гардта, будучи бригадиром с лопатой в руках, по возвращению в потемках со смены, выглядела обветренной как скалы, прямо-таки мулатка-шоколадка. Она с сочувствием рассказывала, как у подруги Лемки Цуровой немели мышцы лица уже через час-другой на снегозадержании. Однажды Лемка от усталости и голода зевнула, да так и стояла потом с разинутым ртом. Скулу в судороге заклинило. Ни крикнуть, ни закрыть, только мычать. Берта, давно и хорошо знакомая с этой напастью, стукнула подругу в подбородок, рот щелчком захлопнулся. В глазах у Лемки стояли слезы от боли и испуга. Берта обняла Лемку и дыханием отогревала ей лицо.

К строителям ветряной мельницы прибавился весьма искусный столяр-краснодеревщик Султан Цуров, отец четырех сыновей. Самый младший, Мехти, ровесник Вани Гардта, заглядывал на работу к отцу. Ветряная мельница для горцев, где и ветра-то не знали, была диковинкой. Малыши, конечно, считали, что помогают папам то что-то поддержат, то что-то подадут. Но нередко они, когда ворочались громоздкие детали, были лишними. Султан нашел мудрое решение. Из обрезков досок он соорудил пару стульчиков, Мехти принес шахматы, и они устроились у печки. Первые уроки, да на русском языке, давались нелегко горячему учителю, как, впрочем, и пытливому ученику. На первых порах партия длилась минуты, но через неделю каждая игра уже затягивалась и иногда заканчивалась шумной словесной перепалкой. В марте, когда потеплело, отец Мехти преподнес ребятам еще один подарок лыжи. Теперь они пропадали на крыше клуба, с которой скатывались вплоть до приземистой овчарни. Постепенно лыжники освоили катание со скирды сена, затем шли в поход на соседские села Бессарабку, Шыбендовку. Любопытство сдружило детей на годы, а дети сближали родителей.

Забегая вперед, надо сказать еще об одном «учителе» Вани Гардта, о Махмуде. Он тоже ровесник, но к десяти годам, в своем окружении, его редко звали Махмуд, а чаще «художник». Нарисованный им с натуры кузнец Шмидт-старший, в фартуке у наковальни, поражал схожестью не только детвору, но и учительницу, Анну Дмитриевну. Ваня и Махмуд сравнивали свои портреты Сталина, искали в каждом штрихе удачу и промах. Махмуд, в отличие от своих земляков, никогда не горячился. Он ставил портрет, брал за руку Ваню и ставил его то в одну, то в другую точку, и свет, пролитый на работу, говорил сам за себя как самый авторитетный аргумент.

Мельницу, как и намечали, ставили к новому урожаю. Участвовали в этом все мужчины села. Было до этого одно высокое сооружение геодезическая вышка, а стало два. Размах крыльев только десять метров, а вертелись они над крышей двухэтажного шатра из дерна. В здании вертелись с регулируемой скоростью две пары жерновов. У дверей соорудили коновязь, потому что зерно везли со всей близлежащей округи. Мельница вырабатывала хлеб, крупу и отруби. Она стала очень заметным подспорьем для всех колхозников. Через год Шмидты переехали в Шыбендовку, в четырех километрах от Шункуркуля, и построили там в точности такую же мельницу.

Фронт, фронт и еще раз фронт

Очень часто рождались прекрасные идеи, но всегда что-нибудь мешало их быстро, во спасение голодающих и больных людей, осуществить. Фронт, фронт и еще раз фронт, а потом уже все остальное. Тыл мог рассчитывать лишь на то, что останется после всех обязательств перед теми, что с винтовкой в окопах бьются не на жизнь, а на смерть.
О школьниках и школе начали заботиться по-настоящему в последний год войны. В классе, при одной учительнице, иногда несовершеннолетней, успевшей в тот же год закончить десять классов, сидели одновременно первоклашки и те, что успели проучиться уже два года. Чтобы не топить в двух классах, их сменяли «старшеклассники», т.е. второй и четвертый.

Лев Михайлович Браун на первом уроке в сентябре дальновидно учил, как закрывать двери, ибо знал, что зимой наверняка будут замерзать чернила.

Событием стали хлеб с молоком, которые приносили из детского сада к большой перемене. Брат с сестрой или два брата, если один ходил в школу до обеда, а второй после обеда, обходились одними валенками. Это приходилось учитывать, даже когда составлялось расписание. Были мальчики, которые ходили на учебу в новых штанах, но сшитых из последнего мешка. В ту пору в четвертом классе сдавали экзамены. Учеников из таких сел как Шункуркуль, Бессарабка, Шыбендовка уводили на полмесяца в Ливановку. Там проживали в основном украинцы. Поразительно, но Ваня Гардт вернулся с этих экзаменов прилично говоря по-украински. Привез оттуда кроликов.

— Кому? спросил отец.

— Себе — ответил сын, точно зная, что пятый класс он будет учиться в райцентре, в чужой семье.

Комендатура

Совсем сложно стало после седьмого класса. Для спецпереселенцев уже ввели комендатуру. Проучись он еще год, и тогда не покинешь Шункуркуль. Тут заботу на себя взял Филипп. Ему предстояла командировка в поселок Комсомолец, на завод, для покупки мазутной электростанции. Там же в это время готовился набор студентов в Казахстанский техникум механизации и электрификации совхозного производства. Воспользовавшись оказией, за полмесяца до экзаменов, Филипп сдал Ивана коменданту и директору техникума, оформив его на работу помощником печника. Экзамены Иван сдал. Приняли его на факультет механизации.

Спустя полгода Ивана Гардта и Султана Евлаева они жили в одной комнате общежития вызвали к коменданту. Капитан НКВД расположился в комнатке пятиэтажного дома, где размещалась кочта.

— Ну, шестнадцатилетние, пора и вам на учет. Помните: вздумаете передвигаться без моего разрешения схлопочете 25 лет каторжных работ. На каникулы к родителям с моего ведома. Распишитесь.

Потом он дал каждому клочок бумаги и заставил написать полностью фамилию, имя и отчество. Собрав бумажки, он повелел: ты, Иван, остаешься, остальные все свободны.
Вернулся в комнату к вечеру, Султан вскочил с кровати: что он от тебя хотел?

— Да почерк у него никудышный, или ленивый заставил на всех, и на меня самого, заполнить красные регистрационные карточки.

Через неделю Ивана с Султаном и еще целую группу совершеннолетних на полуторке повезли в район получать временные, на один год, паспорта. Иван опять удостоился должности писаря. Султан Евлоев почти завидовал Ивану. Какой-никакой, а блат, на короткой ноге с самим комендантом. Заговаривали, естественно, на эту тему в отсутствие двух других жильцов комнаты.

— Оставь, Султан, эту зависть. Мне везет на комендантов с детства. Они такие же люди как и мы с тобой.

— Э, нет! Мы с тобой друзья по несчастью.

— Какое несчастье? Живи и учись. Вот когда ввели специальный учет и к нам приехал молодой комендант с женой и грудным ребенком! В селе одни врачи-немцы и ингуши как это казалось его жене. Он едет в район, а она одна боится оставаться, меня в «аманат» (заложник) приглашает. Наверное, чтобы никто не напал, не поджег. Возвращается муж (а жил комендант через дорогу), позовет, я коня распрягу и прыг на спину. Жеребчик из военного ведомства, я его «пр-р-р», а он как вкопанный, я кувырк с его спины вместе с шубейкой коню под самый нос.Какой я ему враг? Захотел бы, на его же коне махнул куда глаза глядят.

В соседнем селе комендант однажды вернулся с района настолько веселым, что немецкие песни пел и пистолет потерял. Принесли ему. А говорить об этом стали спустя год, как его перевели на повышение, да и то шепотом и не всем. Власть надо уважать.

Иван Гардт возвращался к родителям только на летние каникулы. Свое село он с трудом узнал. В каждую бригаду поступило почти десяток новых тракторов ДТ-54. Их даже не было в учебниках. Сосед Ивана Гардта, Александр Шпис, уже при первой встрече поделился радостью: он регулярно помогал своему отцу распахивать степь. Не хватало трактористов, и мальчики-подростки, что вчера сидели на косилках и граблях, погоняли четверку быков или тройку лошадей, потянулись к машинам, под капотом которых были моторы В пятьдесят четыре, а то и во все восемьдесят лошадиных сил. В стране всколыхнулась жизнь. Началась целинная эпопея.