Всё переплелось в судьбе «неблагонадёжного» народа – и героическое, и трагическое, высоко человеческое, и безнадёжное рабство. Излучистой оказалась дорога Августа и его сокровников на бескрайних имперских просторах. Немыслимо было поначалу привыкнуть к обрушившемуся в одночасье изгойству.
Продолжение. Начало в предыдущем номере.
«Степь уже накрыло снегом, и там, снаружи, гуляли метели в обнимку с морозами. Было безысходно пусто на сердце, и мысль о том, что всего лишь два месяца тому назад ещё была жизнь, была родина, и все были живы, казалась сказочной, совершенно неправдоподобной. Да, конечно, всё это было когда-то, но тысячу лет назад, наверное, и с кем-то другим, не с ними…»
Живо и зримо описаны немецкие деревни на Волге в канун депортации. Я видел всё это. Я помню всё до мелочей – и визг свиней, и лай собак, и мычанье коров, и гул из соседних сёл. «И беготня, беготня, беготня вокруг. Беготня и плач».
И что и как было потом – тоже знаю не по книжкам и воспоминаниям.
А герой Игоря Шёнфельда – Август – узнает обо всем этом из книг и журналов значительно позже: «Триста эшелонов по пятьдесят вагонов, по сорок «гитлеровских пособников» всех возрастов в каждом были отправлены на три стороны света в течение сентября из бывшей немецкой республики Поволжье, упразднённой 7 сентября 1941 года. К двадцать первому сентября республика немцев Поволжья была пуста. Республика-призрак. То есть, уже не республика больше. Просто – призрак. И Лаврентий Павлович Берия отчитался перед Хозяином о проделанной работе досрочно».
Игоря Шёнфельда хотелось бы цитировать без конца. Его беспощадная, разоблачительная, правдивая история объясняет многое из того, что сотворила тоталитарная власть с законопослушным, смиренным, трудолюбивым народом, которого гнобили с изощрённым садизмом.
Опытный журналист, газетчик и писатель Анатолий Штайгер (Гамбург) представлен в сборнике двумя автобиографическими рассказами – «Как молоды мы были» и «Задумал я побег». Первый насыщен среднеазиатским ароматом, точными экзотическими красками и мотивами, судьбой талантливой личности, оказавшейся в несвойственной для российского немца обстановке.
«У меня не было ничего, но я верил, что светлое будущее настанет… Идиот или идеалист? То и другое?»
Много горького и умного скепсиса в этом максимально достоверном повествовании.
Описывая разные анекдотические случаи из своей журналистской практики, автор рассказа то и дело восклицает: «Вот тебе и демократия, вот тебе и развитой социализм».
Казалось, всё укладывалось вполне прилично. «Со временем у меня появилось много друзей таджиков – врачей, учёных, писателей, журналистов, механизаторов, бригадиров-хлопкоробов, зоотехников, поливальщиков. Но, может быть, меня встречали, кормили, любили, беседовали, помогали только потому, что я корреспондент республиканской газеты?»
Три года проработал А.Штайгер в «Коммунисте Таджикистана».
Яркая веха в биографии журналиста. Автор психологически подготавливает читателя: «Вечно так длиться не могло».
Но автор был молод.
«Как умели, так и жили».
Пожалуй, так мог бы до поры, до времени сказать любой российский немец.
И задумал рассказчик побег. Так и назван второй рассказ.
Какое же это было время? «Из магазинов исчезали товары и продукты, на заводах воровали, на хлопковых полях работали дети и женщины, а на так называемых «ленинских чтениях», посещение которых было почти принудительно, говорилось о развитом социализме, держась за Октябрьскую революцию и доказывая её гуманную суть. Позднее будут обсуждать книги Брежнева – ну хоть Нобелевскую премию давай!»
Да, мы помним это время. Оно было везде одинаково. В Москве, Сибири, Душанбе, Алма-Ате. Идеология и политика душили всё талантливое. О свободе слова и речи не было. Петля сжималась всё туже. «Несколько раньше из моей квартиры каким-то странным путём исчезли книги Солженицына, Аксенова, Гладилина, Кузнецова, почти вся подшивка «Нового мира» – я их покупал и выписывал, когда ещё не были запрещены. Особенно было жаль повесть В.Катаева о революционном времени «Уже написан Вертер» и «Окаянные дни» Бунина.
Купил здесь, в Гамбурге, снова».
Корабль тонул. Жить в этой удушливой среде уже было невозможно.
«Было пусто. Что меня ждёт на чужбине? Где дом?»
Этот вопрос всё яростнее вставал перед каждым российским немцем. А.Шнайдер точно уловил и изобразил ту атмосферу.
«Ещё в мои времена воздух в Таджикистане наполнился грозой, на заборах стояло: «Русские, убирайтесь домой!», а на вокзалах и в аэропортах вдруг исчезли билеты для желающих уехать – в Россию, Израиль, Германию, куда глаза глядят.
Да, ничего не оставалось: «задумал я побег».
Заключает своё светло-горестное повествование А.Штайгер так: «…К этим результатам мы не могли были не прийти, но я верю, вижу и чувствую – жизнь изменяется к лучшему.
Счастлив, кто может забыть то, что нельзя изменить».
Мудрую сентенцию рассказчика, надеюсь, разделяет и читатель журнал «Kreschatik».
Жёсткое живописание Игоря Гергенрёдера (Берлин) давно привлекает моё внимание. Краткостью и точностью отмечен его бесспорный дар. Иные его рассказы носят груз целого романа. Запомнился его рассказ о судьбах российских немцев, опубликованный два года назад в «Литературной газете». К тому же он ещё мастер философских обобщений. О том живо свидетельствует его потрясающий своей горькой правдивостью рассказ «Кто не слышал о чечевичной похлёбке?», представленный в «Kreschatik’е». Рассказ имеет подзаголовок «Непридуманная история».
О чем эта «история»?
Вот как сам автор определяет тему: «Нынешнее утро здесь – первое для Регины Яковлевны Краут и её дочери Якобины. Накануне их привёз сюда грузовик, в чьём кузове они, вместе с другими немцами трудотряда, сидели, теснясь, подбрасываемые на ухабах. Регину Яковлевну, директора школы в городе Энгельсе, с дочерью, первокурсницей пединститута, по Указу от 28 августа 1941 года выселили в Восточный Казахстан, весной сорок второго мобилизовали в трудармию, и вот они оказались в Оренбургской степи, вблизи недавно открытого нефтяного месторождения. Там, где надлежало возникнуть посёлку нефтяников, устроили лагерь трудармейцев. До ближайшего кирпичного завода было ехать и ехать, и потому женщины изготовляли известный ещё тысячу лет назад строительный материал саман».
Такова прелюдия.
Далее описываются трудовые будни. Немки-лагерницы с утра до вечера месят саман, как в древние века («Кто дневную норму не даст, пайку урежут»), руководит «процессом» оперуполномоченный НКВД Ерёмин Василий Матвеевич, который регулярно, после сытного обеда, насилует бессловесных рабынь – немок-трудармеек.
Противостоит порядку, строптивится одна девятнадцатилетняя Якобина, несмотря на увещевания матери, просьбы смириться, считаться с обстоятельствами, выкинуть из головы высокие идеалы и романтические бредни. Дескать, выжить надо, любой ценой, как все остальные.
Но максималистка Якобина вспоминает библейскую притчу о чечевичной похлёбке, придерживается высокого нравственного принципа, гордо говорит матери: «Мама, я – немка!», напоминает ей человеческое кредо: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идёт на бой!»; не мирится с насилием и хамством, блюдёт свои честь и достоинство, предпочитая рабству смерть, расстрел по чёрному навету всесильного оперуполномоченного НКВД.
Жизнь которого продолжалась.
День за днём лагерницы поднимались из землянки, шли с вёдрами к цистерне за водой, нарезали солому, лили воду в ямы в перемешанные глину и песок и, приподнимая подолы, ритмично погружали ноги в месиво. Потом усаживались, руками загребали смешанное с соломой тесто для самана. Вставшее солнце становилось всё злее, лучи опаляли травы раскинувшейся степи, нещадно обжигали шеи, лица женщин, накаляли кирпич-сырец, ранее во множестве выставленный на площадке, подсушивали влажные изделия, которые добавлялись и добавлялись».
Герольд Бельгер
Продолжение в следующем номере.
Все самое актуальное, важное и интересное - в Телеграм-канале «Немцы Казахстана». Будь в курсе событий! https://t.me/daz_asia
