Заиндевели ресницы, шаль вокруг лица «поседела» от дыхания в этот морозный день, но Лида не чувствовала холода. Впервые в жизни девушка ощущала себя счастливой: она об руку с любимым шла по едва заметной из-под снега дороге на его родину, в село Малиновка на павлодарщине.
До этого они на автобусах, полуторках добирались с Алтайского края в Павлодар, а затем в районный центр и отсюда уже пешком — в деревню. Шагали споро, так как боялись наступления темноты, вокруг рыскали стаи волков, и это было опасно. Надеялись на «попутку», но ничего в бескрайней степи, с ее редкими березовыми колками, не нарушало звенящей морозной тишины декабрьского дня. По подсчетам Ивана, они не прошли еще и полпути. Мороз крепчал. Он начал тревожиться: зря они поспешили, веря в свои силы и молодость. Короткий зимний дневной свет уже начал разбавляться легким сумраком, когда молодые люди услышали тарахтение «уазика». Это директор совхоза возвращался домой из районного центра, с совещания руководите-лей совхозов и колхозов.
— Садитесь, — гостеприимно распахнул он дверцы. — А это ты, Иван, привет. Небось молодую жену привез на родину?
В небольшом поселке все про всех всё знали.
— Да, познакомьтесь, Макар Васильевич, это Лида, моя супруга.
Лида зарделась, смущенно протянула руку для приветствия.
— Ну что ж, добро пожаловать в наши пенаты, нам очень нужны молодые кадры, — с улыбкой сказал директор. — Ох, молодость, молодость, разве можно зимой в такую даль идти пешком, — пожурил он их за легкомыслие. — Красивая у тебя супруга, Иван, и где нашел такую?
Несколько месяцев назад Иван ездил на Алтай на свадьбу к своему другу, с которым служил на Дальнем Востоке, и там познакомился с Лидой. Писал письма, а потом, не выдержав разлуки с любимой девушкой, взял отпуск и поехал свататься. Расписались, и через несколько дней Лида навсегда покинула родину, уехав с мужем в Казахстан.
Пока ехали, Иван с директором вели неторопливую беседу о делах в совхозном хозяйстве, а Лида задумалась о том, как же сложится ее жизнь на новом месте. Воспоминания вернули ее в детство…
Горькое детство
— Немка, фашистка, — кричали детдомовские мальчишки вслед худенькой девчонке.
А она, пригнув голову, бежала от всех, желая провалиться сквозь землю.
«Боже, как же так случилось, что я немка, почему я?!!», — в ужасе всхлипывала Ида, не веря в такую вопиющую несправедливость жизни…
Иде было три года, когда в 1940 году репрессировали ее мать. Время было голодное. Однажды мать попыталась с тока, где она работала разнорабочей, вынести несколько горстей зерна, что-бы сварить его для трех малолетних детей. Этого было достаточно, чтобы жестоко расправиться с человеком: молодую женщину на долгие десять лет загнали в тюремный лагерь. До ее ареста, в 1937 году, забрали отца, и он тоже отбывал десятилетний срок где-то на Севере, не зная за что. Детей разбросали по детским домам.
Ида, хоть и была совсем крохой, но хорошо помнит, как она плакала по маме, как скучала по своим родным. В детском доме тоже было голодно и холодно. Ребенок не знал ласки, элементарного внимания, судьбы многих малышей висели на волосок от смерти. Она на всю жизнь запомнила, как в один из зимних дней из соседней кровати вынесли трупик девочки Вали, и какие суровые лица были у взрослых. Ребенок испугался этой сцены, а потом Ида старалась не спать, чтобы не подумали, что она тоже умерла, как Валя. С этих пор девочку часто мучили кошмары, она боялась смерти, ночами во сне кричала.
Однажды к ним в комнату зашел мужчина в сопровождении директрисы детского дома. Он выбирал себе малыша для усыновления. Дети всегда очень ждали этого часа и прекрасно знали, зачем к ним иногда приходят дяденьки и тетеньки. Волновались, старались изо всех сил понравиться. Некоторые начинали петь или танцевать, некоторые несли свои поделки, чтобы похвастаться, а некоторые откровенно просили, чтобы взяли именно их. Внимательно приглядевшись к детям, мужчина подошел к Иде, взял ее на руки и спросил:
— Хочешь стать моей дочкой?
— Хочу, но у тебя такие страшные усы, я их боюсь.
Директриса что-то прошептала на ухо мужчине, и они пошли дальше.
В суровые военные годы жить стало еще труднее. Дети по большей части были брошены на произвол судьбы, так как кормить в детском доме их было нечем. Они, с позволения взрослых, побирались, просили милостыню. Грязные, вшивые, обездоленные выживали, как могли. Ида не знала другой жизни, и поэтому девочка относилась ко всему, что происходило с ней, как к должному. Перепадет кусок хлеба — хорошо, нет — покорно ложилась спать с пустым желудком в холодную постель, если те тряпки, на которых спали дети, можно было назвать постелью. Она не жаловалась, не плакала, она даже не понимала таких вещей. Весь смысл ее жизни сводился к тому, чтобы найти что-нибудь поесть, и это было ее работой, образом жизни. Она повзрослела также рано, как ее сверстники-детдомовцы.
Все, кто уже что-то понимал, ненавидели фашистов. Дети, как и взрослые, ждали окончания войны, верили, что потом досыта будут есть хлеб, что у них будет теплая одежда. Колька, мальчишка лет десяти, пытался несколько раз сбежать на фронт, чтобы бить фашистов, но его возвращали в детский дом.
— Ничего, я скоро вырасту и все равно убегу на войну! — с жаром убеждал малышню Колька, а они завидовали ему, ведь он уже такой большой.
После войны стало чуть полегче. Детей кормили горячим, мало-мальски одели, обули. Ида пошла в первый класс, когда ей было восемь лет. Учеба давалась легко, но постоянное недоедание сказалось на здоровье, она на уроках часто падала в обмороки. Ее положили в больницу и два месяца девочку выводили из дистрофического состояния.
Ненависть
Однажды во втором классе учительница стала рассказывать ребятам о многонациональной стране Советов.
— В СССР живут люди разных национальностей. И в нашем классе есть русские, украинцы, молдаване, немцы, чеченцы, — начала перечислять она. — Петя, например, украинец, Фаина — татарка, Ида и Саша немцы…
Класс замер. Учительница вдруг стушевалась и постаралась перевести разговор на другое, но было уже поздно, ученики четко уяснили себе, с кем они живут бок о бок. И это стало трагедией и потрясением для Иды и Саши, ведь ребята по малолетству не знали о своей национальности. Позже учительница, видя отношение детей к этим несчастным, пыталась объяснить школь-никам, что это русские немцы, что их предки живут в России с давних времен, и они не имеют никакого отношения к тем немцам, с которыми воевали в Великую Отечественную. Но роковой камень уже был запущен в судьбу маленьких изгоев общества, как пращей. Слишком свежа еще была память о военных лихолетиях, и очень многие ко всему, что касалось немцев, относились с ненавистью и презрением.
Ида втянула голову в плечи, да так и сроднилась с таким положением на многие годы. В школе ходила вдоль стеночки, чтобы быть менее заметной. Психика часто давала сбои, по ночам она горько плакала в подушку, стараясь не мешать соседкам по комнате. Подруг у нее не было. А потом, когда начали показывать фильмы в местном клубе о войне, где во всех красках были показаны безжалостность и жестокость фашистов, Ида, после просмотра таких фильмов, умирала от стыда и страха. Ей казалось, что весь мир знает о ее национальности и презирает ее за это. А особенно тяжело было слушать, как одноклассники обсуждали эти фильмы и клеймили немцев…
В двенадцать лет ее нашла мама, которая вернулась из лагеря. Мать разыскала двух старших детей и забрала к себе. Ида, конечно, ее не узнала, она даже испугалась того, что ее мама, которую она так долго ждала, такая некрасивая. Больная, изможденная женщина едва передвигалась от слабости, лагерная жизнь подорвала ее здоровье, и она, прожив еще пару лет, умерла. Жили по углам, на работу измученную болезнями женщину никуда не брали еще и из-за судимости и национальности. Дети попрошайничали. После смерти матери Ида снова попала в детдом.
Новое имя
Работать она начала в шестнадцать лет, продолжая учебу в вечерней школе. Жила во флигельке детского дома, мыла и убирала в приюте, получая за работу гроши. Все эти годы Ида так и жила среди людей изгоем, страдая и мучаясь от такой несправедливости. Какие только планы не вынашивала девочка, мечтая изменить имя и национальность, уехать из поселка туда, где ее никто не знает. Когда подошло время получать паспорт, Иде удалось изменить свое имя и отчество с Иды Бертгольдовны на Лидию Петровну и изменить национальность. Как ей это удалось — не знает никто, а тайну эту она никогда никому не открывала.
Через два года, накопив немного денег, Лида уехала в райцентр. Жила у одинокой старушки на квартире, и та, за то, что девушка ухаживала за ней, денег за проживание не брала. Они очень подружились, и для Лиды эта бабушка стала родной, как мать. На новом месте жительства девушка уже жила с новым именем. Лида поступила на библиотечные курсы, училась и работала уборщицей в райкопе.
Быть счастливой
Иван увидел Лиду в магазине, куда забежал за пачкой папирос. Она покупала соль и спички. Молодой человек спешил на свадьбу к другу, но девушка настолько понравилась ему, что он не посчитался со временем. Робкий по натуре, едва справившись со стеснительностью, он все-таки подошел к ней.
— Девушка, пойдемте со мной на свадьбу к другу, — неожиданно для самого себя выпалил Иван.
И Лида вдруг так страшно захотела пойти с этим парнем «в люди», ведь она никогда не бывала на свадьбах, только издалека наблюдала за торжественной процессией, когда молодые и гости нарядной толпой шли из загса, чтобы продолжить праздник за обильным столом. Она даже никогда не знала, какие блюда готовятся в этих случаях, никогда не слышала тостов, не танцевала и не веселилась.
— Пойдемте! — радостно и весело ответила Лида и сама удивилась своей смелости. Впервые за много лет девушка улыбнулась от всей души, испытав счастье. Никто здесь не знает, как ее зовут, никто не знает, какой она национальности, можно позволить себе быть чуточку счастливой и самоуверенной.
— Я только сбегаю домой, переоденусь.
По дороге молодые люди познакомились, Иван сказал, откуда он приехал и попросил позволения писать ей письма.
— Какая вы красивая, — улыбнулся Иван, когда Лида с сияющими глазами вышла к нему в новом платье, которое она недавно сшила, первый наряд в ее жизни. Корзинкой уложила густые русые косы, слегка нарумянила щеки свеклой.
Она действительно была очень привлекательной — тоненькой, высокой, с большими серыми в крапинку глазами. Но парни никогда на нее не заглядывались, может быть, потому, что отпечаток суровой жизни портил выражение ее красивого лица. На свадьбе она к своему удивлению заметила восхищенные взгляды юношей и сама удивилась: оказывается, она может нравиться окружающим.
Но ей уже никто не был нужен…
Иван пригласил ее на танец и легонько прижал к себе, девушка испытала неизведанные раньше чувства…
— Лида, вы мне очень, очень нравитесь!
Ее закостенелый мир рухнул в одночасье. Девушка решила для себя так: сколько будет счастливой, столько и будет!..
Новая жизнь
— Что задумалась, красавица? — улыбнулся ей директор, когда «уазик» остановился возле дома Ивана. — Какое у тебя образование? — поинтересовался он.
— Десять классов и годичные библиотечные курсы, — ответила Лида.
— Отлично, будешь работать библиотекарем в клубе. Я давно хотел открыть библиотеку в сов-хозе, и вот сейчас мы с тобой это осуществим, — сказал Макар Васильевич и попрощался с мо-лодыми, пожелав им счастья.
Жить молодым первое время пришлось с родителями Ивана. Мать его была женщиной властной, самолюбивой, жесткой. Невестка ей почему-то не пришлась по душе, хотя Лида изо всех сил старалась ей угодить. В доме наводила такой порядок, какого там раньше не было. Ухаживала за живностью, варила обеды, но свекровь всегда была чем-то недовольна и не стеснялась выказывать невестке свое к ней отношение. Лида чувствовала себя неуютно, но ее поддерживал Иван. Она часто думала про себя: если бы свекровь узнала, кто она по национальности, она ни за что не дала бы им жить вместе.
Когда в доме под одной крышей двум семьям стало невмоготу, молодые взялись за строительство своего дома. В совхозе тогда шли навстречу всем, кто желал построить свой дом, давали ссуды, и поэтому проблем здесь не возникло. Земли вокруг было вдоволь, под огороды людям отводили большие участки. Построили сарай, завели свое хозяйство. Идеальный порядок в до-ме, в ограде всегда удивлял соседей: когда же Лида все успевает — и на работе и дома с тремя малолетними детишками. Иван целыми днями в поле, его главная задача в семье состояла в том, чтобы добывать корм для скота.
Макар Васильевич сдержал слово и открыл в селе библиотеку, где Лида работала библиотекарем. Позже она в райцентре закончила шестимесячные курсы бухгалтеров и работала в совхозной конторе бухгалтером.
Куда глаза глядят
После смерти отца Иван забрал к себе мать. Свекровь так и не изменила своего скверного характера, и жизнь Лиды превратилась в ад. Это продолжалось многие годы, до самой смерти свекрови. Были дни, когда Лида хотела уйти с детьми куда глаза глядят, но жалела мужа. Иван так страдал от двойственного положения в семье, ведь какая бы ни была его мать, он любил ее. И жену любил тоже.
Лида часто думала о поведении свекрови: почему человек с большим жизненным опытом, мать, не желает счастья своему сыну. Она ведь видела, что Иван любит супругу и счастлив, что Лида хорошая жена и хозяйка, прекрасная мать своим детям. Ну что еще нужно для нормальной жизни? Просто мать Ивана никогда не пыталась обо всем этом поразмыслить и сделать правильные выводы, руководствуясь только эмоциями и не пытаясь найти в душе теплое местечко, в котором можно было бы растопить этот никому не нужный кусок льда в своей непримиримой натуре. Она даже не отдавала себе отчета в том, что издевается не только над невесткой, но и над всей семьей, заставляя страдать и мучиться сына и уже повзрослевших детей.
Лида все эти годы страшно боялась, что свекровь, не дай Бог, когда-нибудь узнает о ее национальности, и тщательнейшим образом прятала от нее свидетельство о рождении…
Страх
Прошли годы, подошло время оформлять пенсию, чего Лидия Петровна всегда ужасно боялась, переживала, что ее могут привлечь к ответственности за незаконное изменение имени, так как у нее не было на руках документа, подтверждающего ее новое имя, на основании чего она его изменила. А без этой справки, этого несчастного клочка бумаги, ей пенсию не начислят. В свидетельстве о рождении стояло одно имя, в паспорте — другое. Для подтверждения какого-то одного из них нужно решение суда.
И даже не столько этого боялась Лидия Петровна, а больше того, что в деревне могут узнать о ее настоящей национальности, ведь все эти годы она по документам была русской. Тем более при ней некоторые односельчане иногда нелестно говорили о местных немцах, не ведая, что рядом находится человек того же рода — племени, и ее это всегда коробило. Второго такого унижения измученная моральными страданиями женщина в своей жизни уже не вынесет. Лучше вообще жить на воде и куске хлеба, чем таким страшным для самолюбия образом добиваться пенсии. Удостоверение личности она тоже не получила, просто не оформила, снова же из бо-язни быть разоблаченной. Поэтому она даже не сделала попытки добиться пенсии.
Настоящее
Сейчас Лидии Петровне семьдесят лет. Живут с мужем на его ничтожную пенсию. Спасает хозяйство. Но в последние года два-три Лидия Петровна уже почти не ходит от болезней. Иван Семенович тоже в свои семьдесят семь лет не может управляться с таким большим подворьем, которое все больше приходит в упадок.
Дети живут в России, приезжают редко, у них свои заботы и нужды. По молодости лет они, естественно, не особенно вникали в суть происходящего, не понимали, что мучает их мать, почему она всегда с такой тревогой относится к своему прошлому.
— Мы чувствовали, что маму что-то гнетет, — рассказывает старшая дочь, приехав недавно к родителям, — но она тщательно скрывала от нас свое прошлое и происхождение. Эта тайна всегда витала в воздухе, мы ее ощущали, но ничего не понимали. Она боялась, что жуткая несправед-ливость может отразиться и на ее детях, если вскроется, кто она по национальности. Страх измучил ее. Как видите, она даже отказалась от законной пенсии, лишь бы тайна эта не была обнародована, — продолжала Галина Ивановна. — Может быть, вы посоветуете, что делать?
Изломанные судьбы
Что тут можно посоветовать…
Сколько судеб изломала страшная действительность, сколько унижения пришлось на долю немецкого народа после этой страшной войны. Как часто немцы, пытаясь скрыть свою нацио-нальность, меняли имена и национальность. Винить их за это нельзя, они думали не только о себе, но и об участи своих детей и внуков.
И хотя нынче на дворе совсем другое время, многие из старых людей так и живут долгим, замшелым страхом, и не помогают никакие убеждения в том, что сейчас немцев в «противоправных действиях» уже давно не обличают. Но в них глубоко въелся страх, и искоренить его невозможно…
29/09/06
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
